(К двухсотлетию затмения великого русского поэта Константина Николаевича Батюшкова: 1821)
Без смерти жизнь не жизнь: и что она? сосуд,
Где капля меду средь полыни...
(Батюшков)
(Батюшков в 1821)
Есть люди, что намного опередили свое время. Про таких говорят: они родились раньше своего часа. Но есть и те, кого судьба забросила в далекое будущее: в недоумении озираются они, не узнавая окружения, и впадают в тоскливое отчаяние, когда понимают, насколько они опоздали родиться. К таким людям несомненно принадлежал Константин Батюшков, русский поэт XIX века, проживший 68 лет, из которых ровно половину — в сумеречном состоянии духа (попросту, в безумии). Трагедия Батюшкова — это трагедия Петрарки, заброшенного в век газет и пароходов. Триумф Батюшкова — это триумф воображения, не признающего границ разума.
Первые тридцать лет жизни Батюшкова были временем счастья и больших надежд. Родился в 1787, в древнем дворянском роде. Получил блестящее воспитание, в Петербурге познакомился и был дружен с лучшими людьми того времени: Жуковским, Гнедичем, Вяземским, Карамзиным, молодым Пушкиным. Участвовал в трех военных компаниях: прусском походе 1807 г., шведской войне 1808 г. и славном русском походе 1813—14 гг., окончившимся взятием Парижа. Всюду пишет стихи и путевые заметки, в 1817 издает книгу «Опыты в стихах и прозе». Нетерпеливый, непоседливый, мечтательный и озорной, Батюшков был всеобщим любимцем. Современники вспоминали: «Батюшков был всем одарен, чем может быть человек. Умен, добр, честен, благороден, учен, красноречив, приятной наружности, прост в обращении и совершенный gentleman...» О его стихах Гнедич отзывался как о «неподражаемых по своему благозвучию, по мелодии истинно италианской». Известны слова Пушкина о Батюшкове «Философ резвый и пиит». Наконец, ему самому принадлежат очень похожие строки: «Поэт, лентяй, счастливец И тонкий филосо́ф...»
Несомненно, Батюшков очень любил Россию. Но в ней он постоянно мерз. «Зима убивает меня», — писал он. Из-за своей впечатлительной натуры он был склонен к хандре и тоскливому состоянию; часто возводя в голове грандиозные планы, он быстро убеждался в крайней сложности их осуществления, оттого впадал в отчаяние и меланхолию. С детства он чувствовал в душе какое-то «чёрное пятно» — и справиться с ним не могли ни верные друзья, ни боевые походы. Отчасти облегчение приносили старые поэты: Тибулл, Гораций, Петрарка, Данте, Тассо. К слову, сплошь итальянцы. Но иногда и они лишь усиливали хандру. «О, память сердца! ты сильней Рассудка памяти печальной...» — проницательно отмечал Батюшков. И действительно, скоро «память сердца» полностью и окончательно затмит «память рассудка». Остался только один шаг. Объездив пол-Европы, Батюшков никогда не был в Италии. Словно страшась чего-то, обходил ее стороной. Но проблемы со здоровьем вынуждали ехать на юга. А тут подоспело приглашение Тургенева из Неаполя. Справив необременительную дипломатическую службу, в 1819 Батюшков оказывается в Италии.
Первые впечатления восхитительны. Природа, древности, люди искусства... «Для того, кто любит историю, природу и поэзию, земля сия — рай небесный». Но спустя некоторое время уныние набрасывается на Батюшкова с новой силой. Он словно страшится жить, боится узнать некую тайну, опасается пробуждения чего-то невыносимого. Не едет на могилу Вергилия, перестает отвечать на письма друзей, пишет солидные «Записки о древностях Неаполя» и вдруг сжигает их... Италия — не та, новейшая, эпохи Рисорджименто, но древняя, властная и капризная, — признает в нем своего блудного сына. Сына, по которому уже давно тоскуют Елисейские поля. И, признав, зовет в вечное прошлое.
Осознав это, Батюшков бежит из Италии. В Германии он пребывает в полной фрустрации: со всеми ссорится, «не хочет ничего писать, ни служить, ни быть в отставке, ни путешествовать, ни возвращаться в Россию» (Карамзин). На дворе 1821 год — год помрачения духа, а затем и его смерти. Последующие 34 года, вплоть до уже ничего не решавшей смерти тела в 1855, Батюшков будет пребывать в сумеречном состоянии, одержимый манией преследования и желанием покончить с собой. Современники вспоминают: «1 марта 1823 года он перерезал себе горло бритвой; рана не была смертельна, ее быстро вылечили, но стремление его лишить себя жизни очень навязчиво...» «Он хотел выброситься в окно, пытался убежать...» «Он беспрестанно говорит о самоубийстве...» Его помещают в лучшую лечебницу — он убежден, что это тюрьма. Его перевозят сначала в Москву, потом в Вологду, в родное имение; друзья переживают и хлопочут — все тщетно. Временами Батюшков спокоен и рассудителен, интересуется новостями, много гуляет. И тут же запись врача: «Утром умолял принести ему кинжал, чтобы умертвить себя; ему чудились Вяземский, Жуковский, император Александр, которые записывали все, что он говорил и немедленно отсылали куда-то записанное...» Впрочем, вскоре Вяземский, Жуковский и иные поумирали — а тело Батюшкова все жило и жило, словно механически отматывая назад нить жизни, высшее напряжение которой пришлось на тот злополучный 1821 год. Окончательно оборвала эту нить тифозная горячка, погрузившая Батюшкова в спасительное забытье.
Почти современник Батюшкова, немецкий поэт Гельдерлин задолжал богиням судьбы, паркам, чуть больше — 40 лет провел он в безумии, отражая в невидящих современность глазах вечное небо Эллады. Рассказывают, что Батюшков в бреду часто говорил по-итальянски, а однажды воскликнул, не сводя глаз с неба: «О родина Данте! О дорогая моя родина!» Эти двое являли собой характерный пример людей, увидевших свет не той эпохи. Каким-то образом догадавшись об этом, они не смогли удержать свой рассудок на привычном месте. Как вернуться домой, если родина твоя — не на западе или востоке, но в далеком прошлом? И о чем говорить с людьми, если они никогда не беседовали с Цицероном? Лишь друзьям Батюшкова повезло больше: современник Овидия и Катулла какое-то время жил среди них...
Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез.
(последнее стихотворение поэта. 1821)
P.S. A propos. Великий Ницше ушел в сумеречную страну также из Италии, из Турина.
цитировать
свернуть ветку
