Вулф, в послесловии к *своему* «Кукольному театру», дал прямую отсылку на «Кукольный театр» Гилберта Кита Честертона (а также, хоть и не напрямую, к Стивенсону), который был одним из его любимых писателей. Именно эта рекомендация побудила меня прочесть его, а я, уже в свою очередь, побуждаю вас.
В сети можно можно найти неплохой перевод главного русскоязычного честертонолога Натальи Трауберг, но некоторые детали в нём требуют комментариев для современного читателя, некоторые моменты переводчик не поняла (простительное прегрешение для переводчика до-интернетной эпохи), а некоторые пассажи подсократила и упростила, пересказав своими словами (что уже менее простительно — для любого времени). Эти недостатки я пытаюсь исправить в своём переводе.
Впрочем, эссе заслуживает прочтения не только потому, что на него сослался Вулф (хотя, повторюсь, я разыскал его когда-то именно по этой причине). Оно хорошо написано, а актуальность наблюдения автора не потеряли по сей день — любой, кто играл в детстве (или хотя бы в юношестве) в видеоигры, согласится с его выводами.
Ну и главный вопрос: Какой (какие) из выводов Честертона положил Вулф в основу одноимённого рассказа?
Есть лишь одна причина, почему никто из взрослых людей не играет в игрушки — и вполне справедливая причина. Причина сия заключается в том, что для игр нужно неизмеримо много больше времени и хлопот, чем для чего-либо ещё. «Играть как дети» означает, что игра — наисерьёзнейшее занятие в мире; и как только у нас появляются мелкие обязанности или же мелкие печали, нам приходится в какой-то мере отказаться от столь огромной и амбициозной жизненной задачи. Нам хватает сил на политику и торговлю, на искусство и философию; на игры же сил нам не хватает. Эту истину призна́ет каждый, кто в детстве хоть раз играл с чем-то: с кубиками, с куклами, с оловянными солдатиками. Я работаю журналистом, но моя работа, которая приносит деньги, не требует от меня такого ужасного упорства, как эта работа, которая не приносит ничего.
Возьмём для примера кубики. Если завтра вы опубликуете двенадцатитомную книгу (что будет весьма на вас похоже) по «Теории и практике европейской архитектуры», вашу работу можно будет назвать трудоёмкой, но по сути она будет легковеской. Она не так серьёзна, как серьёзна работа ребёнка, кладущего один кубик на другой, — по той простой причине, что, если ваша книга плоха, никто и никогда не сможет доказать вам окончательно и бесповоротно, что это плохая книга. Тогда как если ребёнок плохо сбалансировал кубики, те просто развалятся из-за плохой балансировки. И, если я хоть что-то знаю о детях, ребёнок торжественно и печально примется за работу, чтобы сложить их заново. Тогда как, если я хоть что-то знаю об авторах, ничто не заставит вас заново написать книгу, или даже заново о ней подумать, если можно этого избежать.
Возьмём для примера кукол. Гораздо легче заботиться о воспитании, чем заботиться о кукле. Написать статью о воспитании так же легко, как написать статью об ирисках, трамваях или о чём-то ещё. Но ухаживать за куклой почти так же трудно, как ухаживать за ребёнком. Девчушки, которых я встречаю на улочках Баттерси, почитают своих кукол так, что это похоже не столько на игру, сколько на идолопоклонство. В иных случаях любовь и забота о художественном символе становятся важнее человеческой реальности, которую, полагаю, он должен был символизировать изначально.
Помню девчушку из Баттерси, которая катала свою младшую сестру в кукольной коляске, где та еле помещалась. Когда её спросили, чем обосновано таковое поведение, она ответила: «У меня нет куколки, а Крошка притворяется моей куколкой». Природа и впрямь подражала искусству. Сперва кукла заменяла ребёнка, а потом ребёнок просто заменил куклу. Но это уже иные материи; здесь же я хочу отметить, что для подобной преданности нужны бо́льшая часть мозга и бо́льшая часть жизни; почти так же, как будь оно действительно тем, что должно символизировать. Мысль моя заключается в том, что автор, пишущий о материнстве, — всего лишь воспитатель-теоретик; ребёнок же, играющий с куклой, — мать.
Возьмём для примера солдатиков. Человек, пишущий статью о военной стратегии — это просто человек, пишущий статью; ужасное зрелище. Но мальчик во главе отряда оловянных солдатиков подобен генералу во главе отряда живых солдат. Он должен на пределе своих юношеских сил думать о кампании, тогда как военному корреспонденту не нужно думать вообще. Я помню военного корреспондента, который после взятия Метуэна в плен заметил: «Должно быть, это возобновление боевых действий со стороны Деларея произошло вследствие нехватки у него припасов». Несколькими абзацами выше этот же самый военный критик упомянул, что Деларея отчаянно теснила преследующая его колонна под командованием Метуэна. Метуэн гнался за Делареем, а действия Деларея возобновились вследствие нехватки у него припасов. В противном случае он, пока за ним гнались, стоял бы совершенно неподвижно. Я бегу за Джонсом с топором, и если он развернётся и попытается от меня избавиться, то единственно возможное объяснение заключается в том, что его баланс в банке — очень маленький. Никогда не поверю, что хоть один мальчишка, играющий в солдатиков, был бы таким же идиотом. Но ведь всякий, кто играет хоть во что-то, должен быть серьёзным. Тогда как (мне-то ли не знать), если пишешь статью, то можешь говорить всё, что взбредёт в голову.
Итак, подводя черту, взрослые не участвуют в детских играх, собственно говоря, не потому, что игры их не радуют; у них попросту нет для них свободного времени. Им не по средствам такая роскошь, ведь они не могут потратить столько труда, времени и внимания на проект подобной величины и серьёзности. Я сам уже давно пытаюсь поставить наконец пьесу в маленьком кукольном театре, — подобные раньше называли «Пенни простая, двухпенсовая раскрашенная»; только я рисовал и раскрашивал фигурки и декорации собственноручно. Из чего следует, что я был избавлен от унизительных обязательств платить — будь то пенни или два пенса; мне требовалось заплатить лишь шиллинг за лист хорошего картона и шиллинг за коробку плохой акварели. Миниатюрная сцена, о которой идёт речь, наверное, знакома каждому; это не более чем ещё одна стадия развития сцены, которую Скелт создал, а Стивенсон прославил.
Но хоть я и трудился над кукольным театром гораздо усерднее, чем когда-либо трудился над какой-либо повестью или статьёй, я не могу завершить работу; она, кажется, слишком тяжела для меня. Приходится делать перерывы и приниматься за дела полегче, вроде биографий великих людей. В пьесе о Св. Георгии и Драконе, над которой я жёг полуночное масло (раскрашивать её следует при свете лампы, потому что при свете лампы будут смотреть представление), всё ещё не хватает самого примечательного, увы! двух крыльев дворца султана, а также — понятного и действенного способа, чтобы поднимать занавес.
Благодаря всему этому проникаешься чувством соприкосновения с истинным смыслом бессмертия. Ведь нам не получить чистого удовольствия на этом свете. Отчасти потому, что чистое удовольствие было бы опасно для нас и наших ближних. Но отчасти потому, что чистое удовольствие приносит изрядное число слишком многих хлопот. Если я когда-нибудь окажусь в каком-либо ином — и лучшем мире, надеюсь, у меня найдётся довольно времени, чтобы играться с кукольными театрами и ни с чем другим; и ещё надеюсь, что у меня найдётся довольно божественной и сверхчеловеческой энергии, чтобы поставить там без помех хоть одну пьесу.
А меж тем философия кукольных театров заслуживает внимания каждого. Из этой игрушки можно вывести все моральные принципы, которые необходимо усвоить современному человеку. Кукольный театр как произведение искусства напоминает нам о главном принципе искусства, о принципе, опасность забыть который как никогда велика в наше время. Я говорю о том, что искусство заключается в ограничении; о том, что искусство — это и есть ограничение. Искусство заключается не в расширении. Искусство заключается в том, чтобы отре́зать лишнее, так же, как я при помощи ножниц выреза́л чрезвычайно уродливые фигурки Святого Георгия и Дракона для своего театра. Платону, которому нравились чёткие идеи, понравился бы мой дракон из картона; поскольку, хоть это создание и не может похвалиться иными художественными достоинствами, оно, по крайней мере, похоже на дракона. Философ современный, которому нравится безграничность, порадуется листу незапятнанного картона. В театральном искусстве самое художественное — это то, что зритель видит всё происходящее в окне. Это справедливо даже для театров похуже моего; даже в Ройал-Корте или в Театре Его Величества вы смотрите в окно — окно необычайно большое. Но преимущество маленького театра именно в том и состоит, что вы смотрите в окно маленькое. Никто не замечал, насколько чу́дно и захватывающе выглядит любой пейзаж, если рассматривать его через сквозную арку? Эта могучая, чёткая форма, отсекающая всё лишнее, не просто помогает красоте — она неотъемлема от красоты. Самой красивой частью всякой картины является её рама.
Это особенно верно для кукольного театра: в нём, уменьшив размах событий, можно представить события гораздо более крупные. Поскольку он маленький, в нём легко можно изобразить землетрясение на Ямайке. Поскольку он маленький, в нём легко можно изобразить Судный день. Ровно настолько, насколько он ограничен, настолько же легко в нём можно разыграть падение городов либо падение звёзд. Меж тем как большие театры обязаны экономить — именно потому что они большие. Уяснив это обстоятельство, мы уясним и причину, по которой в первую очередь именно маленькие народности всегда вдохновляли мир. Громаде греческой философии легче уместиться в таком маленьком городке как Афины, нежели в беспредельной Персидской империи. На узких улочках Флоренции Данте нашёл место и для Чистилища, и для Рая, и для Ада. В Британской империи он бы задохнулся. Великие империи волей-неволей прозаичны, ибо превыше человеческих сил разыграть великую поэму столь грандиозного размаха. Только в очень маленьких пространствах можно изобразить очень большие идеи. В моём кукольном театре философии столько же, сколько и в афинской пьесе.
Из сборника эссе «Потрясающие пустяки» («Tremendous Trifles»), 1909
Перевёл mtvietnam
«Потрясающие пустяки» — это сборник коротких эссе Честертона, которые он первоначально публиковал в своей колонке в лондонской газете Daily News (надо отметить, что бо́льшая их часть так и не была издана в книжной форме — до недавнего времени, когда вышли 8 томов под редакцией Джулии Стэплтон, но они и сейчас остаются недоступны широкому кругу читателей). Их объединяет общая тема — интерес к мелочам в повседневной жизни, которые обычно обделяют вниманием. Честертон рассматривает эти мелочи под весьма необычным углом.
Для незнакомых с Честертоном, эта книга будет хорошим введением в его творчество — здесь затрагиваются «лёгкие» темы, меньше говорится о теологии и философии, больше об искусстве, архитектуре, поэзии, литературе и о простых людях. Впрочем, тем, кто уже знаком с Честертоном, книга тоже, скорее всего, понравится.
Баттерси (Battersea) — район в Лондоне на правом берегу Темзы, где жил Г.К.Ч. первые годы после женитьбы.
Метуэн гнался за Делареем, а действия Деларея возобновились вследствие нехватки у него припасов. — Пол Сэнфорд Метуэн (англ. Paul Sanford Methuen; 1845–1932) — британский военачальник. Деларей, он же Коос де ла Рей (африк. Koos de la Rey/Delarey от Jacobus Herculaas de la Rey; 1847–1914) — один из величайших бурских генералов войны за независимость 1899–1902 годов, известный своим рыцарственным отношением к противнику. Он выработал новую стратегию мобильной партизанской войны, и наносил удары по англичанам во множестве мест. В большие сражения буры вступать не могли из-за нехватки боеприпасов, но 25 февраля 1902 летучие коммандос Деларея напали на конвой у реки Истерспруйта (Ysterspruit) и захватили огромное количество винтовок и боеприпасов, а также несколько пушек. Именно это обстоятельство (о котором забыл упомянуть горе-журналист в примере Г.К.Ч.) позволило разбить Метуэна, когда тот погнался за Делареем, в сражении при Твебоше 7 марта. Сам Метуэн был ранен и попал в плен, но Деларей отпустил его из-за тяжести ранений и даже предоставил свою личную повозку, чтобы Метуэна отвезли в госпиталь. Считается, что в результате они стали друзьями на всю жизнь. Несмотря на неудачи во время англо-бурской войны (Метуэн уже потерпел несколько поражений), карьера его сложилась успешно, и в 1911 г. он был произведён в фельдмаршалы. Деларея же за освобождение Метуэна отдали под трибунал, но ему удалось убедить судей, что тот больше не будет участвовать в войне. Победа при Твебоше вселила в буров уверенность в почётном окончании войны. 9 апреля начались переговоры, а 31 мая была подписана капитуляция.
«Пенни простая, двухпенсовая раскрашенная» (Penny Plain and Twopence Coloured) — В первой половине XIX века для домашних кукольных театров продавали гравюры, известные как «простые за пенни» (penny plains) и «раскрашенные за два пенса» (twopence coloureds) — названия образованы от цен на них (и пенс, и пенни — английские монеты; только pence — мн. ч. penny {когда речь идёт о количестве денег, если же речь о количестве монет, то используется pennies — «гравюра стоит 2 пенса, а у меня с собой как раз 2 пенни»}, и в русском они взаимозаменяемы, что порой создаёт путаницу: 2 пенни = 2 пенса). В основном они были ориентированы на детей. На них изображались персонажи и декорации различных пьес (сценарии обычно прилагались к материалам), которые можно было вырезать, приклеить на картон, закрепить на палочках и использовать в спектаклях. Двухпенсовые раскрашенные, как следует из их названия, были изначально раскрашены издателем, простые за пенни требовалось раскрасить самостоятельно. К концу XIX века их популярность упала, и издавать их перестали.
…я был избавлен от унизительных обязательств платить как пенни, так и два пенса; мне требовалось заплатить лишь шиллинг за лист хорошего картона и шиллинг за коробку плохих акварельных красок… — типичный пример английского юмора (в шиллинге 12 пенсов).
…Скелт создал, а Стивенсон прославил. — Семейство Скелтов (Мартин, Мэтью, Бенджамин и Эбенезер) — авторы и издатели кукольных театров. Хоть они и не были единственными издателями (и даже первыми создателями), но своей предприимчивостью сделали «Скелт» синонимом понятия «кукольный театр» для целого поколения мальчишек. О своей любви к «Детским пьесам» Скелта (Skelt’s Juvenile Drama) написал Роберт Луис Стивенсон в эссе «Пенни — простая, два пенни — раскрашенная» («A Penny Plain and Two Pence Coloured», 1884; на русском его можно почитать в сборнике «Воспоминания и Портреты»). Ещё одним поклонником кукольного театра был Винстон Чёрчилл.
…над которой я жёг полуночное масло… — Автор придаёт буквальную трактовку идиоме «жечь полуночное масло» (burn the midnight oil), означающей «работать/учиться допоздна» (так, что приходиться зажигать масляную лампу).
Платону, которому нравились чёткие идеи, понравился бы мой дракон из картона… — Согласно Платону, идеи — это абстрактные представления о реальных объектах (любых, будь то люди или драконы), и они совершенно не тождественны самим объектам. Т. о. идея — это высшая форма чего-либо, а физическая форма — лишь тень и несовершенная копия формы истинной.
…в Ройал-Корте или в Театре Его Величества… (at the Court Theatre or His Majesty’s) — Ройал-Корт (Royal Court Theatre, он же Court Theatre) — театр в лондонском Вест-Энде на Слоун-сквер. Театр Его (иногда Её) Величества (His/Her Majesty’s Theatre) — другой вест-эндский театр в Лондоне на углу улиц Пэлл-Мэлл и Хеймаркет. Оба довольно известны в своей сфере.
Напоследок небольшой отрывок (последние пара абзацев) из перевода Трауберг с моими комментариями, показывающий, насколько этот перевод (скорее пересказ) далёк от авторского текста. (В принципе, пока не начнёшь разбирать с лупой каждое предложение, кажется, что текст довольно точно передаёт оригинал, но дьявол скрывается в деталях.)
Философия кукольных театров достойна всяческого внимания. пока всё понятно, но слово «философия» надо запомнить, оно пригодится дальше Из этой игрушки можно вывести все, что нужно понять современным людям. не размытое «всё», а главные моральные принципы, и не «понять», а выучить Если вас интересует искусство, кукольный театр напомнит вам об основном эстетическом законе, ну вот, наконец-то началась отсебятина: откуда взялся основной эстетический закон? и куда делась авторские повторы, придающие ритм тексту? неужто Честертон (его почему-то считают одним из лучших англоязычных писателей) не в состоянии построить предложение без повторов? который, боюсь, вот-вот забудут совсем: искусство немыслимо без рамок, искусство и есть ограничение. ещё одна отсебятина: какие рамки? Оно не размывает предметов, расширение — это противоположность ограничению, о котором говорилось ранее у автора; к чему можно притянуть «размытие» переводчика? оно выделяет их, вырезает, как вырезал я ножницами из картона моих неуклюжих героев. спишем Святого Георгия и Дракона на советскую цензуру; хотя парой абзацев выше говорилось о пьесе
Но Платону понравился бы мой дракон почему? авторское обоснование выброшено в мусорную корзину — что-что, а драконность в нем была. Современному любителю бесконечности мила безбрежная плоскость картона. опять же, почему? откуда взялся любитель бесконечности, он-то здесь каким боком? то, что это современный философ (весь абзац о философии, как мы помним) и он противопоставляется Платону, философу прошлого, тоже надо искать в той же корзине Но самое прекрасное в театре именно то, что зритель видит события в рамке. вместо вывода, к которому подводил автор (Самое художественное в театральном искусстве, плюс аллитерация artistic/art), читатель получает какую-то банальность, слабо связанную с ранее сказанным (самое прекрасное в театре); хотя, надо отдать должное, отсебятинская «рамка» пристёгнута ловко — правда, при этом в мусорке оказалось «окно», которое автор будет обыгрывать далее, но да кто это заметит? Даже в худших театрах, чем мой (скажем, в Королевском), вы смотрите в огромное окно. то самое окно А в маленьком театре вы смотрите в окошечко. ну, тут даже комментировать нечего (у автора — «преимущество маленького театра в маленьком окне»)
Неужели вы не замечали, как хорош и удивителен пейзаж, если глядишь на него из-под арки? Эта четкая грань, эта рамка, отсекающая все лишнее, не только украшает — в ней самая суть красоты. «Самая красивая часть каждой картины — это рамка» — этот авторский вывод (и рамка, наконец-то!) тоже выброшен в мусорку, целиком
цитата GKCMeanwhile the philosophy of toy theatres is worth any one’s consideration. All the essential morals which modern men need to learn could be deduced from this toy. Artistically considered, it reminds us of the main principle of art, the principle which is in most danger of being forgotten in our time. I mean the fact that art consists of limitation; the fact that art is limitation. Art does not consist in expanding things. Art consists of cutting things down, as I cut down with a pair of scissors my very ugly figures of St. George and the Dragon. Plato, who liked definite ideas, would like my cardboard dragon; for though the creature has few other artistic merits he is at least dragonish. The modern philosopher, who likes infinity, is quite welcome to a sheet of the plain cardboard. The most artistic thing about the theatrical art is the fact that the spectator looks at the whole thing through a window. This is true even of theatres inferior to my own; even at the Court Theatre or His Majesty’s you are looking through a window; an unusually large window. But the advantage of the small theatre exactly is that you are looking through a small window. Has not every one noticed how sweet and startling any landscape looks when seen through an arch? This strong, square shape, this shutting off of everything else is not only an assistance to beauty; it is the essential of beauty. The most beautiful part of every picture is the frame.
Особенно же это верно, когда речь идет о кукольном театре. Он маленький, и потому я могу изобразить в нем землетрясение на Ямайке или Страшный суд. отличное экономичное решение, объединить два похожих предложения в одно; в конце-то концов, чего этот Честертон воду льёт? Что стоит мне смастерить падающие башни и падающие звезды? автор опять долдонит про какие-то ограничения (они целый абзац назад были!), к чёрту их Большим театрам такая сцена стоила бы много; она им не по карману.
А если мы поймем это, мы поймем и другое, уже не из области искусства. Мы поймем, почему маленькие страны одухотворяли мир. распилить предложение на два, добавить отсебятины Громаде греческой мысли было просторней в Афинах, чем в Персидской империи. отличное решение (говорю без сарказма) — перевод vast как «громада» — подпорчено заменой философии на «мысль» и потерей «маленького города», из-за чего создаётся впечатление, что мысль автора мечется беспорядочно как заяц, тогда как в действительности всё работает на одну идею На улочках Флоренции нашлось место и для ада, и для чистилища, и для рая; но Данте было бы тесно в империи Британской.
Империи скучны, о них не напишешь великой поэмы. а как там с масштабом? Огромные идеи умещаются на очень маленьком пространстве. Мой кукольный театр глубок и мудр, как греческая трагедия. «глубок и мудр» — это философский, то слово, с которого начался отрывок; ну и совсем напоследок — drama ≠ трагедия
цитата GKCThis especially is true of the toy theatre; that, by reducing the scale of events it can introduce much larger events. Because it is small it could easily represent the earthquake in Jamaica. Because it is small it could easily represent the Day of Judgment. Exactly in so far as it is limited, so far it could play easily with falling cities or with falling stars. Meanwhile the big theatres are obliged to be economical because they are big. When we have understood this fact we shall have understood something of the reason why the world has always been first inspired by small nationalities. The vast Greek philosophy could fit easier into the small city of Athens than into the immense Empire of Persia. In the narrow streets of Florence Dante felt that there was room for Purgatory and Heaven and Hell. He would have been stifled by the British Empire. Great empires are necessarily prosaic; for it is beyond human power to act a great poem upon so great a scale. You can only represent very big ideas in very small spaces. My toy theatre is as philosophical as the drama of Athens.
Оригинал (в сб. «Tremendous Trifles»): https://www.gutenberg.org/cache/epub/8092...
Кукольный театр в пер. Трауберг: http://www.chesterton.ru/essays/0027.html
Фото театра ГКЧ: https://london.nd.edu/research/chesterton...
цитировать
свернуть ветку