«Ненадежный рассказчик» (unreliable narrator) – литературный прием, восходящий как минимум к «Барону Мюнхгаузену», читая которого, мы наслаждаемся фантазией протагониста, нисколько ему не веря. Если, как это уже в свое время делалось в заметках об ограниченном третьем (начало которых — здесь), обратиться к жанру условного мемуара как житейскому прототипу художественной литературы от первого лица, понятно, что мемуарист может заблуждаться, особенно в отношении того, чему непосредственно не был свидетелем. Может лгать, в частности, преувеличивая свои благодеяния и преуменьшая грехи. О последних может не то чтобы даже впрямую врать, а попросту умалчивать. Ну и так далее.
Умелый автор, пишущий текст от первого лица, вполне способен имитировать подобное поведение своего героя, пусть даже неписаные литературные конвенции это, вообще говоря, запрещают, поскольку в художественный текст как бы встроено доверие читателя к автору. Но, как уже отмечалось, нарушение конвенций, практически любых – тоже художественный прием как минимум с модернистских времен. Автор может вполне демонстративно выставить своего героя треплом, как Распе, или внезапно разоблачить его в концовке, как Агата Кристи в «Убийстве Роджера Экройда» (изрядно схлопотавшая тогда за свое неконвенциональное поведение от критиков), или расставить в тексте достаточно маркеров, чтобы мало-мальски внимательный читатель понял — дело нечисто, после чего получал бы мысленные плюшки за свою проницательность, как в целом, так и разоблачая отдельные частности.
Предельно огрубляя, можно выделить три типа ненадежных рассказчиков – лжец (с подтипами лжеца как такового, фантазера, хвастуна, приколиста, скромника, умалчивателя и т.д.), не вполне вменяемый (собственно психически больной или неуравновешенный, пьяный, под веществами и т.д.) и наивный, неверно интерпретирующий события (ребенок, чужак, неосведомленный). Практически для всех этих подтипов автор вполне способен дать читателю более или менее явные намеки на происходящее, если автору это нужно – поскольку иногда разоблачение лучше приберечь до развязки или по крайней мере до резкого сюжетного поворота. Сложней всего в этом отношении, пожалуй, намеренно манипулирующий читателем лжец, но и с таким можно справиться. Обо всем этом достаточно много всего написано, в том числе и на русском языке (интересующиеся могут начать с той же википедии), для целей же нынешней колонки данного очерка должно хватить.
Впрочем, остается вопрос – обязательно ли техника «ненадежного рассказчика» подразумевает нарратив от первого лица? Ответ в известном смысле зависит от того, каким именно определением НР пользоваться. Как мы уже знаем из прошлых колонок (см. ссылку выше), ограниченное третье во многих аспектах практически не отличается от первого; невменяемый и наивный рассказчики для такого нарратива вполне годятся. Напротив, откровенная ложь в некотором роде будет здесь нарушением конвенции: автор незримо присутствует в тексте отдельно от героя – но почему-то не поправляет обманщика. Ну и не будем забывать, что персонажи, не являющиеся фокальными, вообще никакими конвенциями не связаны и могут врать и ошибаться, сколько их душе угодно – как хорошо известно, скажем, любому читателю детективов. При этом формально такой персонаж вполне может быть назван «рассказчиком», поскольку способен завести сагу на многие страницы – но мы путаться не станем и будем именовать его, отличия ради, «ненадежным свидетелем».
Ну так вот, перейдем к основной теме. Братья Стругацкие, о чем уже доводилось писать, обогатили отечественную литературу целым рядом интересных и сравнительно на тот момент новых и редких техник, и «ненадежный рассказчик» среди них – далеко не последняя. В частности, потому, что применялась куда чаще, чем это было очевидно читателю, особенно неискушенному. Безусловно, читатель был вполне в состоянии заметить пьяные провалы в памяти самых разнообразных персонажей в диапазоне от Банева до Руматы. Их и на себя зачастую можно было примерить, и в соответствующем круге чтения (у Ремарка, если я ничего не путаю) они уже встречались. Попробуем посмотреть, что происходило в более тонких случаях.
Первый из ненадежных рассказчиков АБС – явно Иван Жилин. Первый хотя бы в том смысле, что еще в «Стажерах» он травит – пусть и в амплуа «ненадежного свидетеля» — аж целых три байки, в том числе немаленькую «Гигантскую флюктуацию». Юра же Бородин, который в рамках ограниченного третьего может считаться наивным «ненадежным рассказчиком», склонен ему верить, утягивая за собой и ощутимое количество читателей, которые воспринимают «скромного Толика» и «флюктуацию» как правдивые истории в рамках заданного фантастического формата. Не как байки, а как фантастику.
Если же, зная за Жилиным подобный грешок, чуть присмотреться к «Хищным вещам века», нетрудно заметить, что и там он в качестве рассказчика – далеко не подарок. В частности, он крайне дозированно выделяет читателю информацию о целях своего визита. Понятно, что это обосновано сюжетно, но и столь же понятно, что для автора самый естественный способ подольше сохранить тайну – вести рассказ от третьего лица, где определенные умолчания, за которые сам же автор и отвечает, ничему особо не противоречат. Жилин-рассказчик, напротив, с наслаждением водит читателя за нос – и это особо подчеркивается неоднократными «телеграммами Марии», который обнаруживает свою истинную сущность буквально на последних страницах.