«Мраморный фавн»-2009

Пришло время объявить очередных лауреатов моей персональной (и виртуальной) премии «Мраморный фавн». Итак...

* * *

...для неведомого объекта лучше подойдет название «Роршах»... (Питер Уоттс. «Ложная слепота»)

...Как раз сегодня разбирал со студентами статью Эйхенбаума «Литературный быт».  

цитата

«Литературная эволюция, еще недавно так резко выступавшая в динамике форм и стилей, как бы прервалась, остановилась. Литературная борьба потеряла свой прежний специфический характер: не стало прежней, чисто литературной полемики, нет отчетливых журнальных объединений, нет резко выраженных литературных школ, нет, наконец, руководящей критики и нет устойчивого читателя. Каждый писатель пишет как-будто за себя, а литературные группировки, если они и есть, образуются по каким-то «внелитературным» признакам, – по признакам, которые можно назвать литературно-бытовыми».

О современной ситуации можно сказать то же самое (или – во многом то же самое), о современной  фантастической жизни – тем более; с той, разумеется, разницей, что в 1927-м известно какие писатели жили и известно какая литература была. И еще одно: тогда, восемьдесят три года назад, по словам Эйхенбаума, «вопрос о том, «как писать», сменился или, по крайней мере, осложнился другим – «как быть писателем»». Сейчас такой вопрос, кажется, не задает себе никто, а, между тем, это признак едва ли не более зловещий, чем все прочие.

Вот уже четвертый год в своих «мраморно-фавновых» обзорах я твержу о том, что литературного-то процесса, судари вы мои, как нет, так и нет, – так что, полагаю, на этот раз можно ограничиться констатацией: и не появился. Отдельные удачи ни с чем не связаны и ничего не означают. Много работы социологу литературы, но у меня, право же, нет никакого желания продираться сквозь тексты, представляющие лишь социологический интерес. В результате – все меньше читаю новинок, все больше перечитываю, все уже круг авторов, за которыми слежу. Вполне допускаю, что мой «горизонт» (по известным словам Дэвида Гилберта) уже сузился до «точки зрения»... но, в конце концов, «Мраморный фавн» всегда был обзором моих предпочтений, а не полной картиной ушедшего литературного года. Надеюсь только, что в рамках моих субъективных вкусов я могу быть объективен – то есть оценивать книги на основе их реальных достоинств и недостатков.

Однако мы заговорились, дорогой Фагот, а публика начинает скучать.

* * *

В 2009 году, кажется, почти все любители фантастики да нашли роман, который особенно пришелся им по душе, – причем читатели весьма различных пристрастий. Я отмечу три книги, у которых есть нечто общее и меня, признаюсь, удивляющее, – и еще одну, четвертую, несколько в стороне.

В последнее время все больше появляется книг, работающих как кляксы Роршаха: они вызывают полное понимание и сочувствие... даже так: со-чувствие... у одних групп читателей и совершенное непонимание – у других. Одни видят в этих пятнах отчетливую картинку, другие, как ни вглядываются, – ничего, кроме мешанины; и все уверены, что они-то правы. Речь не идет об оценке качества, нет, – об искреннем непонимании, которое даже не сознает, что текст остался «закрыт».

Звоночком были уже споры вокруг «Vita nostra» Марины и Сергея Дяченко: на эмоциональном уровне роман работает очень сильно (понятно, что не для всех и т.п. – но оставим оговорки), однако элементарные вопросы, а что же, собственно, происходит в книге и что означает финал, в большинстве отзывов и рецензий так и не получили ответа. Явственный (для меня) и важнейший (для романа) гностический контекст полностью выпал из поля зрения читателей. Но «Vita nostra» хотя бы была прочитана; ее косвенному продолжению – «Цифровой, или Brevis est» – повезло меньше. Такой безусловной внутренней силой, заставляющей принимать книгу (даже без понимания; даже если последует отторжения), роман не обладает – потому и прочитан он был как очередная страшилка об интернете, блогах, геймерах и зловещем Разуме-Из-Сети. Однако вполне очевидно, что роман выстроен как антитеза к «Vita nostra», причем по всем основным пунктам, главный из которых – методы обучения героини/героя, дорога к выходу за пределы своих возможностей: страх и безумная сложность безумных упражнений в первом романе, соблазнение новыми возможностями и безответственностью игры – во втором. Отсюда – и столь же принципиальное различие финалов: выход в новое, бес-страшное творение в «Vita nostra», муторная безысходность – в «Цифровом» (первая у Дяченко абсолютно беспросветная и абсолютной закрытая концовка).

«Цифровой» был обречен проиграть в сравнении: и потому, что антитеза подразумевает, до определенной степени, повторение; и потому, что антагонист Сашки в «Vita nostra» – это (по словам Марины Дяченко) Сатана, а наставник Арсена в «Цифровом» — всего лишь Мефистофель (подразумевается, конечно, соотношение масштабов, а не принятые роли – хотя фаустовская тема в «Цифровом» лежит на поверхности). Тем не менее, «Brevis est» – книга умная и сильная сама по себе; потому что написана не о «уютных ЖЖшечках», но – в частности – о бинарном коде «свой-чужой», которым программируется человечество... Кто захотел увидеть это – увидел.

«Малая Глуша» Марии Галиной (премия «Портал») – роман, гораздо лучше воспринятый «общественностью», роман сильный и страшный. Но что читаем в отзывах (не всех, но многих)? Первая часть книги (состоящей из двух повестей, которые связаны скорее символически) – это-де «комически-авантюрная история», юмористическая одесская страшилка и пр., и пр. Но повесть о санэпидемстанции, которая в далеком 1979 году ограждает портовый город от вторжения прибывшей на кораблях иноземной нечисти, начиная с диббуков и кончая вендиго, – текст страшный и безнадежный. И не в том даже дело, что позднезастойный быт воссоздан в точнейших деталях, вызывающих ретроспективный ужас и отвращение. Страшнее другое. Время от времени герои думают: а вот если бы у нас были такие переносные телефоны, как у американских полицейских... а если бы снимали такие длинные-длинные сериалы, чтобы за судьбой семьи можно было следить годами... Будут и мобилки, и мыльные оперы – а в жизни этих людей и тридцать лет спустя не изменится ничего. Вендиго укротить можно, а выхода нет и не будет – никогда. И тем сильнее, на контрасте, оказывается вторая часть, собственно «Малая Глуша» (в прошлом году получившая «Мраморного фавна»): исход возможен только в метафизическое измерение, в посмертие, откуда, конечно, никакому Орфею не вывести любимых... но жизнь, по крайней мере, не замкнута в стенах хрущоб.

«Дом, в котором...» Мариам Петросян (премия «Портал – Открытие себя») – самая «роршаховая» из книг прошлого года. Одни ее читают со слезами и смехов, полностью погружаясь в текст, другие (как я) – даже перелистнув 957-ю страницу, в недоумении пожимают плечами. Кого-то отталкивает тема; но это не роман «об интернате для детей-инвалидов» – уже потому, что герои такими себя не видят, а читатель – вслед за ними. Приходится напоминать себе, что Слепой – слепой, Сфинкс – безрукий, а Курильщик ездит в кресле-каталке. Это не натуралистический роман, и не на жалость он бьет; это роман о мире, созданном детьми, – обладающем особой, не всем и не сразу внятной логикой. Невероятное и невозможное сначала кажется не более чем игрой и фантазией, но постепенно обретает пугающую реальность, которая и захлестывает обитателей Дома в финале.

Но даже самые подробные и внятные рецензии, какие мне встретились, – Марии Галиной и Дмитрия Быкова – только подтвердили мое убеждение, что роман ни о чем: все интерпретации говорят только о том, что именно видит данный читатель в данной кляксе. Я – не вижу ничего и, кажется, понимаю причину этого.

Есть читатели, для которых чрезвычайно важна «картинка», возникающая в сознании; достаточно легких штрихов (но нанесенных прицельно точно), чтобы написанный мир ожил. Понятно, что для других читателей те же штрихи будут казаться грубыми. Меня, к примеру, раздражает стиль Петросян: язык не плох, но до ужаса приблизителен; стоит писательнице выйти за пределы прямого называния, как она обращается к проверенным, автоматически выскакивающим клише. Персонажи, в большинстве своем, безлики и взаимозаменяемы (два исключения: Курильщик, не вполне свой в Доме, альтер эго читателя; и Табаки, классический трикстер).

Дальше – нет смысла говорить об объективных критериях оценки, только о мифической «энергии текста». Вот это меня и пугает: судя по тому, какие книги становятся популярными и «культовыми» – то есть очень любимыми очень малым кругом читателей, – человечество медленно делится на группы, которые в принципе не способны понять друг друга. Я вполне равнодушен к культовым... прошу прощения, уже классическим «Ста годам одиночества» – но не могу не признавать за ними такие-то и такие-то литературные достоинства. Можно сравнивать «Дом, в котором...» с «Маленьким, большим» (как это делает Галина Юзефович) или даже ставить его выше американской саги (как это делает Мария Галина) – но, вне зависимости от (не)любви к роману Джона Краули, нужно признать, что он держится на прекрасном стиле и вязи аллюзий... в романе же Петросян, кроме «картинки», нет ничего. Во всяком случае, повторюсь, никто еще не сказал об этом «чем-то» сколь-нибудь внятно.

И четвертый роман, стоящий, как я уже говорил, в стороне: он-то вполне понятен... или я опять ошибаюсь? «Глобальное потепление» Яны Дубинянской (премия «Бронзовая улитка»); достоинство его, оно же и недостаток: Дубинянская написала роман Дмитрия Быкова. Предмет романа – тягостные взаимоотношения Нашей Страны и Этой Страны – на личностном уровне (а на каком же еще?): перед нами – история киевской журналистки Юлии Чопик и московского литератора Дмитрия Ливанова, и им не сойтись никогда. Что мне представляется важным: через пять лет после Майдана украинские писатели – не важно, на каком языке они пишут, – снова и снова пытаются ответить на вопрос, почему же у нас опять ничего не получилось. Нет счастья, которое в «Глобальном потеплении» ищут на одесском шельфе. Нет как нет; а вот война вполне вероятна. Я и сам пытаюсь оформить в сюжет схожие – но не столь мрачные – ощущения (пока безуспешно), поэтому версия Дубинянской для меня – интересна и актуальна. Да и читать было интересно, чего скрывать.

Итак, «Цифровой», «Малая Глуша», «Дом, в котором...», «Глобальное потепление»... и премию «Мраморный фавн», вполне ожидаемо, получает «Малая Глуша» (а все-таки — соглашусь со Львом Данилкиным! — это очень сильная и очень важная, но недостаточно странная книга).

* * *

Средняя форма: ба, почти все те же имена. Три повести, одна страньше другой, и расположу я их по порядку возрастания странности.

«Мир наизнанку» Марины и Сергея Дяченко. Типичная дяченковская нескладёха, безответная экскурсоводша, вдруг узнает, что она – второстепенный персонаж телесериала, и пытается вырваться в «настоящую жизнь», о которой имеет довольно смутное представление. Повесть интересна не столько сюжетом (вполне захватывающим, авантюрным – а чего ждать от профессионалов?), сколько тонким ощущением непрочности быта, зыбкости повседневной жизни, в которой рядом с нечасто встречающимися подлинными людьми обитают проклятия и вещи, антропоморфный курс доллара и кот, ставший человеком... В кульминации вдохновенное – и опасное! – безумие достигает предела и оборачивается выходом в обычную жизнь, в обычный дождь, но увиденный словно впервые. Это красиво и... правильно. (Забегая вперед, скажу, что к повести примыкает рассказ «Снег» – о том самом ожившем проклятии, которое вскользь упомянуто в «Мире наизнанку». Сам по себе «Снег» не очень понятен и кажется не более чем обрывком-зарисовкой, но в контексте мини-цикла производит куда более сильное впечатление.)

«Красные волки, красные гуси» Марии Галиной. Трехступенчатая игра со стилями, жанрами, а значит, и смыслами. Неимоверно плоские записки советского натуралиста сменяются жуткой реальностью 1930-х годов, полностью вытесненная из «официальной» версии событий, которую биолог-охотник заносит на бумагу; а еще дальше – жуткий мифологический мир, куда (как и во многих произведениях Галиной) необходимо погрузиться, но еще важнее – вырваться оттуда невредимым. Любопытно: по авторскому замыслу финал повести вполне оптимистичен, но мне и в нем почудилось зловещее предвестие, которое герой гонит от себя. Что показательно.

«Адский галактический пекарь» Владимира Данихнова. А вот это – полный и беспримесный сюр о странных обитателях космического корабля. Как ни странно для подобного жанра, повесть строится на переходах от забавного к жутковатому и даже трогательному (хотя я опять-таки не уверен, что правильно понял финал). По-моему, это удача – а многих «Пекарь» раздражает до чрезвычайности. Как всегда – читаем разные книги, смотрим на разные кляксы.

Больше всего по душе мне пришелся «Мир наизнанку»: кажется, в нем баланс реальности/нереальности – оптимальный.

* * *

С рассказами – беда. Жюри «Портала» в этом году не присудило премию никому, и я, признаюсь, тоже голосовал за это решение. Сергей Некрасов в сетевом обсуждении заметил, что, по его мнению, в 2009-м, вышло по крайней мере два рассказа, которые вполне могли бы получить премию «Хьюго» – будь они написаны по-английски. Собственно, тем они мне и не нравятся: большая часть повестей и рассказов, ставших лауреатами «Хьюго» и «Небьюлы» в последние годы, какие-то совершенно одинаковые, лишенные даже намека на индивидуальность (за очевидными исключениями, такими, как Тэд Чан): фантастическое допущение есть, а что еще нужно.

В истории «Мраморного фавна» был уже прецедент, когда премию в номинации «Рассказ» получали миниатюры («Не местные» Линор Горалик), – почему бы и не в этом году? «Писатель» и «Скафандры» Дяченко – злые... точнее, недобрые, но очень точные диагнозы. Какими и должны быть правильные миниатюры.

* * *

Эссе... Ну, не вполне эссе, но все-таки: подготовленная Светланой Бондаренко публикация «Интервью длиною в годы» – систематизированные выдержки из офлайн-интервью, которое Борис Стругацкий ведет с июня 1998 года. Умные ли вопросы, глупые, почтительные или провокационные – ответы неизменно корректные, вдумчивые... и очень усталые. Старый Горбовский на Саракше.

Лучшая критическая работа 2009 года, на мой взгляд, – сборник Владимира Гопмана «Любил ли фантастику Шолом Алейхем?» (премия «Портал»): работа, которую можно охарактеризовать одним словом – профессиональная. Мне как историку фэнтези особенно интересна была глава об Уильяме Моррисе. Назову также аналитический обзор Сергея Шикарева «Перемена книг и книги перемен», культурологические статьи Леонида Фишмана «Зачем менять историю?» (премия «Портал») и «Вот вам архаика, а постмодерна не будет», а также «краткую историю советско-российских фэнзинов» – «Предтечи» Антона Первушина. Не первый уже год: критика и литературоведение зачастую интереснее фантастической беллетристики.

* * *

И, наконец, переводная книга. Здесь у меня – наибольшие пробелы: список «Не читал, а надо бы» все длиннее... но вряд ли для меня что-то станет рядом с «Дэмономанией» Джона Краули (2000), третьим томом тетралогии «Эгипет». (Могла бы поспорить «Система мира» Нила Стивенсона – но когда-то она еще выйдет.)

К прочтению рекомендую также роман Урсулы Ле Гуин «Лавиния» (2008) и сборник статей Станислава Лема «Мой взгляд на литературу» (2003). О них я писал в обзоре для «Нового мира» – к нему и отсылаю.

Удивительная книга – графический роман Алана Мура и Дэйва Гиббонса «Хранители» (1986-1987, премия «Хьюго»): умный комикс, деконструкция мифа о супергероях, альтернативная история, антиутопия, тщательно – до мельчайших деталей! – продуманный мир. Критика китча в рамках эстетики китча, без попыток выйти за эти рамки – вот что примечательнее всего. Читал взахлеб – и лишний раз убедился, что не воспринимаю саму эстетику комиксов. За исключением тех, над которыми работал великий Дэйв Маккин, продолжатель дела Уорхола и Поллока, а не авторов «Супермэна» и «Бэтмена».

Конечно, нужно упомянуть и процитированную в эпиграфе «Ложную слепоту» Питера Уоттса (2006), раз уж ее русское издание было принято столь бурно. Упоминаю: роман плохой. Концентрация всего, что для меня неприемлемо в научной фантастике, – от деревянного стиля (в оригинал заглядывал, не беспокойтесь) до картонных специализированных героев, которых приходится делать фриками, чтобы хоть как-то индивидуализировать, от пристального внимания к «автобусам и прочей аппаратуре» (девайсам и гаджетам, которые ничем принципиально не отличаются от компьютеров на перфокартах из фантастики 50-х) до Большой и Главной Мысли, которая после нескольких сот страниц беготни преподносится в виде Объясняющей Лекции. Был «Солярис», была «Формула Лимфатера», был «Глас Господа», было даже неудачное «Фиаско» (неудача Лема дорогого стоит, но все-таки...) – и пусть хоть кто-нибудь хоть немного приблизится к их уровню. А Питеру Уоттсу это и не снилось. Безусловно, я предпочитаю фэнтези научной фантастике – но все-таки из года в год жду «новой», «настоящей» НФ. А ее нет, даже Нилу Стивенсону («Анафем») она не удалась.

Или это я брюзжу? Через год проверим!

Итого:

Роман: Мария Галина. Малая Глуша (М.: Эксмо)

Повесть: Марина и Сергей Дяченко. Мир наизнанку (одноим. авт. сб. – М.: Эксмо).

Рассказ: Марина и Сергей Дяченко. Писатель; Скафандры (авт. сб. «Мир наизнанку». – М.: Эксмо. «Скафандры» также опубликованы в журн. «Если». – № 8).

Эссе: Борис Стругацкий. Интервью длиною в годы: по материалам офлайн-интервью / Сост. С. Бондаренко (М.: АСТ).

Критика, литературоведение: Владимир Гопман. Любил ли фантастику Шолом Алейхем? Статьи о современной – и не только – фантастической литературе (Липецк: Крот).

Переводная книга: Джон Краули. Дэмономания (М.: Эксмо; СПб.: Домино).