Саратовские страдания Герберта Уэллса

Из воспоминаний репортёра "Вечерней Москвы" Бориса Галанова:

цитата

Герберт Уэллс и «самоварники»

Притащил из зоопарка очередную заметку под интригующим заголовком «Байбаки спят», и тут раздался телефонный звонок.

Звонил из другого парка — культуры и отдыха — заведующий пресс-бюро.

— Сидишь в своей лавке, — прокричал он, — а что у тебя под носом делается, не знаешь. Бросай все дела и мотай в парк.

Я удивился — накануне я провел там целый день.

— Послушай, — сказал он многозначительно. — Мы ждем гостей. Теперь понял? Приедешь, узнаешь. Смотри не опоздай. — И повесил трубку.

В те годы в парк часто возили иностранцев. Пока Москва еще не обзавелась ВДНХ, парк считался своеобразной витриной. По заведенному ритуалу гости посещали Мавзолей, Большой театр, парк. Полюбуйтесь, господа, как хорошо организован в нашем парке отдых трудящихся.

По дороге я пытался вычислить: кого в парке ждут? Это оказалось несложно. Два дня назад газеты сообщили о приезде в Москву Герберта Уэллса. Вот журналистская удача! Не байбаки. На интервью с Уэллсом двухсот строк может не хватить. Наши старики репортеры хвастались, как ходили с Куприным в цирк смотреть любимого его борца Ивана Заикина. Теперь я объявлю: «Когда я ходил с Гербертом Уэллсом в парк культуры...»

Кабинет директора оказался на замке. Наверное, хозяева уже водят гостя по территории. Я пустился вдогонку.

В начале аллеи атлетов стояли несколько человек. Уэллс — это был он — в центре. Сын Уэллса Джордж-Филипп, переводчики, директор парка — маленькая, энергичная, распорядительная Бэтти Глан.

Вдоль аллеи тянулись гипсовые слепки с античных богов и атлетов. Увы, грубые копии не принадлежали к шедеврам парковой скульптуры. Античные атлеты напоминали топорных истуканов, мускулистых рабочих и колхозников, ударников первой пятилетки, высившихся тогда в парках, скверах и на стадионах.

Мы не стали углубляться в злополучную аллею, а свернули в сторону. На зеленых лужайках вокруг громадных жестяных чайников сидели старые и молодые, пили чай с баранками, ели крутые яйца, лузгали семечки, качались в гамаках, заводили патефон, и «утомленное солнце» без конца «нежно с морем прощалось». Это были «самоварники». Их придумали посетители парка на семейной конференции. А Бэтти Глан осуществила. Правда, самоваров не хватало. Как на грех, нам попадались на глаза «самоварники» без самоваров. Джордж-Филипп объявил: «На английское чаепитие не похоже. Зачем такие большие чайники?» Ему объяснили: «Приходится. Чаевников много. Мы заказали в Туле большую партию самоваров. Получим — все будет по-другому». Но Джордж-Филипп не унимался: «Ведь в таких больших чайниках чай не имеет вкуса, цвета, запаха. Я бы просто выплеснул». На этот раз промолчали. На каждый чих не наздравствуешься. Сделали вид, что не услышали.

В детском городке малыши весело катались на педальных велосипедах. Подростки азартно гоняли футбольный мяч. В «шестиграннике» танцевали. Под сводом цирка-шапито рычал лев. Взрослые липы, недавно высаженные у берега Москвы-реки, отбрасывали первую тень на влюбленные парочки. Возле кассы аттракциона «Чертов спуск» стояла очередь. Весельчак затейник в соломенной шляпе и тапочках на босу ногу вел девичий хоровод, подмигивал Уэллсу и жестами приглашал уважаемого мистера в середину резвого круга. Голосистые молодки, годившиеся затейнику в бабушки, приветливо помахивали платочками: «В круг, в круг! С нами не соскучишься».

Мы дошли до гигантской чаши Зеленого театра. Знала бы раньше товарищ Глан о приезде Уэллса, наверняка бы подготовилась — усадила бы на сцену два духовых оркестра, усилила бы медной группой. Масштабы сцены позволяли. Было бы эффектно, мощно, зрелищно. А сейчас что? Сиротливо примостившись в уголке эстрады, трио баянистов наяривало «Саратовские страдания». Как говорится, не тот коленкор.

Прогулка приближалась к концу. Мы возвратились в дирекцию. Пьяные по дороге не попались. На этот счет тогда было строго. Встречались одни чаевники. Пришло время сунуться к Уэллсу с вопросом: «Ваши впечатления, мистер Уэллс? Как понравилась вам наша кузница здоровья — Главный центр пролетарского отдыха имени вашего друга великого пролетарского писателя? Может быть, еще не слишком богато на выдумку. Не Луна-парк. Зато какой великолепный массив на берегу Москвы-реки, какие живописные пейзажи и какие блестящие перспективы в недалеком будущем».

Но я медлил, мялся, вдруг почувствовал робость. Почему? Ведь брал интервью у продавца магазина, дворника, вагоновожатого. Масштаб другой? Конечно. Но там были свои трудности. Думаете, просто разговорить собеседника, который оживляется только в одном случае — когда ругает начальство.

Время уходило. Бэтти Николаевна преподнесла гостю роскошный букет «фирменных» гвоздик из розария парка. Еще не поздно использовать счастливый шанс. Встать, решиться заговорить. Не встал, не говорил.

Глан усадила гостя за директорский стол, раскрыла толстый альбом — книгу отзывов почетных посетителей. Уэллс расписался, отложил в сторону перо и, как мне показалось, вопросительно пошарил глазами: мол, где вы, господа журналисты? Но, может быть, мне это только показалось...

В действительности он быстро поднялся, помахал присутствующим шляпой, старательно произнес по-русски: «До-о свидания». И отбыл.

Как пишут в дипломатических коммюнике: «Беседа с высоким гостем из-за непредвиденных обстоятельств не состоялась».

В альбоме Уэллс нарисовал спящего под деревом человека. В изголовье порхала толстенькая фигурка с крылышками, напоминавшая директора парка. Шутливая подпись гласила: «Когда я умру для капитализма и снова воскресну в советских небесах, я хотел бы проснуться в Парке культуры и чтобы меня разбудила очаровательная Бэтти Глан».

Я переписал и перерисовал запись в свой блокнот и возвратился в редакцию. Начальник пожал плечами.

— И это все, на что ты способен? Я оставил место для интервью на триста строк. А тут и тридцати не наберется.

— Старик оказался неразговорчивым, — солгал я, сгорая от стыда.

— Тогда подведем итоги. Заметка нонпарелью в колонку «Московский день», но сначала пусть прочитает редактор.

Редактор долго изучал запись Уэллса, выискивая в ней скрытый и опасный подтекст, подумал, вычеркнул эпитет «очаровательная» и поставил свою визу.

— Комплименты! Комплименты! Мы не на смотринах. Ты еще молодой журналист. Набирайся ума-разума, пригодится. Даже великих не грех поправить. Болтают что ни придет в голову. «Очаровательная Бэтти Глан». Товарищ Глан — прежде всего член ВКП(б).

Вечером старики репортеры рассказывали, как Иван Заикин, узнав о приходе в цирк Куприна, в честь дорогого гостя поднял платформу, на которую усадил Десять человек.

Мне рассказывать было нечего. Я помалкивал.