Началась эта история вполне невинно — с милой песенки Вячеслава Мясникова из «Уральских пельменей» о бабушке, которая говорила непонятные слова. Была в ней, среди прочего, и вот такая фраза:
«Все остынет, будут одни ополоски, пока вы полоротые стоите в сенях».
Откровенно говоря, слово «полоротый» и мне оказалось не то чтобы непонятным — догадаться-то несложно, но незнакомым. («Ополоски» тоже, но заинтересовало почему-то именно «полоротый».) Когда ты не знаешь какое-то заимствованное слово — это не так уж и страшно, они появляются чуть ли не каждый день, попробуй за всем уследи. Но здесь явно своё, исконное, прежде почему-то не попадавшееся. И стало мне немножко за себя стыдно, а стыд — весьма действенный стимул к поиску.
Слово, конечно же, довольно быстро нашлось — и у Даля, и даже в Малом академическом словаре. И значение у него именно такое, как я и предполагал: «рассеянный», «невнимательный», «с открытым ртом». А вот примеры употребления меня удивили, причём дважды.
Во-первых, слово это мне всё-таки попадалось. Если не у М. Горького, который использовал его аж в пяти произведениях, и не у М. Шолохова в «Тихом Доне» (я мог до этого места и не дочитать), то уж точно у А. Лазарчука и М. Успенского в «Посмотри в глаза чудовищ». Причём у Успенского оно встречается ещё раз, уже соло, во «Времени оном», так что понятно, кто привнёс это слово в авторский тандем.
Но это всё выяснилось уже потом, когда я наткнулся в сети на сервис, специально заточенный под поиск цитат на заданное слово (очень удобная вещь, следует признать). А до этого я действовал методом свободного поиска, и буквально третий полученный результат сразил меня наповал:
«— Дура полоротая, — презрительно сказала Мэри Поппинс, когда одна голубка, клюнув крошку, тут же выпустила её из клюва».
Памела Трэверс «Мэри Поппинс с Вишнёвой улицы»
Нет, серьёзно? Так и сказала? Та самая Мэри Поппинс? Это самое слово, которое и в русской-то литературе не сразу найдёшь? Не верю!
Да, конечно же, книжная Мэри Поппинс чуть отличается от того образа, что создала для нас Наталья Андрейченко. Да, она немного строже, чопорней, что бы на самом деле ни означало это слово. Но не может она при детях орать на весь Лондон на несчастную птичку, как базарная хабалка. Не может, и всё.
Или всё-таки может? В конце концов, у нас есть первоисточник, и мы можем проверить, кто прав — мы или переводчик, имя которого я, вопреки собственным убеждениям, всё-таки называть не буду. И вот что мы находим в оригинале:
«Dainty David,» said Mary Poppins with a sniff, as one bird picked up a crumb and dropped it again from its beak.
Pamela Lyndon Travers, «Mary Poppins in Cherry Tree Lane»
Ну что тут можно сказать? Как мы и предполагали, никаких «дур полоротых» здесь, конечно же, не было. Dainty David можно перевести как «привередливый Дэвид». Есть и другие значения слова dainty — «элегантный», «нежный», «лакомый», но здесь всё-таки «привередливый», или «разборчивый». Не говоря уже о том, что дурой Дэвид быть ну никак не может.
Трудно сказать, как получилось, что эта фраза была переведена настолько поперёк всего образа Мэри Поппинс. Это даже не назовёшь ошибкой, непониманием — просто недоразумение какое-то, да и только. Единственная версия, хоть как-то объясняющая этот казус, — это Кот Матроскин, временно заменивший отлучившегося по хозяйственным надобностям переводчика или редактора.
Ну да ладно, не будем о грустном. Поговорим лучше о самом выражении «привередливый Дэвид». Довольно распространенный в англоязычном пространстве вариант имени нарицательного, не чуждый, кстати сказать, и русскому языку. Вспомните, к примеру, Любопытную Варвару или Умную Машу. А из английских выражений первыми в голову, конечно же, приходят Весёлый Роджер и Кровавая Мэри. Есть ещё Неуловимый Джо, но он как раз русского происхождения.
И, как правило, эти устойчивые выражения имеют исторические, фольклорные или литературные корни. В нашем случае — и то, и другое, и третье.
Текст шотландской народной песни Dainty Daviе впервые записан еще в середине XVII века. А через сто с лишним лет свою версию сочинил тот самый Роберт Бернс, который «Любовь и бедность». Но ещё до этого во время религиозных войн между двумя ветвями протестантской церкви — англиканской и пресвитерианской (это такая запутанная и мало знакомая нам тема, что даже на самые поверхностные объяснения потребовалась бы статья, во много раз превышающая объёмом нашу) — песню превратили в политический памфлет против видного деятеля пресвитерианства, настоятеля церкви святого Катберта в Эдинбурге Дэвида Уильямсона. Правда, он больше прославился не проповедями, а своими любовными похождениями. Одно из них, описанное, между прочим, самим Джонатаном Свифтом, и легло в основу песенки-памфлета.
Преподобный Уильямсон скрывался от королевских драгун в имении одного из своих сторонников. Драгуны нагрянули и туда, но жена хозяина отвела Уильямсона наверх, в спальню, нарядила в свой чепчик и уложила в постель рядом с собственной дочерью (только не спрашивайте, что творилось в голове у этой доброй женщины). Драгуны ушли ни с чем, но, пока хозяйка угощала их вином и объясняла про больных родственников, в спальне произошло событие, в результате которого преподобный вынужден был жениться. В третий раз, а всего за свою долгую жизнь он женился семь раз. Сохранилось даже свидетельство о том, что преподобного в глаза дразнили перед проповедью этой песенкой. А вот почему Дэвид именно привередливый — сказать затрудняюсь. Вероятно, тонкий английский юмор.
И последний штришок: забавно, что имение гостеприимной хозяйки называлось Cherrytrees — почти так же, как и улица, на которой проживала Мэри Поппинс (Cherry Tree). Нет, я не ищу специально такие совпадения, но очень люблю их, и поэтому они сами меня находят.
Знала ли обо всем этом Памела Трэверс, когда писала книгу? Возможно, и знала, но точно не собиралась проводить никаких параллелей. Обязан ли был знать эту историю переводчик? Нет, конечно, достаточно было просто перевести хотя бы одно слово из этой злополучной фразы нейтрально: «Привередливый какой!» И всё было бы просто замечательно. Вот только мы с вами тогда ничего бы этого не узнали.
цитировать
свернуть ветку