Давно читаю и люблю Шопенгауэра, но как-то мне не приходило в голову интересоваться его биографией — а зря, она оказалась неожиданно увлекательной. Особенно в контексте того, что автор не ограничивается одним Шопенгауэром, а описывает в целом философский zeitgeist эпохи — и как он менялся в течение жизни героя, ключевых фигур в культуре и философии того времени, их взгляды, их взаимовлияние. Так что работа Сафрански — не только биография, но еще и экскурс в историю философии /культурологии. Причем написанный очень живо и легко, даже что в изложении автора даже сложные аспекты философии и Ш., и его современников воспринимаются вполне легко и понятно.
Откровенно говоря, от чтения Ш. у меня всегда было ощущение, что он родился уже старым и брюзгливым. И сразу перед глазами встает известный его портрет — на нем Ш. за 60, жизни его особо не пощадила, и он выглядит как старец с картины «Неравный брак». В общем, мое удивление было довольно велико, когда я узнала, что программный труд, «Мир как воля и представление», был написан им в 30. И увы, следующие 40 лет до смерти Ш. так и не придумал толком, чем заняться. Нет, конечно, он написал «Парергу» и вовсю ругался на Гегеля, но это вряд ли можно назвать достойным занятием. С другой стороны, все, сказанное биографом о том, что из себя представлял Ш. в частной жизни, и так вполне очевидно из его трудов: мало найдешь авторов, которые бы до такой степени явно и бесстыдно не любили других людей и плевать на них хотели. Отличительное свойство Ш.-человека — даже не пессимизм, а неистребимая, самоуверенная мизантропия. Думаю, на нее немало повлияло отсутствие необходимости работать благодаря изрядному наследству, а также полный неуспех всех его начинаний, отсутствие признания, славы, счастья в личной жизни и пр. — почти до последних дней жизни. Можно сказать, что Ш. от людей всю жизнь ничуть не зависел ни в каком смысле, но и ничего особо хорошего (или плохого) от взаимоотношений не получил. Обстоятельства его были таковы, что ему не было настоятельно нужно *построить* с кем-то взаимоотношения — и он совершенно не прикладывал к этому усилий. Более того, так достал родную мать, что в итоге она прямо отказала ему от дома, да и страдалица-сестра на долгое время прекращала с ним общение (точнее, он с ней).
Кстати, я с удивлением выяснила, что мать Ш., Иоганна, была в свое время известной писательницей, автором многочисленных романов, и долгие годы оставалась чуть ли не самым популярным писателем Германии. Держала в Веймаре светский салон, завсегдатаем которого был Гете и прочие звезды помельче. И, конечно, на протяжении всей своей жизни совершенно затмевала своего сына, которого ее друзья считали в лучшем случае угрюмым и невоспитанным (каким он и был).
Впрочем, все, что я сказала выше — только «внешняя» сторона. Большая часть книги посвящена именно философии Ш. и его окружения, в том числе изложению значимой для того времени проблематики. При этом автор не просто пересказывает те или иные воззрения, но и самостоятельно оценивает их, причем весьма интересно.
«В истории философии размышления о теодицее с самого начала были попыткой средствами хладнокровного разума компенсировать боль от утраты горячего религиозного чувства. Эмоциональной основой дискурса теодицеи был страх. Разум должен был вернуть человеку то, что ему предстояло потерять».
Из одного из первых сочинений Ш., «О четверояком корне закона достаточного основания», 4 формы закона (себе для удобства):
основание становления — почему происходит то, что происходит в телесном мире;
основание познания — на чем основано то или иное суждение;
основание бытия — как описывает это Сафранский, сфера чистой геометрии и арифметики, не подвергаемая сомнению очевидность, например, почему за 1 идет 2;
«каузальность изнутри» — внутренние мотивы человеческих действий.
Очень точная заметка из дневника самого Ш.: «Воля — это кантовская вещь в себе, а платоновская идея — это полностью адекватное и исчерпывающее познание вещи в себе».
Еще из заметок Ш. о концепции воли: «Я же говорю, что любое движение, придание формы, стремление, бытие — все это проявление, объективность воли, суть всякой вещи, т.е. то, что остается от мира, если отвлечься от того, что мир есть наше представление».
Освобождение то давления воли — состояние «лучшего сознания»: в изложении Сафрански, «смотреть на мир таким образом можно лишь при условии, что ты сам не стремишься самоутвердиться в нем, если ты на несколько мгновений освободился от обычных желаний и больше не преследуешь никаких целей, не ищешь выгоды, не стремишься к власти». В общем, состояние религиозных подвижников и будд. Неудивительно, что Кьеркегор обвинял Ш., что он сам не жил по своей философии.
По-моему, Сафрански очень точно и емко это излагает: «В этом и заключается нерв философии Ш. — уйти от бытия в созерцание. Когда субъект прекращает быть волей, у него пояляется возможность увидеть очевидную тайну мира — вездесущую волю».
В этом контексте вполне логично, что связь между волей и телесным для Ш. неразрывна: «Каждый ат воли есть в то же время и непосредственно проявляющийся акт тела». Сафрански пишет: «Сексуальность, как ее воспринимает Ш., становится для него моделью мучительно переживаемого проявления воли в целом». В этом много даже не от Дарвина, а от Докинза с его «эгоистичным геном», на самом деле. «Таков и жизненный путь животного: рождение — его вершина», вбивает гвозь в крышку гроба надежды Ш.
Тут же очень интересная связка с пресловутым вопросом свободы воли, который Ш. разрешает беспощадно: «Человек есть дело собственных рук до всякого познания, и последнее привходит, только чтобы высветить его <...> Согласно прежней теории, он хочет того, что познает; на мой взгляд, он познает то, чего хочет». И это очень верно, уж простите, всю жизнь мы «ищем себя» и учитмся понимать, чего же хотим на самом деле. Ницше сделал этот концепт не ужасным, а прекрасным, но не изменил по сути, говоря о «воле к собственной судьбе».
Еще к вопросу о хваленом пессимизме — взгляд Ш. на историю как на «бал-маскарад одних и тех же страстей и убеждений». Общий дух эпохи склонялся к тому, что история есть некое развитие, движение к чему-то хорошему, например, к истине, но тольео не наш Ш., конечно. Кстати, Сафрански замечает, что будь Ш. более популярным, чем ничего, его нападки на религию не остались бы безнаказанными — но не только его книги никто не читал, а на его лекции никто не ходил (хотя у Гегеля на люстрах висели) — даже цензура его игнорировала.
Еще один красивый аспект философии Ш. (который он также не спешил практиковать) — сострадание. «У морали, как пишет Ш., есть основа, которую не заметили в силу ее естественности. Эта основа — сострадание. <...> Это воля, которая страдает от себя самой, а при виде страдания других на какое-то время перестает воспринимать себя в своей индивидуальной ограниченности». Между прочим, именно на этом построен всякий современный научпоп про «эмоциональный интеллект», я вижу очевидную связь.
Под закат жизни к Ш. пришла неожиданная слава. Мать умерла, и ее романы забыли. Гегель умер, и его философию объявили устаревшей. А Ш. доскрипел и получил в 70 то, о чем он так мечтал в 30. Хотя комично и слегка обидно, что самым популярным было самое простенькое и попсовое его произведение — «Афоризмы житейской мудрости». Впрочем, странно, что он не популярен сейчаc; Сафрански очень точно формулирует, что «все советы Ш. исходят из факта существования общества как источника скрытой враждебности». Как тут поспоришь! Но просто читателей мало. С неподражаемым комизмом Сафрански сообщает читателю, что «В соседнем Хомбурге организован союз, члены которого с немецкой обстоятельностью посвящают себя поддержанию пессимизма». Очень хотелось бы узнать, как именно они его поддерживают и можно ли еще вступить 
Ну и под занавес: «В беседе с французским философом Мореном в 1958 году Ш. говорит: «Если в философии между строк не слышно слез, рыданий, зубовного скрежета и ужасного шума всеобщего взаимоного убийства, то это не философия». Извините, Ш., ваш учение Ницше вас превзошел.
«Senilia, или Размышления в старости» — отрывки из записных книжек и дневников Ш., изданные впервые чуть ли не в 2010 году и точно впервые приводящиеся на русском. Формат коротеньких отрывков, от абзаца до нескольких страничек, ровно на развитие одной мысли, живо напоминает Ницше, хотя, конечно, Ш. не ставил себе целью так писать, это просто заметки для себя. С этой точки зрения — не то чтобы безумно интересно, но есть очень забавные мысли.
«Глядя на животных, ясно видишь, что их интеллект задействован исключительно тогда, когда он служит их воле: у людей, как правило, едва ли не то же самое». Человек, наделенный избытком интеллекта сверх потребностей воли — гений.
«Как только отступает нужда, наступает скука, известная даже разумным животным, есть следствие того, что жизнь не имеет подлинного достойного содержания, а поддерживается в движении лишь за счет потребностей и иллюзии: но стоит этому движению застопориться, как сразу же становится заметкой вся бессодержательность и пустота бытия».