Перевёл рассказ Rory Magill «The Last Gentleman», вышедший в январском номере журнала "If" за 1953 год. Иллюстрацию к рассказу нарисовал Ted Speicher.
От взрыва Джим Питерс привстал в кровати. Он сел, опираясь на ладони, и, моргая, тупо пялился в стену. Наконец его зрение прояснилось, и он взглянул на Майру, которая зашевелилась рядом с ним. Майра открыла глаза.
Джим сказал:
— Ты это почувствовала?
Майра зевнула.
— Я решила, что это сон. Это был взрыв или что-то в этом роде, не так ли?
Джим мрачно сжал губы. После десяти лет холодной войны на ум могло прийти только одно подходящее объяснение, и он его высказал:
— Мне кажется, это случилось.
Не сговариваясь, они оба встали с постели и надели халаты. Они спустились вниз и вышли в теплую летнюю ночь. Другие люди тоже вышли из своих домов. Темные фигуры двигались и собирались группами в темноте.
— Звук прозвучал прямо над нами.
— Я смотрел в окно и не видел вспышки.
— Должно быть, это произошло дальше, чем кажется.
Последние слова было произнесены с надеждой, и они отразили настроение всех людей. Может, это все-таки не бомба.
Как ни странно, никто не подумал обратиться к радио. Мысль об этом поразила их сообща, и они снова разделились поодиночке и парами, поспешно возвращаясь в дома. Тут и там загорелись огни.
Джим Питерс бессознательно взял Майру за руку, когда они торопливо поднимались по ступенькам крыльца.
— Хью бы понял, что это, — сказал Джим, — хотел бы я, чтобы он был здесь.
Майра негромко рассмеялась — нарочитым смехом, которым она хотела сгладить серьезность случившегося.
— Это не очень патриотично, Джим. Если это была бомба, Хью скорее всего будет занят созданием других бомб, чтобы дать отпор.
— Но он бы понял. Держу пари, он мог бы определить, что это, просто по звуку.
Джим улыбнулся в темноте с затаенной гордостью. Не у всех был брат гений. Ученый-ядерщик мог появиться не в каждой семье. Хью был тем, кем можно было гордиться.
Они включили радио и, съежившись, сели перед ним. Трубки прогревались с безумной медлительностью. Потом раздался намеренно обезличенный голос диктора:
"... судя по текущим сводкам, враг сильно промахнулся. Вместо того, чтобы нанести ущерб нации, им удалось только предупредить ее. Бомбы — на этот момент, похоже, было сброшено пять — образовали прямую цепочку с севера на юг через западную часть США. Одна взорвалась недалеко от линии Айдахо-Юта. Остальные четыре упали южнее, почти на одинаковом расстоянии друг от друга — пятая бомба, согласно первым сообщениям, взорвалась в мексиканской пустыне. Сообщают, что Калас, в штате Юта, город с населением в девятьсот человек, был полностью уничтожен. Чтобы быть в курсе дальнейших новостей следите за этой станцией".
Сообщение сменила танцевальная музыка. Джим поднялся со стула
— Они определенно оплошали, — сказал он, — только представь, что ты впустую потратила четыре атомные бомбы.
Майра тоже встала.
— Хочешь кофе?
— А это хорошая идея. Я не хочу снова ложиться спать. Хочу послушать больше новостей.
Но новостей больше не было. Прошел час. А потом еще и еще. Джим крутил ручку настройки по всей шкале, но натыкался либо на тишину, либо на веселую болтовню какого-то недалекого диск-жокея, трепавшегося так, словно ничего не произошло.
Наконец Джим выключил приемник.
— Цензура, — сказал он, — разве что сами узнаем, что же это было на самом деле.
Утром они снова собрались в группы — сельские жители этой маленькой общины из пятисот человек, и обсудили случившееся, как они сами его представляли.
— Потребуется немного времени, чтобы что-то начало происходить, — сказал старый Сэм Беннетт, — хотя все ждут этого, даже с учетом того, как быстро все движется в наши дни — это займет время.
— Если они начнут вторжение, то придут с севера, думаете, правительство сообщит нам, что они идут?
— Говорить нельзя. Цензура — забавная вещь. Во время последней войны о том, что происходило в Европе, мы знали больше, чем люди, которые сами там жили.
В этот момент старая миссис Кендал потеряла сознание, и ее пришлось отнести домой. Ее несли трое мужчин, и Том Эдвардс был одним из них.
— Довольно тяжелая, не так ли? — сказал Том, — Я бы никогда не подумал, что Мэри весит больше сотни.
Той же ночью деревня содрогнулась. В своем доме Джима отбросило к стене. Майра упала на пол. Было два толчка — второй сильнее первого. Затем все успокоилось, и он помог Майре подняться.
— Но никакого шума ведь не было, — прошептала Майра. Шепот прозвучал громко в тишине.
— Это было землетрясение, — сказал Джим, — Беспокоиться не о чем. Возможно, это одно из последствий взрыва бомбы.
Землетрясение не причинило большого ущерба деревне, но, возможно, ускорило смерть старой миссис Кендал. Она скончалась через час.
— Бедная старушка, — сказала Майре соседка, — Она была явно очень утомлена. Она именно так и сказала перед тем, как закрыть глаза. «Хейзел», — сказала она, — «Я так вымоталась».
Соседка вытерла лицо передником и повернулась к дому.
— Думаю, я прилягу на какое-то время. Я тоже вымоталась. Не могу уже выносить все, как раньше.
Прошла неделя после землетрясения и две недели после падения бомб, а деревушка продолжала жить дальше. Но эта была странная, очень странная жизнь. Арт Корделл выразил общее мнение, когда сказал:
— Знаете, мы долго ждали, когда это произойдет — мы вроде бы примерно представляли, как это может быть. Но я никогда не думал, что случится что-нибудь подобное.
— Может быть, нет никакой войны, — сказал Джим, — Вашингтон ничего не сказал.
— Цензура.
— А разве это все не зашло слишком далеко, с этой цензурой? Людям должны объяснить, воюют они или нет.
Но людям, похоже, было все равно. Их охватила смертельная летаргия. Вялость, которую они чувствовали и подвергали сомнению в собственном сознании, но мало говорили о ней. Разговор сам по себе, казалось, превратился в усилие.
Эта постояная усталость — когда все еле волочили ноги — очевидно, была результатом радиации от бомб. Откуда бы, иначе, ей взяться? Радиацию теперь обвиняли практически во всем, что происходило. Это она привела к тому, что яблоки Дженкина осыпались на землю, не успев созреть полностью. Это она согнула молодую пшеницу, прижав ее к земле, где она покрылась плесенью и сгнила.
Некоторые даже обвиняли радиацию в преждевременном рождении ребенка Джейн Элман, хотя такие вещи происходили еще до того, как был изобретен порох.
Но это определенно была странная война. По радио вообще ничего не передавали. Но на самом деле никого это уже не заботило. Вероятно, потому что они слишком уставали. Джим Питерс в каком-то оцепенении тащился на работу и обратно. Майра выполняла свою работу по дому, но с каждым днем это требовало все больших усилий. Все, о чем она могла думать, так это о тех минутах, когда она могла укрыться в гостиной, чтобы отдохнуть. Ей было уже все равно, идет война или нет.
Люди перестали ждать вторжения с севера. Они знали, что места, где упали бомбы, охраняются как Форт-Нокс. Никто туда не входил и не выходил оттуда.
Джим вспоминал вспышки, цвета, слухи и волнение Второй мировой войны. Мрачную решимость людей напрячь все силы и победить. Забитые склады. Подростков, сбегающих, чтобы присоединиться к военным действиям.
Но никто не собирался на эту войну. Это было смешно. Почему-то Джим раньше об этом не подумал. Никого из подростков не призывали. У них было достаточно мужчин? Вашингтон не говорил об этом. Вашингтон вообще ничего не говорил.
И людям было наплевать. Это казалось очень странным, когда вы принуждали свой уставший ум сосредоточиться на этом.
Людям было все равно. Они были слишком заняты неумолимым занятием — переставлять одну ногу за другой.
Однажды вечером Джим пришел домой и обнаружил Майру, бессмысленно смотревшую на небольшую горсть фарша.
— Это фунт, — сказала она.
Джим нахмурился.
— Что ты имеешь в виду? Эта горсточка?
Майра кивнула.
— Я попросила отвесить мне фунт фарша для гамбургеров, и Арт положил на весы вот это. На самом деле, даже еще меньше. А весы показывали ровно фунт. Я сама видела. Но фарша было так мало, что он почувствовал себя виноватым и положил еще немного.
Джим отвернулся.
— Я все равно не голоден, — сказал он.
В десять вечера, когда они уже легли, в дверь постучали. Они пролежали в постели три часа, потому что все, о чем они могли теперь думать, после того как поели, — это лечь в постель и оставаться там до последней минуты, пока не наступит следующее утро.
Но раздался стук в дверь, и Джим спустился. Он крикнул наверх, и в голосе его было больше жизни, чем когда-либо за все это долгое время:
— Майра, спускайся. Это Хью! Хью приехал к нам.
И Майра быстро спустилась — так, как она уже давно не делала.
Хью выглядел усталым и взволнованным, но его улыбка осталась прежней. Хью не сильно изменился по сравнению с тем долговязым парнем, который никогда не занимался математикой в школе, но всегда знал правильные ответы. Для него это было естественно.
Когда они пили кофе, который приготовила Майра, Хью сказал:
— Понадобилось довольно много времени, чтобы добраться сюда. Поезда не ходят. Все полёты прекращены. Но я хотел увидеть тебя снова, прежде чем...
— Так, значит идет война, — сказал Джим, — Мы здесь этим интересуемся. Из-за цензуры не получаем никаких новостей, а люди вокруг, я думаю, почти забыли об упавших бомбах.
Хью долго смотрел в свою чашку с кофе.
— Нет, войны нет, — Хью криво усмехнулся, — Я не думаю, что у кого-то в мире осталось достаточно энергии, чтобы воевать с кем-то.
— Но ведь была? Та, что закончилась? — Джим внезапно почувствовал себя дураком, просидевшим тут, пока мир, возможно, пережил войну, прокатившуюся от полюса к полюсу, задавая вопросы о том, что произошло, как будто он жил где-нибудь на Марсе — вне досягаемости. Но так оно и было.
— Нет, войны не было.
— Ты имеешь в виду, что наше правительство само сбросило эти бомбы? Знаешь, я думал, что это было забавным. То, что бомбы упали в пустыне. Старый дядюшка Джо нанес бы удар по Чикаго, Детройту или Нью-Йорку. Было бы глупо утверждать, что бомбы, упавшие в пустыне, были сброшены врагом.
— Нет, правительство их не сбрасывало.
Майра поставила чашку.
— Джим, перестань задавать Хью столько вопросов. Он устал. Он прошел долгий путь. Вопросы могут подождать.
— Да, я думаю, могут. Пойдем, покажем тебе, где твоя комната, Хью.
Открыв окно гостевой спальни, Майра на мгновение постояла, глядя наружу.
— Луна сегодня определенно хороша. Такая большая и желтая. Хотела бы я быть не такой усталой, чтобы насладиться ею.
Затем они все легли спать в тихом доме под большой желтой луной над тихой деревней. Луна над тихой страной — над уставшим, ожидающим миром.
На следующий день Джим не пошел на работу. Он не планировал пропускать, но они с Майрой проснулись очень поздно, и именно тогда он принял это решение. Долгое время они лежали в постели, и даже мысль о Хью и обо всем, о чем они хотели поговорить, не могла поднять их из постели, пока они не почувствовали себя виноватыми из-за того, что не встают.
Хью сидел на переднем крыльце и смотрел на неподвижные деревья во дворе. Дул ветерок, но его было недостаточно, чтобы пошевелить листья. Каждый лист свисал вниз, не шевелясь, и трава казалась спутанной и склонившейся к земле.
Майра приготовила завтрак. Она уронила сковородку, перекладывая яйца на блюдо, но успела убрать ногу, так что никакого вреда не получила. После завтрака мужчины вернулись на улицу. Джим автоматически направился к стулу.
Затем он остановился и нахмурился. Он намеренно выпрямился. Затем повернулся и посмотрел на своего брата. И произнес:
— Хью, ты тот человек, который что-то знает. Что случилось? Что эти бомбы сделали с нами? Скажи мне. Я должен знать.
Хью какое-то время молчал. Затем он сказал:
— Не хочешь прогуляться?
— Конечно. Почему нет?
Они отправились на окраину деревни, вышли на пастбище и остановились, наконец, у ручья, по которому медленно текла вода.
Через некоторое время Хью сказал:
— Я не должен был никому ничего говорить, но почему-то это не кажется мне нормальным — скрывать правду от родного брата. Да и какая разница, на самом деле?
— Что случилось, Хью?
— Не было никаких бомб.
— Не было бомб?
— Произошло вот что. Задолго до того, как образовалась Земля, за миллионы световых лет в космосе, внезапно погиб белый карлик.
— Ты говоришь загадками.
Хью взглянул в голубое небо.
— Карликовая звезда, Джим. Настолько немыслимо тяжелая, что тебе будет трудно представить ее вес. Эта звезда взорвалась — развалилась на пять частей, и эти пять частей неслись друг за другом через пространство. За это время зародился этот мир, может быть, даже эта галактика — мы точно не знаем. Итак, пять осколков тяжелой звезды должны были встретиться с нерожденным миром. Мир родился и состарился, а затем свидание состоялось. Точно по расписанию. По какому-то графику, настолько огромному и неумолимому, что мы даже не можем его понять.
— Пять бомб.
— Они ударились о поверхность по прямой линии и вонзились глубоко в землю. Но это было только начало. Это связано с магнетизмом — они продолжали углубляться и двигаться прямо к центру нашей земли — вызывая землетрясения и падение яблок с деревьев.
Хью повернулся к Джиму.
— Ты знал, что сейчас весишь около шестисот фунтов?
— В последнее время я не взвешивался.
— Мы проверили и выяснили, что это за штука. Мы никогда раньше не видели ничего подобного. Эта звезда действительно тяжеленная. Все обломки приближаются к центру Земли. Но им не суждено туда добраться.
— Они туда не попадут?
— Мы обречены, Джим. Земля обречена. Вот почему такая цензура. Мы не хотели паники — массового самоубийства — когда мир сойдёт с ума.
— Как это случится?
— Если позволить всему идти своим чередом, мир полностью остановится. Ничего не будет расти. Люди будут двигаться все медленнее и медленнее, пока, наконец, не упадут на колени и не смогут встать. Вечная ночь на одной стороне мертвой планеты — вечный день на другой.
— Но этого не произойдет?
Мысли Хью переключились на другое.
— Знаешь, Джим, я никогда не был религиозным человеком. На самом деле я признавал в концепции Бога только один факт. Я верю, что Бог — прежде всего, джентльмен.
Джим ничего не ответил, и через мгновение Хью продолжил.
— Ты знаешь, что делают, когда расстрельный отряд казнит человека?
— Что?
— После того, как отряд дает залп, капитан подходит к упавшему человеку и пускает ему пулю в голову. Человека казнят по какой-то причине, но пуля — это акт милосердия — так поступают джентльмены. Нас казнили по непонятной причине, и пуля уже выпущена, Джим. Осталось десять — одиннадцать часов.
— И что за пуля?
— Посмотри туда. Видишь Луну?
Джим вяло посмотрел в небо.
— Она больше, намного больше.
— Несется на нас со все возрастающей скоростью. Когда она ударит...
Джим наконец-то посмотрел на своего брата с полным пониманием.
— Когда она ударит — нас здесь больше не будет.
— Верно. Быстрая и легкая смерть для мира — от пули, выпущенной Последним Джентльменом.
Они повернули обратно к дому.
— Скажем Майре? — спросил Джим.
— А сам как думаешь?
— Нет-нет, мы ей не скажем. У нас есть десять часов.
— Да, у нас есть десять часов.
— Пойдем домой и попьем кофе.
цитировать
свернуть ветку