все картинки кликабельны
Конечно, всего этого я не мог предвидеть в 1961 году. Всё, что я знал – это то, что Хайнлайн, который научил меня более широким системам отсчёта, чем непосредственное настоящее, похоже, поддался влиянию времени и теперь был полностью поглощён сиюминутными заботами.
В своём первом выступлении на Всемирном Конвенте научной фантастики в Денвере в 1941 году Хайнлайн сказал: «Любой обычай, метод, институт, верование или социальная структура, которую мы видим сегодня, изменится, исчезнет, и мы своими глазами увидим изменения и уход большинства из них».
Однако нынешний Роберт Хайнлайн придерживался иного мнения. В своей листовке «Наследники Патрика Генри» он пригласил других присоединиться к нему чтобы сказать президенту Эйзенхауэру, что они хотят, чтобы Америка стала «в высшей степени сильной». А в «Звёздном десанте» он сказал, что Человек таков, какой он есть, и что думать иначе – аморально.
Но если все обычаи, методы, институты, верования и социальные структуры, которые мы видим вокруг себя, неизбежно изменятся и прейдут, как вообще можно с уверенностью заявлять, что такое Человек? Даже если человеческая природа действительно неизменна, всё, что мы по этому вопросу считаем, обязательно со временем изменится.
А чего стоит в изменчивой вселенной обладание высшей силой? Ведь буквально через пять минут какой-нибудь другой петух тоже заберётся на вершину навозной кучи и начнёт кукарекать: «Смотрите! Смотрите! Я Номер Один! Зовите меня Эль Супремо!»?
Поскольку Роберт Хайнлайн был моим авторитетом, мне показалось, что у меня с Робертом Хайнлайном возникли фундаментальные разногласия.
Не то чтобы он был одинок в своей погоне за химерой превосходства. Моя проблема стала настолько острой из-за того, что Хайнлайн, учивший меня неортодоксально мыслить, внезапно зашагал в ногу с самыми отъявленными «ястребами» американского истеблишмента.
Именно Соединенные Штаты Америки испытывали ядерное оружие в Неваде, отправляли самолёты-шпионы на Свердловск, окружали Советский Союз ракетными установками и держали в воздухе оснащённые бомбардировщики. Не говоря уже о том, что именно мы привыкли посылать войска, чтобы оккупировать разные мелкие страны или держать в гарнизонах, дислоцированных в Германии и Корее, целые армии.
В 1961 году я сам служил в одной из таких гарнизонных армий. И у меня было время поразмыслить, пока я нёс ночную вахту по периметру моего армейского комплекса, следуя проторенной тропинкой вдоль высокого забора, увенчанного колючей проволокой, предназначенной для того, чтобы не пускать корейцев на этот маленький кусочек Америки, перенесенный в Корею.
Что именно означало служить в Армии сияющих ботинок, если фактически всю чистку ботинок выполнял хозработник казармы? Хозработник моей казармы учился в колледже, и у него было куда больше характера и самодисциплины, чем у любого из американских солдат, которым он чистил ботинки.
А ещё я мог бы указать на разницу между корейцем, который подбирает выброшенную пачку сигарет, чтобы сделать из её фольги что-то нужное в хозяйстве, и профессиональным военным 5 класса из моего подразделения, которого останавливают в сотне миль от базы без увольнительной и который не может объяснить происхождение имущества у него в багажнике.
Присутствие Америки в Корее вовсе не казалось мне высшей силой. Оно было похоже на относительную силу, используемую для собственной выгоды.[1]
[1] Опять мозг буксует. Вот это противопоставление supreme strength и relative power никак не хочет звучать по-русски.
И мне хотелось высказаться, сказать о том, что я вырос в привилегированном обществе, но мне не всегда нравится то, как оно себя ведёт. О том, как высокомерно ведут себя Соединенные Штаты в окружающем мире. И о Роберте Хайнлайне и ограниченности его нынешних взглядов. Я не знал точно, что именно я хочу сказать, но меня распирало от желания высказаться и всё прояснить.
Я хотел написать историю.
Я хотел написать научно-фантастический рассказ, используя в работе над ним всё, что я узнал у Роберта Хайнлайна. Я хотел изобразить такую ситуацию с применением относительной силы, в которой Хайнлайн обязательно поддержал бы злоупотребление силой, рассматривая это как вопрос права и привилегии, но мой персонаж в итоге выступил бы против.
Конечно, то, что у меня было, ещё не было историей. Ничего определённого, такого, чтобы можно было выразить словами. Скорее, интуитивная уверенность – угол зрения, баланс сил, общее ощущение. Но это было именно то, что требовалось, чтобы начать и продолжить. И постепенно, в течение нескольких месяцев, я начал осознавать и собирать конкретные компоненты истории, которую хотел рассказать.
Первый кусочек нашёлся в статье Дж. Гарри Стайна «Научная фантастика слишком консервативна» в майском номере журнала «Analog» за 1961 год. Здесь, мимоходом, Стайн прошёлся по идее гигантских звездолётов, на которых человеческие колонии отправляются к звёздам.
Я ухватился за этот намёк. Я представил гигантские корабли, обладающие как свободой передвижения, так и развитой технологией, которой не было у недавно созданных планет-колоний. Это давало им возможность при желании использовать силу в собственных интересах.
Ещё я помнил – и, конечно, Стайн тоже это помнил – что Хайнлайн использовал идею превращения астероида в звездолёт в «Детях Мафусаила». Наличие такого корабля в моей истории – хороший способ намекнуть на Хайнлайна, не заимствуя у него ничего для центральной идеи.
Затем, примерно месяц спустя, когда мы с моим сослуживцем, военспецом 4-го класса, ехали на соседнюю военную базу, в Корее произошёл переворот. Было объявлено военное положение. Мы гнали по грунтовым дорогам, как сумасшедшие (в одной деревне мы задавили курицу и даже не остановились), и нам удалось до шестичасового комендантского часа укрыться в армейском комплексе в Тэгу.
Именно там, в библиотеке, я нашёл новую книгу, которую моя мать рекомендовала мне прочитать в своём письме: «Убить пересмешника» Харпера Ли. Я прочитал её от начала до конца, и она мне так понравилась, что я прочитал её во второй раз, прежде чем мы снова тронулись в путь.
Однако, как бы я ни восхищался этим романом, написанным от лица ребёнка из Алабамы времён Депрессии, который учился не соглашаться с белым расизмом, и как бы мне ни нравилась текстура его прозы (которая была такой вкусной, что её можно было есть ложкой), я не мог поверить, что взрослая женщина смогла бы так точно запомнить мироощущение своего шестилетнего «я», или что шестилетка может быть столь проницателен.
Во всех рассказах, которые я писал, я пытался сделать то, чего раньше не делал, а я никогда не писал историю от лица молодой девушки. Подобных научно-фантастических историй было не так уж много. Ни в одном из ювенильных романов Хайнлайна не было главной героини женского пола, и я не был полностью уверен насчёт Пиви, маленькой умной девочки с куклой в руках из «Имею скафандр – готов путешествовать». Я хотел попробовать вести рассказ от первого лица, от имени девушки, которая была немного старше, на пороге юности, и выяснить, смогу ли я это сделать так, чтобы мне самому понравился результат.
В июле меня отозвали из южного портового города Пусан в штаб-квартиру моего подразделения под Сеулом. И пока я там дожидался нового назначения, последний важный фрагмент истории, которую я вынашивал, подошёл и похлопал меня по плечу.
Однажды вечером я взял в библиотеке соединения новый роман австралийского писателя Артура У. Апфилда «Walkabout» («Прогулка») и прочитал аннотацию. В ней рассказывалось о том, что для получениея статуса взрослых австралийских мальчиков-аборигенов отводили в лес, на прогулку, где они в одиночку должны были выживать в течение месяца.
Это было именно то, что мне нужно, и я положил книгу обратно на полку и больше её не открывал. Все детали истории в моей голове встали на свои места:
Молодую девушку с гигантского звездолёта высадили на планету-колонию, оставив её выживать там в течение месяца в качестве обряда перехода во взрослую жизнь. И то, с чем она там столкнулась, встревожило пославших её людей – настолько, что вызвало у них чрезмерную и неадекватную реакцию, с которой девушка не согласится.
В «Туннеле в небе» Хайнлайн отправил молодых людей со школьных и студенческих курсов выживания на дикую планету, но то, что начиналось как ограниченный по времени экзамен, превратилось в серьёзное испытание. Моя история об обряде посвящения с неожиданными последствиями была о другом – но в её завязке было достаточно параллелей с Хайнлайном, чтобы намекнуть, с кем моя история вступает в полемику.
То, чем я на этот момент располагал, всё ещё не было историей. Скорее, это были общие черты персонажа, фона, ситуации и изменение позиции героя. Но моё первоначальное ощущение, что мне есть что рассказать, теперь обрело достаточную чёткость – то, что я называю «критической массой» – так что я мог начать писать свою историю, открывая детали по ходу дела.
По счастливой случайности, когда я прибыл к месту своего нового назначения, в лагерь Красное Облако недалеко от Демилитаризованной Зоны, оказалось, что я единственный в отряде, кто умеет печатать на машинке. Наш лейтенант поручил мне печатать его рапорты. Так во время службы у меня возникла уникальная возможность, написать рассказ именно тогда, когда у меня появилась история, которую я хотел рассказать.
Итак, в тот самый момент, когда в Сиэтле Роберт Хайнлайн советовал аудитории Всемирного Конвента строить противорадиационные убежища и скупать оружие, я в Корее писал свой рассказ, используя пример Хайнлайна, чтобы найти свою дистанцию от Хайнлайна.
Я начал рассказ с того, что группу детей погрузили на борт разведывательного корабля, чтобы доставить на колониальную планету для прохождения Испытаний. Я писал, когда и как только мог, и закончил историю в октябре уничтожением планеты.
Это был второй самый длинный рассказ, из всех мной написанных, но я решил, что он лучший из всего, что я до сих пор писал. Я отправил его по почте в Соединенные Штаты (солдаты в Корее называли их «Реальным миром») Джону Кэмпбеллу, редактору журнала «Analog».
Кэмпбелл отверг этот рассказ. Но пока он добирался из Кореи в Америку, рассматривался и возвращался обратно в Корею, у меня было время подумать о том, что именно я написал.
Когда я его перечитал, мне показалось, что он слишком тяжеловесен. Ошеломляющий финал не был достаточно обоснован предшествующими событиями. Чтобы подвести к финалу и сделать его более правдоподобным, нужно было начинать с более раннего момента. Рассказ должен была превратиться в роман.[2]
[2] Имеется в виду novel, а не то, что мы привыкли понимать под романом, разница исключительно в количестве авторских.
К тому времени меня снова перевели, на этот раз обратно в штаб-квартиру подразделения, где у меня не было доступа к пишущей машинке. Поэтому я просто обдумывал предстоящие переделки и писал заметки от руки.
Вторую версию рассказа я отправил Фреду Полу, редактору «Galaxy» и «If», и в феврале 1962 года получил от него письмо. Ему вовсе не казалось, что моя история слишком коротка, по его мнению она была чересчур длинна. Но он писал, что если я урежу её вдвое, он будет заинтересован в её покупке.
И снова всё так удачно сложилось, что я смог продолжать работу. Однажды ночью меня назначили дежурным по штабу. Это означало сидеть всю ночь в офисе, каждые несколько часов проверять казармы, следить за работой обогревателей, и отвечать на телефонные звонки, если они поступят. Работа не бей лежачего.
Большинство парней, которым выпадало дежурить, спали на раскладушке в офисе. Я же всю ночь стучал на штабной пишущей машинке новую версию своего рассказа.
Моё дежурство случайно совпало с первым полётом в космической программе США – мы отправили астронавта Джона Гленна на орбиту, и он облетел Землю три раза[3]. Я слушал радио, яростно стуча по клавишам, и к утру сократил 70 страниц рукописи до 35.
[3] Это произошло 20 февраля 1962 года. Предыдущие полёты Шеппарда и Гриссома по программе «Меркурий» были суборбитальными прыжками по баллистической траектории. Сегодня NASA отказывается признавать астронавтами пассажиров корабля «Blue Origin» Джефа Безоса, хотя их полёты ничем принципиально не отличаются – разве что большим комфортом.
Я полностью опустил разрушение планеты-колонии, превратив горько-сладкую историю о несоразмерной реакции в простой сюжет об успешном завершении обряда посвящения. Моя первоначальная концепция была сильно приглушена (если не утрачена полностью). Но поскольку я уже мысленно работал над новой версией «Обряда посвящения», где концовка будет восстановлена и даже усилена, я с лёгкостью пошёл на эту жертву.
Я закончил работу за одну ночь и отправил сокращённую версию рассказа Полу по почте. Верный своему слову, он и в самом деле его купил. Он заплатил мне 95 долларов за 10 500 слов. Так я продал свой второй в жизни рассказ.
цитировать
свернуть ветку
