Третий отрывок из «Проблемы с Миром» Аберкромби

Рутина

– Так значит… вы здесь счастливы?

Лидди рассмеялась. А бывало, проходили недели, когда Броуд даже улыбки её не видел. Нынче же она постоянно смеялась.

– Гуннар, мы жили в погребе.

– В вонючем погребе, – добавила Май, тоже ухмыляясь. Сложно было представить тот погреб, когда солнечные лучи заливали их столовую через три больших окна.

– Мы ели очистки и пили из луж, – сказала Лидди, отрезая очередной кусок мяса на тарелку Броуда.

– Ждали в очереди, чтоб посрать в дыру, – сказала Май.

Лидди поморщилась.

– Не говори так.

– Я ж срала в дыру, так ведь? Чего ж трястись над этими словами?

– Я против такой манеры выражаться. – Лидди училась вести себя как настоящая леди, и наслаждалась каждым мигом. – Но да, так и было. С чего мы нам теперь не быть счастливыми? – Она подтолкнула соусник. Броуд раньше и подумать не мог, что бывает специальная посуда для соуса, не говоря уже о том, что и у него такая будет.

Он тоже улыбнулся. Заставил себя улыбнуться.

– Точняк. С чего бы нам не быть счастливыми? – Он загрёб вилкой бобов, и даже умудрился несколько из них отправить в рот, прежде чем все они попадали.

– С вилкой ты управляешься неважно, – заметила Май.

Броуд поковырял вилкой еду на тарелке. Даже держать эту проклятую штуку было больно. Слишком тонкая работа для его больных пальцев.

– Наверное, взрослым трудно привыкать к новому.

– Ты слишком молод, чтобы застрять в прошлом.

– Не знаю. – Броуд нахмурился, тыкая в кусок мяса, из которого сочилась кровь. – Прошлое умеет не отпускать.

Повисла неловкая пауза.

– Скажи, что сегодня останешься дома, – сказала Лидди.

– Хотел бы. Но надо идти на земляные работы.

– В такое время?

– Надеюсь, ненадолго. – Броуд положил приборы и встал. – Надо убедиться, что работа продолжается.

– Леди Савина не может без тебя обойтись?

Май гордо расправила плечи.

– Сказала мне, что всё больше и больше полагается на него.

– Что ж, скажи ей тогда, что она должна делиться тобой и с твоей семьёй.

Броуд фыркнул, обходя стол.

– Чёрт возьми, вот сама ей и скажи.

Лидди по-прежнему улыбалась, потянувшись к нему лицом, губы мягко прикоснулись к его губам. Она набрала веса. Все набрали, после голодных дней в Вальбеке. Теперь у неё снова появились те изгибы фигуры, как в то время, когда они только начинали встречаться. Тот же запах, как когда они впервые поцеловались. Столько времени прошло, а он всё так же её любил.

– Хорошо всё получилось, – сказала она, легонько касаясь его щеки кончиками пальцев. – Да?

– Не из-за меня. – Из-за комка в горле он говорил с трудом. – Простите меня. За все проблемы, что я принёс…

– Это в прошлом, – строго сказала Лидди. – Сейчас мы работаем на светскую даму. И здесь нет никаких проблем.

– Да, – сказал Броуд. – Никаких проблем. – И пошёл к двери.

– Пап, не сильно напрягайся на работе! – крикнула Май. Когда он оглянулся, она улыбалась ему, и эта улыбка зацепила в нём что-то. Словно в его груди сидел крюк, за который тянуло всё, что бы она ни делала. Он улыбнулся в ответ. Неловко поднял руку на прощание. А потом увидел татуировку на тыльной стороне ладони, и резко опустил её. Втянул в манжету прекрасного нового пиджака.

И тщательно прикрыл за собой дверь.

Броуд шагал через лес ржавых железных колонн, по потемневшему полу склада к островку лампового света. Звуки шагов эхом разносились по всей этой чернильной пустоте.

Хальдер стоял, скрестив руки, его лицо скрывалось в тени. Он был из тех, кому нравится молчать. Рядом с ним к колонне с самоуверенным видом прислонился Баннермен. Он был из тех, кого вечно не заткнёшь.

Их гость сидел на одном из трёх старых потёртых стульев. Его руки были привязаны к спинке, а лодыжки – к ножкам. Броуд остановился перед ним, хмуро глядя сверху вниз.

– Ты Худой?

– Я Худой. – По крайней мере не пытается отрицать. Некоторые пытались. Броуд их не винил.

– Забавное имечко для него, – сказал Баннермен, глядя на Тощего так, словно тот всего лишь комок глины. – Так-то он довольно крепкий. Не назвал бы его жирным. Но и худым тоже не назвал бы.

– Прояви немного уважения, – сказал Броуд, снимая пиджак. – Мы можем работать и без неучтивости.

– И какая разница?

Броуд повесил пиджак на спинку стула и расправил рукой отличную ткань.

– Для меня разница есть.

– Мы здесь не друзей заводить собрались.

– Я знаю, зачем мы здесь. – Броуд посмотрел Баннермену в глаза и смотрел, пока тот не облизнул губы и не отвёл взгляд. Тогда он развернул стул перед Тощим и сел. Надел на нос свои стекляшки, сцепил руки. Он заметил, что рутинные действия помогают. Как тогда, когда он подметал пивоварню в Вальбеке. Просто работа, как любая другая.

Худой всё это время наблюдал за ним. Испуганными глазами, разумеется. Лоб взмок. Впрочем, настроен решительно. Скорее всего, сломать его будет сложно. Но что угодно ломается, если нажать достаточно сильно.

– Меня зовут Броуд. – Он увидел, как Худой смотрит на татуировку на тыльной стороне его ладони, и не стал убирать руку. – Раньше служил в армии.

– Мы все служили, – сказал Баннермен.

– Знаешь, на кого мы сейчас работаем?

Худой сглотнул.

– На Корта?

– Нет.

Худой сглотнул сильнее.

– На Савин дан Глокту.

– Верно. Мастер Худой, мы слышали, вы занимались организацией. Мы слышали, что вы убеждали рабочих сложить инструменты.

Баннермен неодобрительно поцокал языком.

– С учётом того, как всё устроено на земляных работах, – сказал Худой, – сколько часов они работают, и сколько за это получают, их не очень-то нужно убеждать.

Броуд спустил стекляшки, чтобы потереть переносицу, а потом вернул их на место.

– Слушай. Ты вроде бы достойный человек, так что я даю тебе любую возможность, какую только могу. Но леди Савин хочет, чтобы канал был закончен. Она за него заплатила. И вот что я тебе скажу… неразумно вставать между ней и тем, за что она заплатила. Неразумно.

Худой наклонился вперёд. Насколько это возможно для привязанного к стулу.

– На днях умер парень. Раздавило балкой. Четырнадцать лет. – Он выгнул шею, чтобы посмотреть на Баннермена. – Ты знал об этом?

– Слыхал, – сказал Баннермен, и, судя по тому, как он разглядывал свои ногти, ему было насрать.

– Это хреново. – Броуд щёлкнул пальцами, чтобы Худой снова посмотрел на него. – Вопрос в том, как ему поможет то, что тебе намнут бока?

Худой вызывающе задрал нос. Он нравился Броуду. Они могли бы быть на одной стороне. Наверное и были, полагал он, и совсем недавно.

– Я могу помочь другим. Такие как ты не поймут.

– Возможно, я тебя удивлю. Я был в Вальбеке, брат, с ломателями. Достойно сражался. По крайней мере, думал, что достойно. А до этого служил в Стирии. Думал, что и там сражался достойно. Всю свою жизнь я достойно сражался. И знаешь, что мне это принесло?

– Ничего? – сказал Баннермен.

Броуд хмуро посмотрел на него.

– А ты любишь испортить рассказ, раскрыв всю соль, да?

– Просто тебе нужен новый материал.

– Пожалуй, ты прав. Проблема с достойным сражением в том, что когда сражение начинается, всё достоинство кончается. – Броуд начал закатывать рукава, раздумывая, что сказать. Медленно. Тщательно. Сказал себе, что это ради Май, и ради Лидди. Подумал, что бы они сказали, если бы узнали об этом, и ответ ему не понравился. Вот почему им лучше не знать. Никогда.

– Я убил… дай-ка подумать… может, человек пятьдесят. Может и больше. Некоторые были пленниками. Просто выполняли приказы, но… я всё равно их убил. Сначала ещё считал их, потом пытался бросить счёт, но… – Броуд посмотрел вниз, на маленькую полоску земли между сапогами Худого. – Буду честен, большую часть времени я был пьян. Пил, сколько мог. Всё как в тумане. Помню одного парня, на войне. Стириец, наверное, всё лопотал что-то, я не понимал ни слова. Швырнул его со стены. Сколько там была стена Масселии, шагов тридцать в высоту? – Он глянул на Хальдера. – Ты ж был в Масселии?

Хальдер кивнул.

– Скорее двадцать.

– В любом случае, довольно высоко. Он упал вот этим местом на телегу. – Броуд ткнул рукой себе в рёбра, показывая, каким. – И его сложило пополам, вбок. Живому человеку так нельзя. Я к тому, что его ноги вывернулись назад. И он начал издавать звук. – Броуд медленно покачал головой. – Клянусь, такой звук издаёт ад. И всё никак не останавливался. На войне всякого дерьма повидаешь. Это меняет взгляд на вещи.

– Меняет, – сказал Хальдер.

Худой уставился на него.

– Ты думаешь, тут есть, чем бахвалиться?

– Бахвалиться? – Броуд уставился на него в ответ, поверх краёв стекляшек, так что Худой в ламповом свете выглядел всего лишь мерцающим размытым пятном. – Блядь, нет. Я просыпаюсь в поту́. Иногда пла́чу. В спокойные времена. И не стесняюсь признать это.

– Я тоже, – сказал Хальдер.

– Я просто… пытаюсь, чтоб ты понял. – И Броуд снова вернул стекляшки на нос, на ту небольшую выемку. – Понял, к чему всё идёт, прежде чем мы дойдём до конца и поймём… что не хотели такого. – Он поморщился. Всё получалось неправильно. Ему хотелось бы лучше управляться со словами, но, если честно, одними словами редко получалось выполнить такую работу. Малмер куда лучше умел говорить. И гляньте, чем это для него кончилось. – Что я пытаюсь сказать…

– Мастер Броуд?

Он удивлённо обернулся. В офисе, построенном на колоннах в задней части склада, горел один фонарь. На лестнице, ведущей туда, стояла фигура. Женская фигура, высокая, стройная и изящная. Броуд почувствовал, как в глубине живота мерзко шевелится страх. Нынче маленькие женщины причиняли ему куда больше бед, чем большие мужики.

– Просто… подожди, – сказал он, вставая.

– Он никуда не собирается. – И Баннермен похлопал Тощего по лицу, заставив того вздрогнуть.

– Уважение. – Броуд зашагал по складу, эхом разносились звуки шагов. – Оно же ничего не стоит.

Это была Зури. Она выглядела обеспокоенно, и оттого он сам забеспокоился. Взволновать её было сложнее всех, кого знал Броуд.

– Что случилось? – спросил он.

Она кивнула в сторону офиса.

– Леди Савин здесь.

– Она здесь сейчас?

– Хочет посмотреть на вашу работу. – В темноте между ними повисла пауза. Одно дело заниматься этим. Можно убеждать себя, что это необходимо. И другое дело наблюдать. – Может быть вы могли бы… убедить её, что не сто́ит?

Броуд поморщился.

– Если бы я мог убеждать людей одними разговорами, то мне не пришлось бы убеждать их другими способами.

– Мой учитель священного писания часто говорил, что тот, кто пытается и терпит неудачу, благословен так же, как и тот, кто добился успеха.

– По моему опыту это не так.

– Попытка не пытка.

– И это, по моему опыту, тоже не так, – пробормотал Броуд, следуя за ней по ступеням.

От двери Савин выглядела обычно, идеально себя контролировала. Ближе, в свете лампы, было видно, что не всё в порядке. Краешки ноздрей были болезненно-розовыми, глаза жадно блестели, а из парика выбилась прядь волос. Потом он заметил на её пиджаке тусклые пятна, и это было столь же невероятно, как полное отсутствие одежды на ком-то другом.

– Леди Савин, – сказал он. – Вы уверены, что хотите смотреть на это?

– Так мило, что ты заботишься, но у меня сильный желудок.

– Не сомневаюсь. Я думал не о вас. – Он заговорил тише. – Дело в том, что вы пробуждаете во мне всё худшее.

– Мастер Броуд, твоя проблема в том, что ты путаешь свои лучшие качества с худшими. Мне нужно, чтобы завтра утром первым делом возобновились работы на канале. Первым делом. Мне нужно, чтобы он открылся и начал приносить мне деньги. – Последнее слово она прорычала, оскалив зубы, и от её ярости его сердце застучало громче. Она была на голову ниже него, и он удивился бы, если весила всего вдвое его меньше. Но всё равно она его пугала. Не из-за того, что могла с ним сделать. А из-за того, что она могла заставить его делать. – А теперь, будь лапой, добейся этого.

Броуд взглянул на Зури, чёрные глаза которой блестели в темноте.

– Все мы – пальцы на руке Божьей, – пробормотала она, печально пожав плечами. Он посмотрел на свою руку, суставы которой заболели, когда он медленно сжал её в кулак.

– Как скажете.

Броуд зашагал назад, к островку света, по полу склада. Эхом разносились звуки шагов. Он приказал себе выглядеть энергично. Играть свою роль. Но он всегда был неважным актёром. Правда состояла в том, что он с нетерпением ждал, когда окажется там.

Худой, видимо, заметил что-то в глазах Броуда. Он заёрзал на стуле, словно мог увернуться от того, что случится. Но ни один из них не мог.

– Стой, погоди…

Татуированный кулак Броуда врезался ему в рёбра. Стул качнулся назад, и Баннермен его поймал и толкнул обратно. Другой кулак Броуда врезался в другой бок Худого, и тот выгнулся, выпучив глаза. На миг он замер, дрожа, и его лицо покраснело. Потом со стоном выдохнул, и его стошнило.

Рвота брызнула ему на колени и на пол склада, и Баннермен отступил назад, хмуро глядя на свои новые сияющие ботинки.

– О, да тут у нас фонтан красноречия.

Не так-то легко было перестать бить. Не так-то легко было Броуду взять себя в руки и заговорить. Когда он всё же заговорил, его голос прозвучал удивительно спокойно.

– Время цивилизованных разговоров прошло. Выводите его.

Хальдер вышел из темноты, таща с собой кого-то. Юного парня, связанного, булькающего в кляп.

– Нет, – прохрипел Худой, когда Хальдер толкнул парня, а Баннермен начал привязывать его к стулу. – Нет, нет, – с уголка его рта всё ещё свисала струйка слюны.

– Человек может многое вынести, когда считает, что ведёт достойное сражение. Я это знаю. – Броуд мягко потёр костяшки пальцев. – Но смотреть, как такое делают с твоим ребёнком? Это совсем другое.

Парень оглядывался, слёзы текли по его лицу. Броуду хотелось выпить. Он практически чувствовал вкус выпивки на языке. С выпивкой всё становилось проще. Во всяком случае, на какое-то время. Потом – сложнее. Он откинул эту мысль.

– Вряд ли я и этим буду бахвалиться. – Броуд проверил, нормально ли закатаны рукава. Почему-то это казалось важным. – Но если прибавить это ко всему дерьму, что я натворил, вряд ли даже уровень поднимется.

Он глянул в сторону офиса. Может, надеялся, что Савин там машет ему, чтобы остановился. Но там никого не было. Только свет, который говорил, что она смотрит. Человек должен уметь сам остановиться. У Броуда это всегда получалось плохо. Он повернулся назад.

– Я бы хотел вернуться домой.

Он снял стекляшки, сунул их в карман рубашки, и освещённые лампой лица превратились в пятна.

– Но у нас впереди вся ночь, если потребуется.

Страх паренька, ужас Худого и беспечность Баннермена – в размытых пятнах Броуд с трудом различал их между собой.

– Представь себе… состояние вас обоих к тому времени.

Стул парня заскрежетал по полу склада, когда Броуд передвигал его в нужное место.

– Осмелюсь предположить, что вскоре вы оба будете издавать такие звуки.

Он снова проверил рукава. Рутина, рутина, рутина.

– Которые издаёт ад.

Броуд знал, что чувствовал бы, если бы беспомощно сидел, связанный, на одном стуле, а Май – на другом. Поэтому он практически не сомневался, что это сработает.

– Стачки не будет! – выдохнул Худой. – Стачки не будет!

Броуд выпрямился, моргая.

– Что ж, это хорошо. – Он не чувствовал, что это хорошо. Глубоко внутри он чувствовал сильное разочарование. Нелегко было разжать кулаки. Нелегко было достать стекляшки из кармана рубашки и снова зацепить их за уши. Слишком тонкая работа для его больных пальцев. – Твой сын останется с нами, просто для гарантии, что ты не передумаешь.

Парень извивался, когда Баннермен тащил его по полу склада в темноту.

– Уважение! – крикнул Броуд, тщательно раскатывая рукава.

Важно, когда есть рутина.