Ал. Мих. Реникса. 1929

[Обзор приключ. и фантаст. произведений]

журнал Сибирские огни. — Новосибирск, 1929. — N2. — С.225-231.

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ

I.

ДОЛОЙ С КНИЖНЫХ ПОЛОК!

Огромное количество вредной халтуры, выпускаемой нашими центральными издательствами, халтуры, для которой находятся бу¬мага и средства, в ряде случаев не находящихся у тех же издательств для необходимейших книг, требует самых решительных мер. При Сибкрайиздате организовался «Кружок друзей советской книги», ставящий своей главной задачей борьбу с вредной книгой, т.-е. по-просту—возвращение вредной книги с книжных полок в материнское лоно издательств. Эта партизанская война, возможно, повлечет ряд ошибок. Разумеется, правильнее было бы, попросту, настолько улуч-шить соответствующие отделы советских издательств, чтобы они подобных книг не издавали. Но для такого улучшения было больше, чем достаточно, времени. Пусть, поэтому, читатель, ознакомившийся с печатаемым ниже обзором т. н. приключенческой литературы, не охватывающим и сотой части халтурного наводнения, сам судит о той роли, какую может сыграть советская общественность, отказывающаяся эту халтуру потреблять и распространять.

РЕНИКСА.

Борисов. «Укразия» и «Четверги м-ра Дройда» (Зиф). Б. Корибут. «Мстители». (Из-во писателей в Ленинграде). В. Соль- ский-Панский «Колеса» (Гиз). А. Беляев, Остров погибших кораблей» и «Послед¬ний человек из Атлантиды» (Зиф).

Один из чеховских героев, увлеченный латинским алфавитом, произносил рус¬ское слово «чепуха» по латыни: «реник- са». Загадочно-фантастическая ремикса звучит, понятно, значительно интереснее, чем всем известная, обыденная чепуха.

Читая многие наши приключенческие романы, невольно вспоминаешь «реник- су», т. к. окончательная, заядлая чепуха прикрыта в них налетом иностранного буржуазного лака, и они кажутся плохи¬ми переводами бездарных заграничных книжных изделий. Герои их нередко име¬нуются членами ВКП (б) и ВЛКСМ, но являются, в сущности, только переимено¬ванными маркизами и виконтами фран¬цузских бульварных романов, подлежа¬щими изгнанию из партии при первой же 15 л. «Сибирские Огни».

чистке; каким-то подобием мушкетеров А. Дюма. Все это—слабые копии затас¬канных оригиналов, и творчество много¬численных авторов этих книжек, авторов, известных только тем1, что каждый из 'Них написал по полному собранию своих сочинений, протекает, несомненно, под знаком таинственной рениксы.

До революции у нас не было своего приключенческого романа. Книжный ры¬нок потреблял, главным образом, импорт¬ный книжный товар этого вида—возму¬тительно безграмотные переводы фран¬цузских и английских романов. Кроме переводной, у нас была и очень пло¬хая, но все же литература, с потугами на психологизм' и философизм, так назы¬ваемых «книг для легкого чтения». Хо-рошо сделанных, культурных, не претен-дующих на глубину содержания, но ста¬вящих себе целью, главным образом, за¬нять и развлечь читателя—не была Изда¬вались безграмотные, холуйские романы из так называвшейся великосветской жи¬зни, романы княгини Бебутовой, какого- нибудь Брешко-Брешковского, по пятаку продавались выпуски «Антона-Кречета»

и «Ната Пинкертона» с убийствами на каждой странице, но основной спрос на незатруднительную беллетристику удо-влетворяли иностранные поставщики. По хождениями Альфонсов, Альбертов, Адольфов и Гастонов зачитывалась, как Настя (из «На дне»), так и кисейная ба¬рышня из так называвшегося «прилично¬го» общества.

Революции дала книге нового читате¬ля, книжный рынок вырос неимоверно, и многомиллионный новый читатель дает авторам свой социальный заказ, в том числе и заказ на свое, советское, новое легкое чтение.

Мы не всегда говорим серьезно и о серьезном. Мы часто говорим, не углуб-ляясь, о явлениях значительных и часто ведем легкие разговоры о вещах не важ¬ных, не столь нас задевающих; часто ка¬саемся в беседе явлений с точки зрения, главным образом; их внешней занима¬тельностей Все это вполне нормально, естественно. Сообразно этому, параллель¬но художественной беллетристике имеет полное право существовать и легкая бел-летристика, долженствующая дать куль-турный отдых утомленному читателю, однако; и эта беллетристика должна удовлетворять минимальным требованиям художественности, без чего «легкое» чте¬ние может превратиться в утомителъую «рениксу». В странах с высокой приклад¬ной культурой не мал» литературных ре-месленников большого пошиба, выпу-скающих искусную продукцию по¬добного рода. Вспомним хотя бы буржу¬азного Локка, многие романы которого, не принадлежа к категории художествен¬ной литературы, превосходно сделаны, написаны умно, занимательно, легко чи¬таются. Из авторов детективных рома¬нов1 укажем хотя бы М. Леблана и Леру, обладающих острой выдумкой и боль¬шой Наблюдательностью. Язык таких ро¬манов отделан, написаны они технически прекрасно,

Ряд условий способствовал появлению в СССР многочисленных приключенче¬ских романов и не совсем нормальному к -ним: интересу. Гигантский социальный переворот, героическая гражданская вой¬на, обостренная классовая борьба, изоби¬ловавшая отдельными острыми момента¬ми и положениями, сопровождались мно¬жеством неожиданностей, приключений и ярких переживаний в жизни отдельных людей. Все это уже отчасти запечатлено в ряде крупных художественных произ¬ведений, но наряду с «Цементом», «Ча¬паевым» и др. эти «приключения» неми¬нуемо должны были быть использованы и в менее значительных по замыслу, бо¬лее «легких» произведениях. Историче¬ские события в таких романах являются только фоном, а судьбы отдельных людей даются только с точки зрения внешней занимательности. Так возник советский революционно-приключенческий роман, который прежде всего должен, однако, правильно отражать классовое содержа¬ние Октября и не превращать 'историче¬ские события в приключения.

С другой стороны, пережитый нами рост преступности, характерный для всех эпох войн, обострил у вас интерес к де¬тективному (уголовно-сыскному) аван¬тюрному роману. Порыв к знанию, об’- явший страну, вызвал спрос на научно- фантастический и краеведческий роман. Однако, основное требование, которое пред’являет советский читатель к рома¬нам последних типов, это- реализм: фабу¬ла должна быть возможной, фантастика должна только развивать фактические достижении науки, как в XIX столетии в романах Ж. Верна. Советский читатель отбрасывает «бессмысленные мечтания», советская фантастика—изображение воз¬можного будущего, обоснованного на¬стоящим.

Приключенчески® романы выпускают¬ся у нас в огромном количестве, их мно¬го читают ® ж,-д. поездах, во время от- дыха(, после утомительного рабочего дня. Выполняют ли авторы этих романов со¬циальные заказы? Вопрос об этом и| о путях советского приключенческого ро¬мана привлекает все большее внимание нашей -критики. Перед СССР стоят слиш¬ком большие задачи, советские тружени¬ки должны слишком м-ного работать, у них мало времени; чтобы расточать вре¬мя на чтение «халтуры», и вопрос о со¬ветском чтении для отдыха—вопрос не¬маловажный.

Остановимся на нескольких, взятых на выдержку, романах, выпущенных на¬шими издательствами за последнее вре¬мя.

Вот «кино-роман» Николая Борисова «Укразия» (ЗИФ, 189 стр., ц. 1 р. 25 к.). Это приключения какого-то партизана, под видом «блестящего гвардейского ротмистра» Энгера, сделавшегося ад’- юта-нтом генерала Шиллинга, командо¬вавшего- деникинца-ми, занимавшими в 1919 г. Одессу. Никто не подозревает, что руководитель контр-разведки, рас¬стреливающий коммунистов, сам парти¬ец (?!). Но «вдруг» оказывается, что рас¬стрелянные им-, быть может, и не растре¬ляны—это неясно,—а он все время помо¬гает подпольщикам и Красной армии. Сюжет, очевидно, навеян известными за¬писками-воспоминаниями партийца Мака-рова, некоторое время состоявшего ад’- ютантом Май-Маевского, но преподнесен Борисовым нелепо и неправдоподобно. Красные бессмысленно легко; «внезап¬но» спасаются, все скучно упрощенно, и одна страница вап-исок Макарова стоит сотни «Укразий». Достаточно указать, что железная дорога между красными и белыми в романе не разрушена, тянется непрерывно, и подпольщик Горбов на па¬ровозе без всяких затруднений переез¬жает из Одессы в расположение Красной армии и обратно (стр. 135). Слабое пред¬ставление о подпольной работе и гра¬жданской войне сказывается в том, что Борисов путает ревком с губкомом (стр. 58), говорит о каких-то «повстан- комах», «управляющих» партизанами (стр. 163), о тачанках, «изобретенных» красными партизанами (стр. 136), у кото¬рых «дисциплиной была смерть, расстрел за пустяк» (стр. 175). Каким1 образом смерть—дисциплина—оставим на сове¬сти, автора... Некий красный партизан Га- лайда, «этот вечно неуловимый, этот вечный атаман, на тачанках постоянно несущий поражение (стр. 168) берет Одессу, хотя точно обозначен—1919 год— и потому известно, что партизаны из Одессы Шиллинга не выгоняли, а пора-жение ему было нанесено Красной арми-_ ей. Впрочем!, Шиллинг, называемый так в начале романа, потом именуется поче- му-то' Биллинг (?). Незнаком Борисов так¬же к с белыми!, и с англичанами—о дру¬гих иностранцах, находившихся в Одес¬се в 1919 г., он1 тючему-то даже не упоми¬нает. Так, прежде всего совершенно не¬правдоподобно, чтобы «Биллинг» и дру¬гие белые так долго принимали партиза¬на из крестьян (стр. 174) за гвардейца. Борисов смешивает главный штаб с ге¬неральным (стр. 28), усаживает предста-вителя Англии при «Биллинге», англий¬ского генерала, чуть ли не за одним сто¬лом в одесском ресторане со своим шо¬фером (стр. 79)—-какие демократичные эти английские генералы,—в Лондоне, по Борисову, в ходу сенты (центы?), а не пенсы (стр!. 27), там же существует ка¬кой-то- «Лондонский Королевский Банк» (стр. 10), с которым он смешивает англий¬ский банк, там же, (а не в Америке?) су¬ществуют и небоскребы. Слабо обстоит дело И с примитивной политграмотой: «туман пронизывал холодом люмпен- пролетариат Лондона; проникая сквозь заплаты их бедного костюма. Это были безработные» (стр. 27). Неужто, если не Борисов, так редакция ЗИФ’а не знает, что такое лумпен-пролетар-иат и смеши¬вает с ним1 безработных в «бедных костю¬мах»? Впрочем бегство белогвардейцев из Одессы описывается так: «Бежали ты¬сячные толпы. Бежал буржуа. Бежала -интеллигенция и офицерство, Паника за¬держала всех, и весь город бежал» (стр. 172). Правда;, быть может, слово «задержала» напечатано вместо «заража¬ла», но неужто же «все» состоят из бур|- жуа, интеллигенции и офицерства?! В Лондоне английский журналист закури¬вает трубку с «настоящим кепстэно-м» (стр. 29),—так еще Жевакии в «Женить¬бе» Гоголя был умилен тем, что во Фран¬ции даже «простой народ» говорит по- французски. Борисов, любя какие-то «культурные французские слова» (стр. 9), заставляет своих англичан говорить без-грамотно по-английски,

Сам автор не дружит, однако, и с рус¬ским языком. Банальности чередуются у него с бесвкусной претенциозностью: «нервные залпы дыма» из трубки (стр. 29), «отряд расплавился в улице» (стр. 57), «неистово поздоровавшись» (стр. 35), «я камнем на горло» (стр. 176), «паркет с удивлением отражал нервную походку Дройда» (стр. 29), «снова рево¬люционная воля сменила напряжение расчетом» (стр. 106), «холодная лапка стального металла» (стр. 126) и т. д., и т. д. Грузовик упорно именуется у Бо¬рисова грузовозом; самокрутка-папиро¬са—собачьей1, а не козьей ножкой; каж¬дый телефонный разговор он, очевидно,, считает телефонограммой (стр. 141), и т. д.

Но издательству ЗИФ произведения Борисова, очевидно, нравятся, и оно- вы-пустило другой «кино-роман» того же автора «Четверги мистера Дройда» (стр. 277, цена 1 р. 85 к.). Оба романа посвящены С. Е. Марголиной-Карельштейн|, чем: она и увековечена. Второй ро¬ман исполнен еще большей «рениксы». Действие происходит в городе «Калсо- стар», что значит, как гласит примечание, «капиталистический союз старого режи¬ма», в столице одного из лимитрофов. Страну фактически купил американский миллиардер Флаугояьд—«президент толь¬ко числился властью» (стр. 86), Флаугольд строит1 «карантин забвения», лаборато¬рию для применения открытых злодеем учеиьгм Корнелиусом Крок «лучей гам¬мы К». Гамма—греческая буква, поэтому, если эти лучи—«гамма», то уже не «К» и с музыкальной гаммой букву смешивать неудобно. Впрочем, во- второй половине книги лучи неожиданно просто называ¬ются «К»... Через лабораторию пропу-скаются «все» рабочие для «стерилиза¬ции»—обезличения, лишения воли. Бе¬логвардейцы по заданиям охранки раз¬громили советское полпредство', и секре¬тарь последнего Энгер из «Укразии» по¬падает в карантин. Там он запирает в каземат самого Крока, сам же под видом Крэга и Джэка—двух лиц, выдает себя за Крока и; работа!Я вместо последнего, портит машины. Одновременно оказы¬вается, что рабочие, организованные ра¬бочими партийцами, устраивают заговор и симулируют «стерилизацию», хотя под-польщики не знают, что Энгер—это Крок. Большевик шофер Джон нападает на Крэга, т.-е. Крока, но оказывается, что это Крэг, т.-е. Джэк и т. д., и т. д.—исто¬рия туманная и неинтересная. Все об’яс- няется тем, что Крок, Энгер-Крэг-Джэк и Джон «безумно» похожи: стоит им одеть шляпу с широкими полями и рого¬вые очки, и никто их не отличает друг от друга. Удивляться, впрочем, нечему: не¬кий русский белогвардейский офицер Хо- зе, оказывающийся испанским наследным принцем Альфонсом XIV, только одев цилиндр, становится похожим, как близ¬нец, на Флаугольда... Всего не переска¬жешь: такую фабулу смог бы придумать небезызвестный Фердинанд VIII, испан¬ский король, т.-е. господин Поприщин из «Записок сумасшедшего». Связно пере¬дать содержание этого «романа» нельзя. Действует тут и ГПУ в Харькове, и контр-разведка в Капсостаре, и большевики в подземельях, в роде христиан при рим¬ском владычестве, и даже китаец-ком¬мунист Туень-Фу-Синь, говорящий по- китайски: «шибко шанго» (стр. 30), но, к счастью, не называющий себя все-таки «ходя». Когда кого-нибудь арестовывают — гаснет свет и готово — удрал! Но это пустяки: «сложившись чуть не вдвое» (стр. 25), китаец влезает под сиденье авто¬мобиля, оттуда переходит под кабинку аэроплана, а когда его оттуда выбрасыва¬ют — падает в воду, отряхивается и го¬ворит «шибко шанго» — как с гуся вода... Язык романа ужасен:

«Мимолетное счастье», «ошеломлен¬ная, как во сне» (стр. 20), если раз¬мах, то всегда «широкий» (78), если скан¬дал — то «грандиозный» (стр. 78), если движения—то «непринужденные» (стр. 44), если борьба — то «не на живот, а на смерть» (стр. 103), а ум—«холодный, рас¬четливый» и т. д., и т. д. Тут и много «своего». Так Борисов говорит о «ритме динамики» и тут же о «динамике ритма» и о «безумном кадре остановки динами¬ки» (стр. 194), о «коротком рыдании во¬сторга» (стр. 92), о «причудливой игре света от цветных ночных солнц, бросав¬ших блики под карнизы и крыши домов» (стр. 121) и т. д., и т. д. Но автор плохо владеет русским языком: что значит «вне сферы событий» (стр. 205), или «перспек¬тивы, которые можно извлечь из изобре¬тения» (стр. 79), «читальщик» — вместо читатель, вероятно (стр. 258), «дать бы те¬бе по балбешке не раз» (стр. 36), «кто имеет против?» (стр. 220), «отрезать ку¬пюры ценных бумаг» (стр. 262), «не дохо¬дя ресторана» (стр. 121), и т. д., и т. д. Все действующие лица — и коммунисты, и англичане, и жители «Капсостара» обрисо-ваны, как в детских рисунках ■— «точка, точка, запятая, штрих и — мордочка кри¬вая». Остается отметить еще, что ни од¬ного «четверга» у мистера Дройда так¬же не состоялось — «за вами четверг!»— говорят одному из героев по-одесски. Выпуск обоих этих романов, да еще в мо¬мент нехватки бумаги, может, легко выра¬жаясь, вызвать только недоразумение, но, увы, романы эти характерны.

«Революционно — приключенческим» ро-маном являются также и «Мстители» Б. Корибута (Из-во Писателей в Л-де, 404 стр., 3 р. 50 к.), хотя автор, вероятно, претендует на большее. Здесь — Киев под властью белых в 1919 г., изображение белого террора; мстители — белые офи¬церы. Герой — коммунист-интеллигент Станкевич, оставшийся в Киеве для под¬польной работы и преданный бывшим ра¬ботником чека и бывшим коммунистом- авантюристом Валлером, самовольно ос¬тавшийся в Киеве, чтобы перейти к бе¬лым. Станкевич — ангел во плоти, Вал- лер — демон; в нем смешалась «польская, румынская, турецкая и болгарская кровь» (стр. 362). Добродетель, в общем, торже¬ствует: после ряда чудесных спасений Станкевич дождался освобождения Кие¬ва, а Валлер, как сообщается в примеча-нии, расстрелян чека. Третья героиня — остальные все эпизодические лица — де¬вица Зоя, которую «мужчины, как мухи, назойливо преследуют» (стр. 36), влюбле¬на в ее нелюбящего Станкевича, в то вре¬мя, как в нее влюблен Валлер — из-за этого вся история, так сказать, и нача¬лась! Зою изнасиловали и расстреляли бе¬лые, хотя она и служит в контр-разведке, чтобы спасти Станкевича. Автор знает этот период истории Киева и моментами неплохо рисует картины разгула контр¬разведки, военно-полевых судов, знает Лукьяновскую тюрьму; хорошо передано состояние притаившегося города под вла¬стью белых террористов. Но для серьез¬ного произведения роман бессодержате¬лен и пуст, это скорее хроника 1919 г., а для авантюрного романа — растянут и бледен. Во всяком случае, моментами ка¬жется, что и для автора, как Валлера, быть может, «революция тоже своего ро¬да приключение» (стр. 363), что он не ви¬дит за деревьями леса. Язык романа бле¬ден, встречаются и неправильности, в ро-де «сказал ему следовать за собой» (стр. 65), так, впрочем, говорят именно в Киеве. Есть неряшества, как, например: «арка заканчивалась железными ворота¬ми, а вверху ворота оканчивались остры¬ми железными брусьями» (стр. 196) — представить себе эту постройку трудно. «Все один остаетесь попрежнему ласко¬вым джентльменом» (стр. 336)—это в ро¬де Борисовского: «я — дэнди». «Вдали слышались дикие артиллерийские выстре-лы» (стр. 374). «Брошюры, на которых ма-ленькими буквами в одном уголке было написано—«В борьбе обретешь ты право свое» и «Пролетарии всех стран, соеди-

няйтесь!». Интересно, где Корибут в при¬роде видел такие брошюры — и эсеров¬ские, и коммунистические??!

Содержание романа В. Сольского-Пан- ского «Колеса» (ГИЗ, стр. 258, ц. 1 р. 60 к.) изложено в словах действующего в рома¬не польского коммуниста: «Вертятся ко¬леса, громадные колеса: колеса истории и, если хотите, колеса борьбы. Иные сто¬ят сбоку, присматриваются. Но для по¬сторонних нет места на нашей мельнице. Они отмахиваются, хотят уйти, умереть, уехать — все напрасно. Их захватывает колесо, влечет за собой зубец истории. Они против собственной воли уже прини¬мают участие в действии. Они ни по ту, ни по другую сторону. Они посредине. Но середина — пустое пространство, где еще можно свободно двигаться, все умень¬шается. Наконец, оно совсем исчезает, и тогда посторонний человек попадает меж¬ду колес и гибнет, неминуемо гибнет». Так гибнет и бывший помощник присяж¬ного поверенного Кедров, очень глупый и безвольный. В Москве он некоторое время служит в наробразе, а потом уди¬рает в Польшу. Здесь его шантажируют белогвардейцы и заставляют поступить на Службу в польскую контр-разведку, арестовав его, как большевика. Кедров — филер П-го отделения польского штаба. Он вырывается оттуда, бежит в Герма¬нию, но здесь польский контр-разведчик его убивает в поезде. Роман написан бледным языком газетной хроники, ряд фигур в нем все же хорошо обрисован, некоторые положения остры, читается он с интересом. Но слабость его, если отне¬стись к нему, как к серьезному произве¬дению, заключается в том, что Кедров— слизняк, которого раздавит колесо обык¬новенной телеги и что «дураков и в церк¬ви бьют», а потому не стоит стрелять по воробьям из пушек.

Образцами плохих приключенческих романов научно-фантастического типа мо¬гут явиться романы А. Беляева «Остров погибших кораблей» и «Последний чело¬век из Атлантиды» (ЗИФ, стр. 334, ц. 2 р. 30 к.). Наиболее умилительно в этой книжке—предисловие издательства. С од¬ной стороны, как в нем указывается, «ав¬тор пытается воссоздать историю сказоч¬ного материка, существовавшего, по неко¬торым гипотезам, в древности на месте части теперешнего Атлантического океа¬на», с другой стороны — роман «в очень малой мере является романом историче¬ским в том смысле, что изображает исто¬рически достоверные и твердо установ¬ленные наукой события. Он с этой точки зрения является, вернее, фантастическим романом». Итак, с одной стороны, — «ска¬зочный материк», а с другой стороны — «исторические» события! Хотя оказывает¬ся, однако, что Беляев все же «использо¬вал немногочисленные догадки об Атлан¬тиде» и исходил «из изучения истории на¬родов и государств, более или менее ана-логичных Атлантиде». Итак, автору пре-дисловия известны народы и государства, «аналогичные» сказочной, доисториче¬ской Атлантиде, находившейся, если она существовала, между прочим, по некото¬рым «гипотезам» на месте части Тихого, а не Атлантического океана, — наивность и невежество, доходящие до изящества! Забавно также заявление, что «история восстания рабов, изображенная Беляе¬вым, придает роману особую актуаль¬ность, знакомя читателя с основными ли¬ниями классовых противоречий в древнем мире». Таким образом, Алтантида отно¬сится издательством к древнему миру! Очевидно, с гипотезами о существовании Атлантиды за десятки тысячелетий до нашей эры издательство не знакомо. Пе¬редавать, фантасмогорическое и беспо¬мощное содержание этой «рениксы», где действуют «Адиширна», «Акса-Гуал», «Куацрома», «Шишен-Итца», но, к сча¬стью, отсутствует все же «Ламца-Дрица» и «Алеша-Ша», — не стоит. Отметим толь¬ко, что на Атлантиде, по-Беляеву, поется нечто в роде цыганского романса:

«Атлантида тихо дремлет

В голубых лучах луны...

Как луна целует землю,

Поцелуй меня и ты!»,

и далее:

«Будь, что будет! Не печалься!

Ярко светит нам луна...

Песни пой и обнимайся,

Чашу ночи пей до дна!».

«Оказывается», таким образом, что на-роды Атлантиды находились в условиях, «аналогичных» условиям цыган в отдель¬ных кабинетах загородных кабаков до-революционной России! Вот так фунт, — можно сказать!

Другой роман Беляева — «Остров по-гибших кораблей»; говорится в том же предисловии: «по необходимости (ибо сюжет его заимствован из известной аме¬риканской кинофильмы) менее насыщен социально-значимым содержанием». Но кем же установлена эта странная необхо¬димость — заимствовать сюжет для со¬ветского приключенческого романа из американской кинокартины, в-свою оче¬редь часто являющейся переложением для кино приключенческих романов? Но американская фильма, не особенно зани¬мательная, все же много занятнее этого романа и — что самое печальное — беля- евское изделие, беспомощное в фабули- стическом отношении, полно многими не¬сообразностями и свидетельствует о не¬знании моря. «Киль ушел в воду» (стр. 22),

— сообщает автор, описывая момент ко-раблекрушения, — а где же и быть килю, как не в воде? И это не случайность, т. к. и далее (стр. 27, стр. 36) Беляев описы¬вает трагическое положение «килевой» части парохода. Остров погибших кора¬блей Беляев помещает в Саргассовом мо¬ре, близ Азорских островов, элементар¬ные сведения о котором и сообщает. ЗИФ считает, что «романы Беляева несомнен¬но доставят то занимательное, и полезное чтение, в котором испытывает такой не¬достаток современная масса читателей». Можно ли с этим согласиться? Ответ ясен.

К типу научно-фантастического и крае-ведческого романа принадлежит также роман «Эозон» Мих. Гирелли (из-во Пи¬сателей в Ленинграде, стр. 268, ц. 2 р. 50 к.). В своем предисловии автор говорит, что «Эозон» по-гречески значит «заря жизни»—«авантюрно-фантастический ро¬ман, но с этим планом тесно переплетен план психологический». Центральная фи¬гура романа — буржуазная девица и со¬ветский ученый мирового значения. Оба желают оздоровить человечество, сделать его свободным и социально-счастливым. Дело в том, что ученый — творец новой теории о происхождении человека, анти¬дарвинист, считающий, что человечество идет по пути регресса и постепенно вы¬рождается. Нынешний вид человека «дото зар1епз» не венец творения, а представи¬тель дегенерирующей ветви миллиарды лет назад существовавшего совершенного во всех отношениях двуполого человека— «дото футиз».

Другая ветвь — человекообразная обе-зьяна, сохранившаяся на остр. Суматра. При скрещивании с ней человека в треть¬ем поколении должен воссоздаться «дото футиз». Девица, увлеченная этой теорией, бежит в леса Суматры и, так сказать, вы-ходит замуж за дюжину обезьян и рожает детей. У нее появляется первый внук — судьба которого остается неизвестной — и в лесах ее находит ученый: на остров он прибыл в 1923 г. во главе экспедиции, снаряженной почему-то Лигой Наций для розыска этих обезьян и проверки теории Дарвина. Ученый в девицу влюбляется, но, не желая разрушать, так сказать, ее счастливой семейной жизни, отказывает¬ся от своей теории и о внуке девицы умалчивает. Однако, девицу нечаянно подстреливает собственный ее папаша. Ученый возвращается в СССР и внезапно прозревает, что именно в СССР заря но¬вой жизни и взошла и что Эозон — это новый класс, творец, которому будет дано управление миром. Так как смешать класс с обезьяной очень трудно, то начало и конец этой истории очень лаконичны, как бы подклеены; в теории о регрессе человечества сам автор явно запутался, но роман интересен, как образец, так ска¬зать, ни к чему не обязывающих размы¬шлений на евгенические темы. Неподго¬товленному читателю этот роман будет непонятен, для подготовленного же он скучен, несмотря на грамотность автора и уменье рассказывать. Имеются в романе не малые погрешности против языка, как, например, «участь моей судь¬бы» (стр. 254) и т. п.

Краеведческим романом или, вернее, рассказом, является также произведение Б. Рустам-Бек-Тагаева «Нелли» (ЗИФ, стр. 222, ц. 1 р. 40 к.). Девочка-англичанка Нелли, 14 лет, почему-то ученица Мэри Пикфорд и русский юноша Петр Орлов, 16 лет, оба сироты, едут из Америки в СССР. Англичанин доктор Браун желает похитить Нелли, чтобы ее куда-то про¬дать, и доносит властям, что Петя боль¬шевик, похитил английскую девочку. Но матрос-большевик спасает детей. Их пря¬чут в Гонолулу, на Сандвичевых остро¬вах, и они, применяя несколько избитых и наивных приемов, избегают все преследо¬вания и счастливо прибывают в Японию, на нем история и обрывается. Однако, в книжке много милых описаний «страны вечного лета», к ней приложены даже рисунки и фотографии с натуры, и гео¬графический и этнографический материа¬лы искупают бледность фабулы. Подро¬стки прочтут эту грамотную книжку с удовольствием.

Особняком стоит роман «История яхты Паразит», автор «Эдлис Сергрэв, эсквайр» («Молодая Гвардия», стр. 235, ц. 1 р. 50 к.). Предисловие И. Рубановского выясняет сущность всей этой забавной истории. Роман этот — пародия на советский аван¬тюрный роман, Сергрэв, понятно, псевдо¬ним. Однако, самая затея эта чрезвычай¬но трудна. Дело в том, что многие наши авантюрные романы, как мы видели, сами являются пародиями, только бессозна¬тельными, дурным подражанием дурным образцам, и задача дать пародию на па¬родию очень неблагодарна. «Яхта Пара¬зит» кажется, в связи с этим, романом «всерьез», и кто знает, может быть, так оно и было в начале, а лишь потом редак¬ция придала книге пародийный характер. Все аттрибуты морского авантюрного ро¬мана в романе этом, во всяком случае, налицо, и он является больше всего па¬родией на давно забытого Стивенсона и подобных ему авторов-иностранцев. В книге много остроумия, прекрасно осмеян язык советских романистов-ремесленни- ков — «он попер», «вы хотите заимать», «раздолбанная дрилба»; смешные «мор¬ские» ругательства, в роде: «ах ты помесь жабы с перпендикуляром!» и пр.

Разбойничьи песенки Стивенсона пре-красно пародируют стишки, которых все же слишком много.

«О, донна Евфимия,

Вы лучезарны!

В тихую рощу,

Выйдем попарно.

Луны мерцание

Все серебристо, —

Страшна любовь,

Контрабандиста!».

Этим стихам могли бы позавидовать на Атлантиде...

Несколько непонятна фигура Левы Про- межуткеса, введение которого не нужно ни для романа всерьез, ни для пародии. Чувствуется в ней легкий налет антисеми-тизма; не даром по поводу его имеется намек на известный еврейский анек¬дот — «Лева выпал».

В предисловии И. Рубановский правиль¬но указывает, что в нашем приключенче¬ском романе «убожество выдумки соче¬тается с плохим знанием русского языка и бездарным использованием трафарета» и что «эта литература не имеет права на существование».

Необходимо вытеснить ее хорошей кни¬гой такого же рода. Ведь читают всю эту , халтуру лишь потому, что нет других книг. А то, что тот же ЗИФ, наводняю¬щий рынок прекрасно изданной, в ярких, красочных броских обложках, макулату¬рой, способен дать книгу, которая может и развлечь, и дать содержательный от¬дых, доказывает хотя бы историческое повествование В. Снегирева «Похождения Бернгарда Шварца» (ЗИФ, стр. 412, ц. 2 р. 75 к.). Эта превосходная книга яв-ляется интересным пересказом в общих чертах знаменитых записок Адама Олеа- рия (1599—Г671 г.) — «Описание путеше¬ствия голштинского посольства в Моско¬вию и Персию и обратно», читается она с повышенным интересом, дает попутно много ценных сведений о Московии XVII столетия, пробуждает у самого неподго¬товленного читателя стремление к ознако¬млению с историей. В книге много репро¬дукций старинных гравюр, она снабжена содержательными предисловиями автора и С. Полтавского, и появление ее следует всячески приветствовать.

Серия исторических романов и романов краеведческих, которую выпускает «Мо¬лодая Гвардия», революционные романы, которые выпускает ГИЗ и др., должны вытеснить с рынка убогую авантюрную халтуру. При недостатке бумаги как-то даже непонятна самая возможность появ¬ления в печати многих из приключенче¬ских романов, прекрасно изданных, четко напечатанных, своим добротным внешним видом привлекающих неискушенного чи¬тателя. Ал. Мих.

ЗАМАСКИРОВАННОЕ ИЗДЕВАТЕЛЬ-СТВО.

Александр Лугин. Джиадэ или траги¬ческие похождения индивидуалиста. Изд- во «Федерация», артель писателей «Круг». М. 1928 г. Стр. 256, ц. 1 р. 50 к., в пер. 1 р. 75 к.

Автора нельзя упрекнуть в отсутствии изобретательности и фантазии, а также и скромности. Свои произведения он «вы-пускает в свет», как на костюмирован¬ный вечер, и дает им самые изысканные и многообещающие рекомендации.

Вот — названия помещенных в этой книге произведений.

«Джиадэ—роман ни о чем»... «Трагиче¬ские похождения индивидуалиста»: 1. Неистовый сценарист или испытание луной (психологическое развлекатель¬ное). 2. Блаженная исповедь или испы¬тание верой (эмоциональное удобочита¬емое)... «Мимолетности»... «Сказание о птичке божьей (два варианта):

Первый вариант. Испытание ничем (как-то—-био-графическое). Второй вариант. Собствен¬но сказание о птичке божьей (конструк¬тивно-романтическое)»

Мы знаем, кто и что нуждаются в по¬мощи необычайных и многословных ре¬комендаций, аттестаций, реклам и пр. Знаем, например, из практики кино-теат¬ров, в которых под маркой «мирового сверхбоевика» очень часто показывают пошленькую и глупую картину. Знаем, что в кафе и ресторанах часто в меню пишут замысловатые, не-русские назва¬ния блюд, а подают под острыми соуса¬ми куски недоброкачественного мяса. Никудышные работники, люди с запят¬нанной репутацией и т. п., также при¬крываются пространными и многообе¬щающими рекомендациями. Поэтому— необыкновенные и многословные назва¬ния, помещенных в этой книге вещей сразу же заставляют насторожиться.

От первой страницы до последней кни¬га Лугина заполнена нелепейшей фанта¬стикой, мистическими бреднями, индиви-дуалистическими вывертами и ловко за-маскированным издевательством над ре-волюцией, над всем революционным и советским. И напрасно старается автор— выписками из дневников, цитатами, ссыл¬ками, фантастичностью .обстановки и пр.—провести какие-то грани межд$ со¬бой и своими «героями», отмежеваться от них—эти старания ему не помогают. Мысли, чувства, слова и поступки всех этих'Джиадэ, Генриха, Ины, Арского, Невменяемова и др.—мысли, чувства, и слова и поступки самого Лугина.

Неудачной попыткой снять с себя от-ветственность является и его предупре-ждение, что «Джиадэ—роман ни о чем». Это предупреждение—не что иное, как маскировка! Наоборот, книга Лугина ....