Глава IV.
Скорбная весть. Возобновление клятвы. — Отважный маневр. — Сигнал о побеге. — Отчаяние командира «Бдительного». — Тайна!
В этот день исполнялся ровно год с момента прибытия четырех китайцев в Нумеа и почти полгода с тех пор, как Бартес надел костюм ссыльного. В-сущности, ничто не нарушало монотонность жизни ссыльных.
Около полудня в колонию прибыл пакетбот из Сиднея, привезший почту из Франции, и Бартес получил скорбную весть о смерти отца. Старик не смог пережить бесчестья сына, хотя и был убежден в его невиновности.
Узнав об этом роковом событии, несчастный молодой человек испытал приступ беспомощной злобы... он не плакал. Его грудь сдавила огромная боль. Люди такого закала не знают слез. И И Бартес вновь поклялся себе священной памятью отца быть беспощадным в день отмщения ко всем тем, кто прямо или косвенно был причиной его несчастий.
Когда наступила ночь, по причине ужасной бури, приведшей к шторму на море и обезлюдевшей остров Ну, Бартес не сомневался, что не встретит по дороге караульных. Он крался среди зарослей гуявы (устаревшее название псидиума, рода растений семейства миртовых. Изначально в Океании не росла, была занесена туда специально — прим. пер.) и банановых пальм, которые росли вокруг домиков китайцев, и, миновав двух часовых с саблями наголо и револьверами в руках, расставленных здесь с обеих сторон, удачно достиг жилища своего пожилого друга.
У входа его охватили сомнения, так как внутри соломенной хижины не было ни лучика света. Бартес предположил, что обитатели домика уже спят, но вдруг услышал голос:
— Это вы, господин Бартес?
Получив утвердительный ответ, голос, принадлежавший Порнику, прибавил:
— Не шумите, здесь все кишит «мухами». Просто чудо, что вам удалось пробраться сюда незамеченным.
Как мы уже сообщали выше, в описываемый вечер господин Прево-Лемер устроил открытый прием. И вот, в то время, когда его дом был ярко освещен, а «Бдительный» внимательно осматривал море и берега острова Ну, в море возникла красивая трехмачтовая американская шхуна, смахивающая на авизо (сторожевой корабль — прим. пер.). Все огни на ней были погашены. Лодка приближалась к берегу, стараясь не оказаться в поле зрения электрических огней фрегата. Чтобы достигнуть своей цели, судно направилось между основным островом (Новая Каледония — прим. пер.) и Ну, вступило, несмотря на порывы ветра и волнение моря, войдя в канал. Это был крайне смелый маневр, как как сильные волны вполне могли бросить корабль на гряды рифов, здесь и там поднимающих свои угрожающие головы из воды. Днем подобное плавание в этом месте было крайне опасным из-за северного бриза. В восемь же часов вечера это было бы совершенно невозможный действием, поэтому сторожевой корабль «Сюркуф», отвечавший за безопасность данного канала, еще до шторма занял безопасное место в порту.
Когда судно дошло до середины прохода, рулевой стал на нос и прицелился в берег огромным гарпуном, который был подвешен на подъемники шестнадцатью членами команды.
— Приготовиться к запуску, — тихо произнес вахтенный офицер.
— Держи по ветру, — сказал рулевой.
Две команды прозвучали почти одновременно, и, несмотря на возникшую в этот момент огромную волну между судном и берегом, шестнадцать человек запустили гарпун, который пролетел двадцать метров и вонзился в твердую землю, натянув привязанный к нему канат. В этот момент одна из самых неистовых волн поднялась так высоко, что грозила опрокинуть корабль... Однако тот, не зачерпнув воды, продолжал держаться вблизи острова Ну. В эту минуту буря разразилась с новой силой. Никто и помыслить бы не мог, что в такую погоду возможно подойти к берегу...
Бал у генерального прокурора близился к концу. Молодые чиновники, адъютанты и штабные офицеры уже приступили к финальному танцу, как вдруг все замерли, застигнутые врасплох вполне понятным действием. Среди завываний бури вдали раздался сильный грохот... Это была пушка, сообщающая о побеге из тюрьмы.
Незаметная короткая улыбка пробежала по лицу генерального прокурора, но он тотчас же вернулся в свое обычное холодное и бесстрастное состояние... Никто не смог бы понять, был ли он доволен этим происшествием или же, наоборот, оно спутало его планы.
Через минуту телеграф на острове Ну, соединенный напрямую с канцелярией губернатора, принес следующее сообщение:
«Китайцы бежали. Эдмон Бартес, Порник и три их товарища пропали. Двое караульных солдат найдены связанными с кляпами во рту в одном из домиков китайцев. На западе виден парус. «Бдительный» ушел в погоню.»
Всю ту ночь караульные ежечасно проводили свой обычный досмотр, не замечая однако ничего подозрительного. Лишь на рассвете перед самым звонком на побудку они обнаружили исчезновение китайцев с их «товарищами». Была поднята тревога, и весь остров был обшарен сверху донизу, но беглецов обнаружить не удалось. Не удалось ничего узнать и от двух морпехов, найденных связанными в одном из домиков китайцев. Они сообщили, что заснули накануне на посту, тщетно пытаясь побороть необъяснимую сонливость. Что было дальше никто из них не помнит. Естественно они побоялись признаться в том, что при заступлении на пост в два часа ночи получили от Порника по большому стакану тафии (тростниковая водка — прим. пер.) и именно с этого момента наблюдался их пресловутый провал в памяти. Бедняги рисковали попасть под трибунал за сон на дежурстве, но их спас отчет военного врача, который нашел следы наркотического вещества в кувшине, из которого часовые наливают себе освежающий лимонад, который широко распространен в колониях.
С первыми лучами восходящего солнца увидели на западе, на краю горизонта, неизвестное судно, которое на всех парах и парусах неслось в открытый океан, пользуясь попутным ветром.
Второй помощник «Бдительного» без колебаний бросился в погоню, однако вынужден был довольно быстро оставить эту затею. Неизвестное судно двигалось гораздо быстрее, и командир «Бдительного» был вынужден повернуть свой корабль обратно в порт.
За восемь дней до описанных событий в колонию на паруснике из Бордо прибыл элегантный и утонченный незнакомец, назвавшийся господином де Сен-Фюрси.
Он объявил, что целью, ради которой он прибыл в колонию, являлось создание обширного земледельческого хозяйства в Нумеа. Имея при себе рекомендательные письма от военно-морского министра к губернатору и генеральному прокурору, он был хорошо принят в колонии, где перед ним сразу открывались все двери. Господин откровенно заявлял, что, будучи обладателем большого состояния, он собирался преобразовать Новую Каледонию в сельскохозяйственном отношении. Данный проект был воспринят крайне благосклонно, так как мечта колонистов давным-давно состояла в том, чтобы какой-нибудь магнат из метрополии использовал свои богатства на развитие данного региона.
Как бы там ни было, господин де Сен-Фюрси вел себя так, словно имел самые серьезные намерения закрепиться в Океании. Поездки вглубь страны, беседы с местными жителями — словом все говорило за то, что он закладывает фундамент для закрепления своих позиций на этой территории.
Однако читатель наверняка уже догадался, что все это делалось лишь для отвода глаз. Этот благородный незнакомец был просто сыщиком, которого парижский департамент полиции прислал господину Прево-Лемеру для выполнения описанной выше секретной миссии. Каждый вечер они тайно проводили долгие беседы, несомненно направленные на то, чтобы обозначить линию поведения, которой они собирались следовать в дальнейшем.
За три-четыре дня до бегства китайцев на некоторые из этих встреч стал приходить третий, принимавший все меры предосторожности, чтобы не быть узнанным. Этим третьим был ни кто иной, как парижанин Ланжалле, которого вовлек в это дело, так заботившее генерального прокурора, господин де Сен-Фюрси. По словам последнего Ланжалле мог получить не только свободу, но и собственную концессию в Нумеа, обеспеченную всем необходимым, включая рабочий скот, лошадей и орудия земледелия, что позволит ему жить довольной и счастливой жизнью. Ланжалле мечтал о том, чтобы стать земледельцем и разводить домашнюю птицу, поэтому эмиссар Прево-Лемера, который не желал самолично заниматься подобными уговорами, без особенного труда уговорил парижанина принять участие в их деле. Ведь в данном случае Ланжалле оказывал огромную услугу своему правительству, а когда дело касается государственных интересов, то одно поручение не считаться бесчестным для истинного патриота. Предательство обычно затрагивает тех, кто доверился нам без всякой к тому надобности, но тот, кто следит за заключенным, исполняет свою прямую обязанность, донося о каком-нибудь злоумышлении. Именно в такой ситуации и оказался Ланжалле. Живя с Чангом и следя за тем, чтобы тот не мог сбежать и не сносился с другими заключенными, парижанин видел к себе лишь хорошее обращение, однако китайцы всегда вели себя достаточно замкнуто. Таким образом с точки зрения чести Ланжалле не был ничем обязан Чангу. А вот будучи военным человеком он обязан был подчиняться указаниям, полученным от начальства. Весь этот набор доводов и склонил Ланжалле на сторону Сен-Фюрси и Прево-Лемера.
Инструкции, полученные Ланжалле от генерального прокурора, не были нудными или сложными. «Ничего не делать и не говорить, не вступать в полемику, за всем наблюдать, держать связь с де Сен-Фюрси, которому Ланжалле должен подчиняться, а также сообщать о своем местоположении где бы оно ни было, так как нужно находиться при Чанге постоянно, следуя за ним как тень, даже в случае побега из тюрьмы... Нo прежде всего быть нем, как рыба, с тремя другими «товарищами» китайцев.»
Справедливости ради нужно отметить, что, как и Ланжалле, Порник и двое других «товарищей» тоже подверглись зондированию со стороны де Сен-Фюрси, однако все трое пригрозили ему кулаками, обозвав «мухой» и «грязной ищейкой», угрожая разобраться с ним по-свойски, если он от них не отстанет.
Порник даже добавил к тому, что если этот «жандарм» или «полицейский» — самые ненавистные для него и самые крепкие слова в лексиконе заключенного — еще раз будет замечен в тюрьме, то Порник лично сломает ему нос.
К счастью господин де Сен-Фюрси, он же Гроляр — так его звали на самом деле и так мы будем называть его в дальнейшем — не раскрывал все планы Прево-Лемера никому, включая Ланжалле.
Через три дня после этого состоялся уже описанный нами побег, крайне обрадовавший тех, кто держал пари за возможность этого события.
Больше всех предавался отчаянию командир «Бдительного». Мало того, что он потерял значительную сумму денег, которая осела в карманах доктора Морисо, командир считал, что репутация «Бдительного» получила удар, от которого едва ли когда-нибудь оправится.
— Я понимаю, что это не ваша вина, Пенарван, — сказал он своему помощнику. — Все необходимые меры предосторожности были приняты, но кто бы мог подумать, что в эту проклятую погоду, да еще ночью, найдутся люди, способные пройти между основым островом и островом Ну, не будучи выброшенными на рифы?»
И только два человека не были особенно удивлены случившимся, хотя и старались скрыть свои эмоции. Имей они на то желание, генеральный прокурор и господин де Сен-Фюрси могли бы многое рассказать на эту тему...
Но они хранили полное молчание об этом происшествии. Более того, сыграв отведенную ему роль, Гроляр отправился в Австралию для закупки машин для обработки земли и более никогда уже не появлялся в Нумеа.
Внезапный отъезд де Сен-Фюрси был напрямую связан письмом от Ланжалле, которое было по получении немедленно доведено до сведения генерального прокурора.
Никто в Нумеа, где еще долгое время рассказывали, словно о какой-то легенде, о бегстве китайцев, так и не узнал ни истинных мотивов этого события, детали которого Прево-Лемер держал в строжайшем секрете, ни последствий для лиц, замешанных в нем.
Мы же, будучи не связанные подобными обязательствами, вполне способны поднять поднять завесу над этим таинственным происшествием, а также рассказать о всех тех событиях, которые, само собой разумеется, произошли с действующими лицами это необыкновенной истории.
цитировать