Кэтрин Маклин
Среди неизвестных шедевров Золотого Века несколько рассказов принадлежат перу Кэтрин Маклин (22 января 1925 – 1 сентября 2019). Русскоязычным читателям она почти неизвестна, хотя рядовым писателем-фантастом американской фантастики не была, правда и к большим звёздам не относилась. На русский, по моим данным, переведены три рассказа и одна повесть (в соавторстве с Гарри Гаррисоном), причём повесть – в двух вариантах. А вообще ею написаны пять романов, четыре повести и около 50 рассказов (кажется так). Повесть “Missing man” стала лауреатом Небьюлы. Продолжение повести вместе с ней самой составили одноимённый роман, который стал номинантом Небьюлы. Однако и повесть и роман написаны в 70-е, а меня интересуют рассказы Золотого Века.
Среди этих рассказов критиками выделяются пять: “Defense mechanism” (1949), “Contagion” (1950), “Изображения не лгут” (1951), “The snowball effect” (1952) и “Нечеловеческое жертвоприношение” (1958). У первого — три попадания в большие антологии Best SF, у второго — тоже три, у третьего (переведён на русский язык) — четыре, у четвёртого — семь и у пятого (тоже переведён на русский) — три. Естественно три непереведённых рассказа не могли не привлечь моего внимания, особенно “The snowball effect”, который по общему рейтингу вошёл в число 50 лучших рассказов всего Золотого века.
После данной краткой вступительной статьи я привожу сделанные мною переводы (извиняюсь за качество, хотя считаю его удовлетворительным) двух рассказов “Защитный механизм” (“Defense mechanism”) и “Эффект снежного кома” (“The snowball effect”). “Защитный механизм” — это дебютное произведение Маклин, и оно было отмечено критиками. Уже сразу после дебюта его включил в свою Big Book of Science Fiction ведущий редактор НФ 50-х Конклин. Позднее Азимов включил его в свою Isaac Asimov Presents The Great SF Stories за 1949 год, а Гринберг с соавторами — в сборник 101 Science Fiction Stories. Рассказ “Эффект снежного кома” входит в состав таких больших антологий Best SF, как Penguin Science Fiction Олдисса, Decades: the 1950s Олдисса и Гаррисона, Science Fiction A to Z: A Dictionary of the Great SF Themes Азимова с Гринбергом и Во, Isaac Asimov Presents The Great SF Stories за 1952 год, The Ascent of Wonder: The Evolution of Hard SF Хартвелла и Крамер, A Science Fiction Omnibus Олдисса и The Big Book of Science Fiction: The Ultimate Collection Вандермеера.
Сейчас я занят переводом третьего из ярких рассказов Маклин — “Contagion”. Кстати, он, похоже, был самым популярным у читателей из рассказов Маклин, так как переведен на многие языки. Надеюсь, не позже сентября закончу его перевод и выложу на страницы фантлаба.
Также стоит отметить, что ещё несколько рассказов Маклин включались по одному-два раза в большие антологии Best SF. Т. е. по количеству написанной НФ Маклин далека от лидеров, но по качеству — пожалуй, среди них. И вызывает вопрос, почему её так мало переводили у нас, хотя все её произведения гуманистичны и как говорили в советское время “прогрессивны”. Ответ я нашёл, кстати, в одной реплике рассказа “Эффект снежного кома”, по которой её, похоже, записали в ярые “антисоветчицы” и внесли в список “нежелательных”. Переводчики, тем не менее, как-то смогли в 60-е тискануть “Нечеловеческое жертвоприношение” и “Изображения не лгут”.
Кэтрин Маклин
Защитный механизм
Статья шла гладко, слова выстукивались на пишущей машинке в приятной последовательности, приближаясь к заранее определённому выводу, как хорошая мелодия. Тед печатал с удовлетворением, добавляя страница за страницей в стопку у своего локтя.
В его мозгу начала тлеть идея, возникшая как некоторое развитие логики его статьи, но он небрежно отмёл её в сторону. Статья должна была быть небольшой, и в ней не было места для тонкостей. Его статьи продавались, и не за глубину, а за особую, присущую ему игру слов, которую он мог вставлять в обычный повествовательный текст.
Он стал печатать чуть быстрее и как отголосок его мысли новая тема начала развиваться сама собой, обогащаясь сопоставлениями, изменяющимися формулировками, юмористическими вставками. Некоторое завихрение интересных заключений стало влезать в основной поток его идей. Начиная злиться, он попытался допечатать ускользающую нить своих аргументов.
— Заткнись, — прорычал он. — Могу я хоть немного здесь уединиться?
Ответ оказался не простой репликой, а целой концепцией, а именно, изображением двух электрохимических вычислителей, больший из которых используется как контрольный механизм, управляющий опасно высоким током с помощью большого сопротивления и систем блокировки, а меньший с его ненагруженными цепями используется для разветвления приходящих импульсов по пустым каналам для вычислений. Тед распознал диаграмму, отталкиваясь от своих любительских знаний по радиотехнике и психологии.
— Хорошо. Я это сделаю сам. Ты не сможешь помочь! — Он нехотя улыбнулся. — Отвечаю за твоё поколение.
Под воздействием направленной мысли небольшие изображения идеи стали крупными, закрепляя распознавание и понимание в его мозгу с помощью мерцающих повторяющихся образов, наподобие извивов маленьких молний. Потом вспыхнул другой маленький мозг, транслируя своё сообщение. Тед даже почувствовал краткое кинестетическое ощущение, будто он лежит, и всё это срезается и мысли возвращаются эхом его собственного раздражения.
— Сбавь громкость! — прозвучал яростный приказ. — Ты говоришь слишком громко и всё тут заглушаешь.
Тед отчаянно закутался, отрезая все мысли и расслабляя все мышцы, но злые мысли продолжали приходить до самого их исчезновения.
— Только я собрался вздремнуть, — сообщали они, — а он тут думает обо мне. Могу я здесь быть в покое и уединении?
Тед ухмыльнулся. Последнее замечание ребёнка прозвучало не совсем как ретрансляционное эхо. Было трудно сказать, когда детский мозг перерастёт простую ретрансляцию внешних мыслей и обретёт индивидуальную осмысленность, но это последнее замечание убедительно смахивало на конкретный удар в челюсть. Условные реакции могли быть эффективными.
Все светящиеся полосы мыслей, ослабляясь, сливаются с тихим бессодержательным покоем и плывут волнами в спящий маленький мозг. Тед тихонько перешёл в соседнюю комнату и заглянул в бело-голубую детскую кроватку. Ребёнок спал, держа большой палец во рту. Его круглое личико было невинно и свободно от мыслей. Его Джейк.
Это была странная удача судьбы, что Джейк родился с этим особенным талантом. По этой причине им приходится проводить зиму в Коннектикуте подальше от ментально галдящих многолюдных мест и по этой же причине Тед работал внештатным сотрудником на своей кухне, а не младшим редактором за письменным столом в Нью-Йорке. Зимние пейзажи были широкие и продуваемые ветрами — такими они были и в детстве Теда. Тёплыми и приятными для Джейка были знакомства его мозга с образами животных. Старые знакомые, — Тед прервал себя скептически, — он-то ведь не был телепатом. Так Тед подумал о Эрнесте Томпсон Сетоне, чьи описания животных ему вспомнились, и вернулся обратно к пишущей машинке.
Было приятно подслушивать о разных вещах через Джейка. Ну, правда, если объект подслушивания был далёк от статьи и не мешал печатать её.
Пять маленьких мальчиков вышли из детского садика и пошли группкой по дороге, щебеча и подфутболивая камешки. Их мысли были перепутаны и двигались по разным направлениям, но Тед на мгновение перестал печатать, улыбаясь и ожидая, какой свой следующий трюк покажет Джейк. Дети были гиперчувствительны к сильно меняющимся условиям. Обожжённая рука быстро обучается отдёргиваться от огня, несопротивляющийся мозг автоматически обучается избегать ударных эхо других разумов
Внезапно беспорядочный клубок мыслей и чувств пяти мальчишек деликатно разделился на пять отдельных прядей мыслей. Затем одна из прядей, принадлежащая кому-то из мальчуганов, вытолкнула все остальные и легко и свободно потекла через пустой мозг ребёнка. Она текла подобно мечте, не оставляя после себя никакого отпечатка, и исчезала, как исчезает холм, когда путешественник минует его. Улыбаясь, Тед продолжал печатать. Джейк проделал этот трюк быстрее, чем тот, который он совершил вчера. Он обучался рефлексам легко и в достаточной мере, чтобы демонстрировать нормальный для себя интеллект. По-крайней мере он уже был умнее одарённого кретина.
Полчаса спустя уставший спать Джейк стоял в своёй детской кроватке и кричал, расшатывая барьер. У Марты в это время была куча продуктов в обеих руках.
— Он чего-то хочет, Тед?
— Неа. Сейчас проверю его лёгкие.
Тед затушил свою сигарету и с удовлетворением отстучал последний лист статьи.
— Здесь есть кое-что для корректуры.
— Вначале обед, — сказала Марта приветливо, вытаскивая продукты из сумки. — Лучше пододвинь свою машинку и освободи нам места.
Солнечный свет из окон падал прямо на стол и на её тёмные волосы, пока она распаковывала пакеты.
— Какие слухи ходят по округе? — спросил он, освобождая стол. — Что новенького?
— Мясо снова подорожало, — сказала она, разворачивая горошек и филе из макрели. — Сын миссис Воткинс Тед вернётся из клиники. У него сейчас всё хорошо.
Он поставил закипятить воды и стал растапливать жир на сковородке, пока она накладывала рыбное филе на крекер.
— Если во время войны я начну стрелять из огнемёта, то продемонстрирую замечательный случай собственной истерической слепоты, — сказал он. — Я называю это легитимным защитным механизмом. Иногда лучше всего быть слепым.
— Но не всегда, — запротестовала Марта, всовывая в пароварку еду для ребёнка. Через пять минут ленч был готов.
— Ва-аааа, — плакал Джейк.
Марта пошла в детскую комнаты и вынесла оттуда Джейка, укачивая его и напевая.
— Чего изволит мой любимчик? Ребёнок хочет, чтобы его покачали, не так ли, дитя?
— Да, — сказал Тед.
Она подняла глаза вверх, чем-то поражённая, выражение лица вдруг стало отвлечённым и обеспокоенным, а её тёмные глаза затуманились, размышляя над какой-то мыслью.
Заволновавшись, он спросил:
— В чём дело, милая?
— Тед, тебе не стоит, — она боролась со словами. — Я знаю, лучше выяснить, что он хочет, когда кричит. И следовало бы тебе рассказать, но я не стану. Это не правильно. Не правильно.
Джейк крутил рукой и время от времени поскрипывал. Он не выглядел довольным. Тед взял Джейка на руки и стал смешить, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно и убедительно. Почти невозможно растить Джейка как нормального ребёнка, когда Марта начинает понимать, что он не нормальный.
— Почему не правильно. Это вполне нормально. Возьми систему безопасности E. S. P. У каждого есть подобное Райну.
— E. S. P. бывают разные, — слабо протестовала Марта, но Джейк засмеялся, и Тед понял, что убедил её. Он ухмыльнулся и, подбросив Джейка, уверенно подхватил его внизу у пола.
— Да, бывают разные, — сказал Тед весело. — Эти E. S. P. идут как странные случайные маленькие вспышки, которые противоречат времени и пространству. С помощью ясновидения можно видеть сквозь стены и читать страницы закрытой книги на французском языке. E. S. P., когда есть, кажутся ужасно точными словно подсказки старой всёзнающей науки. Настолько точны, что любой здравомыслящий человек сойдёт с ума, пытаясь объяснить их. Эти подсказки нелогичны, неимоверны, отрывочны. То, что есть у Джейка, это ограниченная телепатия. Она начинается нечётко и запутанно и потом развивается путём проб и ошибок — подобно зрению или другим обычным знаниям. Когда вы общаетесь по-английски, то не думаете, как это делать, тогда почему вы должны думать, как общаться телепатически?
Марта выдавила из себя улыбку.
— Но он мало весит, Тед. Он растёт не так быстро, как должен был, если верить книгам о маленьких детях.
— Да, это так. Я тоже практически не рос, пока мне не стало два годика. Мои родители думали, что я чем-то болен.
— И посмотри на тебя сейчас, — наконец она заулыбалась искренне. — Ладно, ты выйграл. Но когда он начнёт говорить? Я бы тоже хотела его понимать. Всё-таки я его мама.
— Может быть в этом году, может быть в следующем, — сказал Тед, поддразнивая её. — Я начал говорить в три года.
— Твои слова означают, что ты не хочешь сейчас его чему-либо обучать, — сказала она возмущённо и улыбнулась Джейку с задабривающей миной. — Ты быстренько научишься говорить для своей мамочки, не так ли, любимчик мой?
Тед улыбнулся уже несколько раздражённо:
— Попробуй задабривать его через месяц или через два. Прямо сейчас он ещё не слышит твои пожелания. Он пока занят коллекционированием ассоциаций и ощущений. Сейчас его мозг строит логические конструкции, которые он собирает от меня. Но он ничего об этом не знает, как, например, не знает его большой палец, что делает в его рту. Не так ли, приятель?
Тед ничего не ожидал, задавая этот вопрос, а очень деликатно всматривался внутрь маленького мира впечатлений и ощущений, который как бы мерцал в мечтательном уголке его собственного разума. Это был обрывочный мир зелёного и коричневого, который бормотал вместе с ветром.
— Он сейчас грызёт травку вместе с кроликом, — сказал Тед Марте.
Ничего не отвечая, Марта стала расставлять тарелки.
— Мне нравятся рассказы о животных для детей, — сказала она решительно. — Кролики более милые, нежели люди.
Поместив Джейка в манежик, Тед стал ей помогать. Проходя мимо, он поцеловал её сзади в шею.
— Но кое-кто из людей милее кроликов, — сказал он.
Ветер шумел в высокой траве и запутывал лозы там, где кролики грызли, сопя, увядшую на солнце зелень. Они двигались, скорее, по привычке и игнорировали абстрактные бессмысленные умственные контакты, не выделяя никаких мыслей, но демонстрируя глубокое удовольствие.
Затем желудок Джейка стал беспокоится о приближении кормления, и яркий процесс плача и приёма пищи заглушил более мягкий отдалённый нервный поток кролика.
Тед ел с удовольствием, обыгрывая забавную фантастическую идею, пока Марта с тревогой из ложечки кормила Джейка. Она увидела, что Тед забавляется, и с возмущением стала себя оправдывать.
— Но он весит только четыре фунта, Тед. Я должна быть уверена, что он хоть что-то ест.
— Только! — веселился Тед. — Такими темпами к моменту поступления в колледж он будет ростом в тридцать футов.
— Это бы случилось с любым ребёнком. — Но данная мысль развеселила и её. Улыбаясь, она сунула Джейку в рот следующую полную ложку. Тед не рассказал ей, о чём он реально думал, а именно, если способности Джейка будут расти в той же линейной зависимости, то к моменту, когда он получит право голосовать, он фактически станет богом. Тед продолжал улыбаться, и в ответ получил улыбки и от Марты и от Джейка.
Его идея, конечно, была невозможной. Тед обладал достаточными знаниями по биологии, чтобы знать, что в эволюционном развитии не было внезапных скачков. Плавные изменения вырабатывались постепенно через поколения проб и отбора. Внезапные изменения не бывают плавными, они калечат и разрушают. Мутанты — монстроподобны.
Джейк не был болезненно слабым и можно было быть уверенным, что он почти не будет отличаться от своих родителей. Он будет только чуть лучше их. Но упрямая идея щекотала Теда, и он заулыбался снова.
— Бум еды, — сказал он Марте. — Помнишь ту прямолинейную зависимость в рассказе?
Марта вспомнив, улыбнулась.
— Мечта Рэдферна, маленького милого человека, мечтающего о росте кривой, идущей строго вверх.
Она улыбнулась и дала Джейку очередную ложку, наполненную пюре из шпината, приговаривая:
— Открой пошире и скушай свою еду, чтобы стать большим, дорогой. Не хочешь вырасти подобно Кинг Конгу?
Тед смотрел на них рассеянно, обдумывая ощущение того, будто события последних месяцев его жизни уже как бы случались с ним ранее, и теперь они вновь вернулись в смысле ожидания того, что должно было случиться.
В момент, когда он вытирал тарелки, Тед почувствовал болезненное состояние. Где-то далеко позади его мозга крошечный фантом террора и плакал, и танцевал, и что-то бормотал. Тед мельком увидел его ближе как вспышку, что появилась и быстро погасла в ускользающем фрагменте бреда. Это как-то было связано с кустами ежевики в поле и было срочным. Джейк поморщился, его лицо скривилось, готовое то ли засмеяться, то ли заплакать. Тед аккуратно повесил полотенце для вытирания и вышел через заднюю дверь. Проходя мимо поленницы, он взял с собой полено. Тед услышал хныканье Джейка, перешедшее в плач.
— Куда ты? — спросила Марта, выходя через заднюю дверь.
— Не знаю, — ответил Тед. — Иду спасать кролика Джейка, попавшего в беду.
Ощущая онемение, он шёл через поле, а потом небольшую чащу мелких деревьев. Перебравшись через забор в густой траве и заросли колючей малины, он пошёл вдоль них.
Через двести метров он натолкнулся на охотника, который сидел на камне и курил, а рядом висела сумка с двумя кроликами. Охотник повернул к нему своё лицо, на котором появилась вопрошающее выражение.
— Извините, — сказал охотник. У него было несколько обвисшее лицо средних лет. — Невозможно понять существо, когда его переворачивают вверх ногами, да ещё связанными.
Дрожащей рукой он достал свой складной нож и перерезал тоненькое пульсирующее горло зверька, после чего бросил свой мокрый нож в траву. Кролик дрыгнул лапками и уставился в спасительные заросли. После этого его близкорасположенные глазки потеряли свой блеск и стали неживыми.
— Ну, вот и всё, — сказал Тед, — но в следующий раз будьте чуть более заботливым, хорошо? А сейчас ведь не сезон.
Тед поднял глаза от травы и бросил холодную улыбку на охотника. Было тяжело. Ощущение было сложным, словно заболела голова, стало холодно, душно. Трудно стало дышать и трудно стало думать.
Теду пришло в голову задаться вопросом, почему Джейк никогда не соединял его с мозгом взрослого. После кратковременного замораживания мысли он с трудом закрутил шестерёнки и осознал, что что-то поставило его в соприкосновение с мозгом охотника, и это было неправильно. Его желудок начал восставать, и через минуту его вырвало.
Тед сделал шаг вперёд и махнул поленом. Винтовка охотника выстрелила, но промахнулась, а сам он упал лицом в траву. Ветер шелестел в высокой траве и в листве деревьев. Тед мог снова слышать и думать. Он стоял неподвижно и глубоко дышал. Воздушные порывы очищали его лёгкие. Он думал, что делать. Он думал позвать шерифа и сказать ему, что охотник, охотясь не в сезон, стрелял в него, и он вынужден был применить силу и ударить его. Шериф заберёт охотника прочь, за пределы диапазона мысли.
Перед тем, как пойти к телефону, он посмотрел на мирный незатейливый пейзаж поля, деревьев и неба. Теперь он мог безопасно думать. Он глубоко вздохнул и стал размышлять.
Память вспомнила ужас со всей ясностью. Охотник был психотиком. Углубляясь в прошлое, Тед распознавал некоторых, их лица мелькали в клубящемся дыму. Злые символы психиатрии, кровавая поэзия “Золотой ветви” Джеймса Фрэзера, что были законом человечества в течение пятисот тысяч потерянных лет доисторического периода. Пытка и жертва, похоть и смерть, механизм идеального баланса, короткое замыкание сквозь светящийся канал символов, необратимая и законченная интеграция травм. Легко сойти с ума, но не легко сохранить здравомыслие.
—Заткнись! — крикнул Тед внутрь своего разума, словно ударил. — Заткнись!
Это остановилось. Это закрылось. Символы исчезли, не оставив никаких следов в его разуме. Шериф заберёт охотника прочь, за пределы диапазона мысли, и опасности не будет. Это будет остановлено.
Обожжённая рука избегает огня. Что-то остановлено. Разум Теда был странно спокоен, спокоен и пуст, пока он шёл зимним полем домой. Он шёл и удивлялся, как это всё с ним случилось. Он с иронией корил себя за то, что был внушаемым глупцом, но не потерявшим Джейка.
А Джейк лежал без сна в своей кроватке и, толкая в разные стороны свою погремушку, бубнил “глаглагла” в моторно-заглушающем ритме, крепко закрывая себя от внешних мыслей.
Он будет нормальным ребёнком, каким был Тед, и каким был ещё ранее отец Теда.
И потому что всё остальное человечество было “нормальным”.
цитировать
свернуть ветку
Спасибо почитаем
