16. Очередная статья Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz (стр. 42—43) носит название:
Шестнадцатого июня 1816 года внезапная буря, разразившаяся в окрестностях Женевского озера, стала причиной организации одного из самых известных литературных предприятий в истории. Мэри и Перси Шелли, лорд Джордж Байрон, его любовница Клэр Клэрмонт и Джон Полидори, будучи запертыми непогодой на вилле Диодоти, спасаясь от скуки, ели, пили, курили табак и вдобавок читали «Фантазмагориану» — истории о привидениях.
Воодушевленный атмосферой, историями и возлияниями Байрон предложил собеседникам написать свои «ужасные» истории и таким образом стал крестным отцом монстра, оживленного доктором Франкенштейном.
Книга Мэри Шелли завладела воображением читателей и стала предвозвестником нового жанра – фантастики ужасов.
Деятельное женское воображение измыслило вскоре сказку, исполненную ужаса
Однако истоков историй, при чтении которых волосы на голове вставали дыбом, а дамы падали в обморок, нужно искать в несколько раннем прошлом; фундамент под этот жанр подвел готический роман. Предромантические истории о привидениях, обитающих в таинственных руинах, были противоядием для всевозможных философских повестей, утопий и прочих литературных форм, требующих от читателя значительной эрудиции и формирующих скептические убеждения.
Творению нового человека готика предпочитала возвращение к эстетике средневековья и привлечение внимания к иррациональным и эмоциональным элементам. Отцом-основателем этого жанра был Хорас Уолпол (Horace Walpole), автор «Замка Отранто» (1764),
однако популярность таких историй возросла на грани XVIII-XIX веков с появлением книг Энн Радклиф (Ann Radcliffe).
В это время появляется также первый польский готический роман авторства графини Анны Барбары Олимпии Мостовской, урожденной Радзивилл (Anna Barbara Olimpia z Radziwiłłów Mostowska) “Stracz w zameczku/Ужас в маленьком замке” (1806).
В руинах небольшого замка «князей Z» начинает пугать людей «женщина под белым саваном». Поначалу ее видят лишь гости рассказчицы, Эдмунд и Идалия, но призрак пугает уже акустически, распевая под аккомпанемент гитары бодрые песенки о своем утраченном любовнике. Вскоре призрачная женщина и вовсе устраивает переполох в округе: «Все ее увидели; крик, всеобщее замешательство, одни побежали к ней, другие застыли, как в землю вкопанные (…) На привидение это не оказало никакого влияния. Оно неторопливо спустилось и на глазах у всех впиталось в землю, скрывшую его от наших очей».
Но решиться на полностью романтический подход было для Мостовской рановато. Интрига разрешается типично ренессансным образом – на месте событий появляется теолог-физик X.P., который «ищет физические причины – не могла ли какая-либо оптика или эвапорация ввести нас в заблуждение; берет отовсюду пробы, тщательно изучает положение, подходы, роется в самой земле, не было ли там чего, что привести к какой-либо эскалации способно было бы». Эти его усилия приводят к нужному результату – он разоблачает горничную Марцысю, которая переодевалась в призрака.
Не следует жалеть ни времени, ни труда на то, чтобы дойти до источника вводящей в заблуждение иллюзии
В предисловии к “Ужасу в маленьком замке” писательница поясняет повод написания ею романа: «Если матери наши с легкостью умилялись над судьбой Клариссы, Памелы и т.д. (героини сентиментальных романов Сэмюэла Ричардсона), наши утомленные чувства более бурных впечатлений требуют. Ужасные Призраки, возвращающиеся с того света существа, бури, землетрясения, развалины старинных замков, лишь привидениями населенные, ватаги разбойников, вооруженные кинжалами и оснащенные ядами изменники, убийства, темницы, в конце концов черти и колдуньи. Когда все это окажется вместе, мы получим Роман, чья форма достойна времени нашего». Как мы видим, это одновременно соображение относительно конструирования готического романа, который характеризовался в значительной степени схематичностью, в чем, согласно некоторым исследователям, он напоминает народные предания.
Основой таинственной готической ауры не является появление существ из преисподней (как мы видим, у Мостовской их могут подменять мошенники), но особая атмосфера самого того места, где происходит действие романа. Это прекрасно характеризуется самим названием жанра, связанным с архитектурой. Поначалу это было очарование мрачной аурой пустынных мест, в чем, впрочем, признавался супруг писательницы, написавшей «Франкенштейна»: «…ведь это я ложился/Среди гробов, где смерть ведет учет/Своих трофеев и твоих потерь,/И ждал, что встречу духа от тебя/И силою заставлю мне открыть,/Кто мы такие…» Скитающиеся духи были типичным элементом старых, приходящих в упадок строений, посещавшихся жаждавшими впечатлений (пре)романтиками. Дух – это «невольник (того же) пространства, потому что руины являются излюбленным местом их пребывания. С давних пор почти каждые заметные развалины обладают собственными призраками». Но обстановка, соответствующие реквизиты и схематическое поведения бывали также предметом вышучивания. В 1890 году появилась забавная инструкция, показывающая, как превратить обыкновенный роман в готический:
”Вместо дома возьми замок;
вместо беседки – пещеру;
вместо вздоха — стон;
вместо отца – великана, чудовище;
вместо шкатулки – стилет (с брызгами крови);
вместо легкого ветерка – воющую бурю;
вместо гладко выбритого джентльмена – рыцаря;
вместо косого взгляда – убийцу;
вместо старого слуги – монаха;
вместо комплементов и чувств – скелеты и черепа;
вместо орошенного слезами письма – залитую кровью книгу заклинаний;
вместо слов чужого языка – таинственные голоса;
вместо сдержанного кивка – секретную присягу;
вместо ростовщика или адвоката – скитающегося духа;
вместо пожилой домоправительницы – колдунью;
вместо поцелуя – рану;
вместо свадьбы – убийство в полночь”.
Зазвенели ключи и заскрипели тяжелые врата…
Несмотря на всю свою схематичность, готический роман влюблял в себя романтиков, которые позднее отказались от него в пользу «вальтерскоттианства», исключающего фантастические элементы. Юный Зигмунд Красиньский (Sygmunt Krasiński) (ему было тогда 16 лет) в своем дебютном романе “Grób rodziny Reichstalów/Склеп семьи Рейхсталей” (1828) разместил часть действия в Эгерском замке, принадлежащим «Алхимику, Астрологу и Антиквару» Адальберту де Рейхсталю.
В подземельях замка находится мумифицированный труп его жены: «В высоком кресле сидела женщина, скорее тело женщины, облаченное в платье с фалдами. Бледное лицо, закрытые рукой смерти глаза». Однако это роман не о привидениях, а о мести сына Алхимика, который спустя годы, в руинах замка, убивает полковника Валленштейна, виновного в смерти так и не ставшей женой Минны де Рейхсталь.
Интересной реализацией готических сюжетов является рассказ Хенрика Жевуского (Henryk Rzewuski, 1791—1866) “Ja gorę!/Я горю!”, известный по киноэкранизации Януша Маевского.
Вельможный пан Погожельский герба Кшивда получает в управление замок в Самсонове, после чего его начинают преследовать таинственные голоса: «“Пан Погожельский, ты молишься, а я горю”. Я прощаюсь, а голос повторяет: “Пан Погожельский, ты прощаешься, а я горю”. Я велю запрягать возок, а голос мне: “Пан Погожельский, ты уезжаешь, а я горю”. И так, что бы я ни делал, дьявол тут же отзывается». Тут вместо лупы и ока триумфирует вера. В ходе экзорцизмов выясняется, что назойливым духом является прежний владелец замка, который некогда приказал живьем замуровать свою дочь, зятя и епископа, который их обвенчал, и который теперь не может найти себе места, пока тела его жертв не упокоятся в освященной земле.
Бросив вдруг взгляд в угол комнаты, я вздрогнул
Хотя готический роман многократно хоронили уже в XIX веке, многие из его элементов вернулись вместе с оккультными и спиритическими интересами младопольских творцов. Однако чаще это бывало пастишем, чем верным следованием правилам жанра. В романе “W starym dworze/При старом дворе” (известном также как “Wojna z duchami/Война с призраками”, первое издание 1915) Богуслав Адамович (Bogusław Adamowicz) ставит с ног на голову известную из традиционного готического романа ситуацию.
Главный герой заселяется в уединенный замок и ведет там безмятежную жизнь, подружившись с привидениями предков своей возлюбленной. Он диспутирует с ними о философии, выслушивает сообщения о как раз длящейся в сей момент войне людей с духами, в ходе которой весь мир превращается в сцену готических действий. Старые замки становятся твердынями призраков, и чтобы их победить, люди строят полчища роботов. К сожалению, сложная техника проигрывает – от роботов, одержимых духами, остаются лишь болты и гайки. При оказии наука подвергается безудержному осмеянию – профессор Фредерик Меншель, исследователь паранормальных явлений, навещающий героя в его замке, в разговоре с домашними духами жалуется на то, что несмотря на многолетние исследования, ему не удалось увидеть ни привидения, ни даже клочка эктоплазмы.
Ты так испугался, будто призрака увидел
Готический роман был лишь прелюдией к развитию фантастики «ужасов». Уже в зрелом романтизме «ужасы» покинули обветшалые стены замков и – на страницах рассказов Э.А. По, а также его позднейшего умелого продолжателя Г.Ф. Лавкрафта (а на польской почве – С. Грабиньского) – обрели намного большую изощренность. Постепенно призраки начали переселяться из пустеющих руин в города, а вместе с развитием кинематографии и фантастики отправились даже во внеземное пространство, где уединенные строения заменились брошенными космическими кораблями или даже целой планетой. Что, разумеется, не меняет того факта, что посещать старые замки в полночь по-прежнему рекомендуется исключительно смельчакам с крепкими нервами.
(Продолжение следует)