Книга первая. Король смерти.
Часть первая. Кванг.
Глава I.
Крейсирование «Бдительного». — Таинственные китайцы. — Предположения растут. — Тревожная ночь. — Торжественный вечер в Нумеа. — Господин генеральный прокурор.
Солнце садилось за далеким горизонтом в дымке Тихого океана. По небу двигались густые черные тучи, гонимые ветром, предвещая шторм.
Глубокая ночь, мрачная как все безлунные ночи, постепенно окутывала своим темным покрывалом необозримую водную равнину, окружающую берега Новой Каледонии. Караульные из корпуса морской пехоты (Корпуса морской пехоты были расквартированы во всех колониях Франции и являлись исключительно сухопутными войсками — прим. пер.) просигналили отбой внутри каторжной тюрьмы на острове Ну.
Одновременно с этим броненосный фрегат первого ранга «Бдительный» снялся с якоря и вышел на рейд с зажженными наблюдательными электрическими огнями, которые искрились словно звезды на помраченной лазури неба. На носу фрегата сторожевой матрос громко выкрикивал через равномерные промежутки времени свое обычное: «Смотри... зорко!»
Эти слова, словно отдаленное эхо, доходили до берега и терялись в гряде рифов, окружавших остров.
На закате море только начинало волноваться, но фрегат на случай урагана был под всеми парами, готовый выйти в море при первом проявлении опасности.
Время от времени луч электрического света освещал все заливы острова, его рифы и заросли кокосовых пальм и таману (Calophyllum caledonicum — эндемическое дерево в Новой Каледонии (прим. пер.)), словно пытаясь обнаружить побег заключенных.
Ровно год тому назад в тюрьму были привезены четверо крайне странных и загадочных китайцев, вокруг которых вскоре разрослась целая серия легенд, однако ни одна из этих фантастических теорий, существующих в воображении рассказчиков, ни на йоту не приблизилась к истине.
Стоит отметить, что ситуация действительно была весьма нестандартной. Никто в Новой Каледонии, включая начальника тюрьмы, администрацию и даже самого губернатора, не знали истинных причин появления пресловутых китайцев на острове.
В один прекрасный день их привезли сюда вместе с обыкновенными ссыльными, однако к своему удивлению тюремная администрация обнаружила, что в сопроводительных документах китайцев нет никаких сведений ни о причинах их ссылки, ни о ее продолжительности.
В бумагах были лишь их имена, точнее сказать имена, которыми они сами себя называли — Фо, Киенг, Лу и Чанг, — а затем шли следующие комментарии:
«Заключенные должны быть предметом самого строгого наблюдения, дабы они не могли убежать.
Если они захотят сделать какие-либо признания, то должны быть отведены к главному судье, коим является генеральный прокурор в Нумеа. Именно он должен выслушать эти показания согласно полученным им на этот случай секретным инструкциям.
Более того, заключенные должны находиться в полном распоряжении вышеупомянутого чиновника, который имеет полное право давать на их счет любые указания. Он даже имеет право даровать им свободу под свою личную ответственность.
Согласно распоряжениям свыше китайцам предоставлено право иметь традиционную прическу, носить национальный костюм, а также сохранить при себе все, что окажется у них в день прибытия в место заключения.
Наконец, при отсутствии противоречащего этому приказа необходимо следить за тем, чтобы между этими заключенными не было никаких контактов.»
Данные комментарии, исходящие от обоих министерства юстиции и морского ведомства, так противоречили всем обычаям, утвердившимся в священном храме бумажной бюрократии, что все рыцари пера в канцелярии тюрьмы, за многие годы привыкшие к определенным административным нормам, в один голос заявили, что никогда еще не было видели подобного нарушения всех правил. В течение восьми дней между судебной палатом, администрацией и канцелярией губернатора происходил активный обмен сообщениями, замечаниями и наблюдениями, ничего, однако, не разъяснявшими и годными лишь на то, чтобы заполнить собой не один десяток ящиков в столах. Короче говоря, ситуация шла к тому, чтобы принять эпические масштабы, как вдруг со следующим пакетботом, доставившим официальную корреспонденцию, пришло не решившее проблему распоряжение о том, что губернатор обязан предоставить китайцев в полное распоряжение генерального прокурора.
Иного выхода кроме как подчиниться не было, однако любопытство всего руководства колонии было возбуждено до предела, а воображение каждого сотрудника рисовало самые абсурдные и бессмысленные истории, которые моментально разносились по всему острову.
Генеральный прокурор получил объемистое конфиденциальное письмо, содержащее подробнейшую информацию по этому делу. Однако он оставался непроницаем, и всякий раз, когда его спрашивали об этом неординарном событии, ограничивался фразой о том, что обязан хранить строжайший секрет.
Даже сам губернатор не был удачлив в своих попытках разузнать что-либо. В итоге отношения между двумя чиновниками стали весьма прохладными, и они стали видеться друг с другом исключительно на официальных мероприятиях.
В последующие несколько месяцев разные предположения продолжали расти, и вскоре дело дошло до того, что четверо китайцев стали основной темой для разговоров между чиновниками и колонистами как на дружеских встречах, так и на официальных мероприятиях, где обсуждались дела страны.
Часть людей считали, что заключенные участвовали в заговоре против безопасности государства. Другие, доказывая всю нелогичность такого предположения на основании национальности заключенных, утверждали, что они совершили какое-нибудь настолько мерзостное преступление, что его огласка вызвала бы скандал в обществе. На этот второй вариант чиновники, намного лучше разбирающиеся в административных аспектах существования исправительной колонии, отвечали, что если бы китайцы действительно были замешаны в каком-либо важном государственном преступлении, то комментарии на их счет не представляли бы такой странной смеси строгости и снисхождения. Если, с одной стороны, рекомендовалась строгая бдительность для предотвращения возможного бегства и им запрещено было общаться друг с другом, то, с другой стороны, они не были одеты в арестантские костюмы, закованы в цепи или назначены на принудительные работы.
Напротив, им позволили оставить свои национальные прически с характерными длинными косами и носить имеющиеся на них драгоценности, что было верным признаком того, что это не были обычные преступники. В частности, тот из них, кто называл себя Фо, носил на пальце огромное золотое кольцо с брильянтом, стоившее около шести тысяч пиастров. Тридцать тысяч франков на пальце ссыльного — это было редкое явление само по себе, но дозволение оставить при себе подобную драгоценность было еще более удивительным событием и решительно исключало всякую мысль о каком-нибудь гнусном преступлении.
Реальнее всего было предположить, что китайцы оказались замешаны в недавнем дворцовом перевороте, происшедшем в Хюэ, столице протектората Аннама (французская административная единица в северном Вьетнаме, которая до 1882 г. находилась под контролем Китая — прим. пер.), и направленном больше против французского резидента, чем против короля, хотя последний и вынужден был бежать с помощью своего премьер-министра Тюйе.
Сторонники этого мнения также добавляли, что китайцы были размещены в четырех домиках на острове Ну, где они пользовались относительной свободой, и что каждому из них выделили по одному ссыльному из военных, осужденных по тем статьям, которые не наносили ущерба чести.
Наконец, железным аргументом было то, что будь они преступниками, разве предоставили бы генеральному прокурору право отпустить их на свободу?
Подобное право несомненно было предоставлено ему в силу определенных условий, неизвестных даже официальной администрации острова. Именно в этом и была суть вопроса! Ни один из прочих узников не мог быть помилован подобным образом.
Однако, как и в любой дискуссии такого рода, каждая из сторон придерживалась собственного мнения, и с раннего утра словесные баталии разгорались с новой силой.
Существовало еще одно обстоятельство, которое еще больше возбуждало интерес к таинственному делу. Правда это была или неправда, но в одном из частных писем от генерального прокурора губернатору содержалось указание, что надзор за китайцами должен быть неусыпный ибо еще в ходе транспортировки в Новую Каледонию четыре сына Поднебесной заявили, что не пройдет и года, как они совершат побег с острова.
Подобное заявление было сделано ими еще раз по прибытии в тюрьму.
Между тем их поведение не давало никакого повода о реальной почве под подобными заявлениями. С их стороны не было предпринято ни малейших попыток обмануть бдительность надзора, который был за ними установлен.
В тот самый вечер, когда «Бдительный» осматривал побережье Ну через свои электрические огни, истекал год пребывания китайцев на острове. Местные жители, чье любопытство было возбуждено до крайней степени, с лихорадочным нетерпением думали, каким это образом китайцы, дав подобное обещание, смогут обмануть бдительность установленного за ними надзора.
Всему Нумеа не спалось в эту ночь. Каждый житель ожидал услышать, когда же выстрелит пушка, возвещающая о побеге из тюрьмы.
Казалось, что администрация приняла все меры предосторожности ибо уже в течение пятнадцати дней фрегат регулярно делал обход вокруг острова Ну, каждую ночь с интервалом в пять минут освещая своими огнями все побережье, включая официальные учреждения, домики заключенных и многочисленные заливы, расположенные по всему побережью острова.
Кроме того, всюду, где имелась возможность пристать какому-либо подозрительному судну, были расставлены часовые. Возгласы матроса на фрегате: «Смотри… зорко!» чередовались с возгласами морских пехотинцев: «Стражник, будь наготове!». Все это идеально демонстрировало, что вся территория хорошо охраняется и любые варианты побега полностью исключены.
И однако несмотря ни на что в Нумеа, находящемся в шести тысячах лье от Франции, где любое мало-мальски значительное событие приобретало огромную важность, было заключено множество пари за и против возможности предполагаемого бегства.
В подобной однообразной и следовательно монотонной жизни любой колонии, куда, как и в Новую Каледонию, письма и газеты попадают спустя целых три месяца с момента их выпуска, совершенно неудивителен тот интерес, который был проявлен к этому загадочному делу, развязку которого ожидали все жители острова — и потому только ленивый не заключил в этом отношении пари.
В тот достопамятный вечер у генерального прокурора был открытый прием. Это значило, что все лица в колонии, которые обычно приходили в его дом с официальным визитом, сегодня могли запросто придти сюда пообщаться или поиграть в карты, что в другие дни было возможно только по особому приглашению.
Дамы и молодые люди постепенно наводняли большую залу, где под легкий музыкальный аккомпанемент вечер заканчивался несколькими сеансами вальса или польки. Подобные очаровательные вечера могут устраиваться только в колониях, где любой участник способен найти для себя удовольствие по вкусу, не особо задумываясь о рамках этикета.
Но в этот вечер места за карточными столиками и пианино были пусты, так как все умы занимало лишь одно единственное событие, полностью захватившее весь город.
Окруженный женским обществом господин генеральный прокурор Прево-Лемер с большим трудом отделывался от всех нескромных вопросов, хотя и делал это с присущей ему по должности изысканной вежливостью. Из его уст лилась изящная ироничная болтовня, которая так характерна для политиков и дипломатов с ситуации, когда окружающее их дамское общество стремится более энергично, чем следовало бы, выудить из них сведения о разных деловых вопросах.
Другая крайне оживленная группа людей окружала командира «Бдительного» капитана Маэ де Ла Шенэ, который в этот вечер оставил судно на своего старшего помощника Люка Пенарвана.
Старый морской волк заявлял всем любопытным, что готов участвовать во всех заключенных пари против возможности ожидаемого побега.
— Изволите ли видеть, сударыни, — кичился он, — пока «Бдительный» находится в водах острова Ну, сам дьявол собственной персоной не сможет обмануть бдительность моего помощника Люка Пенарвана.»
Это была визитная карточка капитана, обыгрывать имя своего корабля, и подобного мастерства он требовал от всех своих подчиненных. Он никогда не сходил на берег, не сказав своему помощнику:
«Бдительность, Пенарван, и еще раз бдительность, тысяча чертей! Не зря наш корабль носит свое название!»
Это был единственный каламбур, которой он сумел придумать за всю свою жизнь, а потому никогда не упускал возможности вставить его в разговор. Произнося эту фразу, капитан всегда оборачивался к корабельному врачу, который слыл самым отчаянным каламбуристом во всем французском флоте, и с умным видом говорил:
— Эй, Морисо! Не вы ли изобрели эту штуку?
— Да что вы, капитан Маэ! — отвечал неисправимый шутник. — Но если его произнесу я, то несомненно припишу себе авторство (Имя капитана по-французски созвучно со словом «но» в значении «однако» — прим. пер.).
Данный язвительный каламбур, ставящий под сомнение доблесть бравого моряка, тем не менее всякий раз поднимал настроение капитана, и он, потирая руки, восклицал:
— Помяните мои слова, дорогой доктор, люди с подобным чувством юмора не живут долго! На вашем месте я был бы осмотрительнее!
Встретившись на вечере у генерального прокурора, капитан и доктор в сотый раз обменялись своими каламбурами после того, как капитан заявил всему собравшемуся здесь женскому обществу, что вне всякого сомнения любая попытка бегства будет немедленно присечена и ничто не заставит фрегат утратить его бдительность. Из духа противоречия доктор заключил пари против своего командира, хотя внутри был полностью уверен, что китайцам ни за что не удастся проскользнуть ни под носом, ни под хвостом их славного фрегата...
В разгар вечера, несмотря на наступившую непогоду, целая кавалькада молодых людей отправилась верхом в сторону тюрьмы, однако они быстро возвратились назад, удостоверившись в том, что море в этот вечер совершенно не допускает возможности швартовки какого-либо судна. Таким образом все говорило в пользу противников возможности побега, над упорством которых все уже потешались в открытую.
Все споры должны были быть разрешены до полудня следующего дня, так как именно в этот час истекал год с момента прибытия китайцев в колонию.
И все-таки что же было известно об этом феноменальном деле в официальном мире Нумеа и что происходило внутри тюрьмы с момента прибытия туда загадочных заключенных?
Генеральный прокурор господин Прево-Лемер был человеком на редкость образованным. Он пять лет провел в Сайгоне во Французской Кохинхине (колониальное владение, существовавшее в Индокитае в XIX—XX вв. — прим. пер.), где использовал любую возможность для изучения китайского языка, этого монументального корня всех языков Дальнего Востока. Благодаря своему усердию и природной способности к языкам, Прево-Лемен достиг того, что свободно говорил по-китайски. Он был уверен, что именно это обстоятельство повлияло на то, что именно на нем был остановлен выбор как на лучшей кандидатуре для прояснения деталей этого странного дела, тем более что инструкции рекомендовали ему ни в коем случае не прибегать к услугам переводчика.
Будучи видным человеком внешне, он имел и обширные родственные связи.
Он приходился деверем командиру «Бдительного», который был женат на его сестре, и племянником директора большого банкирского дома в Париже «Прево-Лемер и Кo», чей капитал исчислялся несколькими сотнями миллионов франков. Будучи обеспеченным человеком, Прево-Лемер проявил интерес к колониальной бюрократии и быстро сделал карьеру на этом поприще.
Ознакомившись с конфиденциальными депешами, которые были присланы ему, прокурор моментально приказал привести к себе китайцев по прибытии их на остров.
Из депеш и по внешнему виду китайцев прокурор сразу признал в них жителей столицы, а потому обратился к ним на пекинском диалекте. При первых же его словах китайцы сразу с заметным волнением подняли головы. Несомненно они впервые за долгие месяцы услышали родной язык, но в ту же минуту поспешили подавить в себе все эмоции. Этим событием и ограничилось все, чего смог добиться от них генеральный прокурор. При всех следующих свиданиях китайцы неизменно хранили упорное молчание.
Напрасно господин Прево-Лемер просил их хотя бы подтвердить свои личности и подписать элементарную бумагу о том, что их на самом деле зовут Фо, Кванг, Лу и Чанг, имена, под которыми они проходили по сопроводительным документам. Он даже не получил от китайцев какого-либо знака, что они вообще поняли заданный им вопрос — и так проходила любая из последующих бесед. Сыны Небесной Империи входили к нему в кабинет, приветствуя своего собеседника неизменной наивной улыбкой согласно восточному этикету и точно таким же образом покидали его.
Было одно лишь обстоятельство, которое могло остаться незамеченным кем угодно, но не бывшим чиновником из Сайгона, прекрасно разбиравшимся в обычаях Дальнего Востока. Каждый раз, когда китайцы входили в кабинет генерального прокурора, они не снимали своих сандалий, что по индо-азиатскому этикету означало, что они входят к человеку более низкого статуса, чем они сами.
Прокурор делал вид, что не замечает этого, но несомненно таким образом он старался потешить самолюбие восточных людей, надеясь таким образом преуспеть в том деликатном деле, которое ему было доверено.
Возможно он был слишком тонок и деликатен с людьми, которые преклонялись лишь перед грубой силой, и очень может быть, что строгость больше пошла бы ему на пользу. Однако вполне возможно, что у него имелись четкие указания на сей счет, а потому он просто не имел права выходить за строго обозначенные ему рамки.
Каждую встречу с китайцами Прево-Лемер заключал следующим обращением, сказанным сначала по-китайски, а затем по-французски:
— Вы не желаете ни понимать меня, ни отвечать, но хочу предупредить вас, что вы напрасно ломаете комедию. Я знаю китайский язык не хуже родного и никогда не пользовался услугами переводчика, путешествуя по окрестностям Пекина и внутри самой столицы.
Более того, мне известно из полученных касательно вас депеш, что, как минимум, один из вас, а именно Фо, прекрасно говорит по-французски, что вы прибыли в Европу без сопровождения, а парижская полиция, которая постоянно следила за вами, подтверждает, что вы передвигались по Парижу не пользуясь услугами гида.
Также нет сомнений в том, что за ловкость и быстроту действий, с которыми вы избавились от компрометирующих вас вещей, стоит поблагодарить ваших сообщников или доверенных лиц, которые явно находились недалеко от вас в тот самый день, когда вы были арестованы при исполнении того задания, с которым прибыли во Францию.
Теперь, когда вы полностью в курсе того, какую информацию от вас желают получить, хочу заверить вас, что даже если вам предстоит закончить здесь свои дни, вы не покинете этих стен, пока не сообщите мне требуемые от вас сведения.»
И вот, каждую неделю китайцы регулярно выслушивали этот монолог, неизменно отвечая на него своими наивными улыбками.
цитировать
