До чего же всё-таки удивительное, противоречивое и непоследовательное существо человек! Сначала он из сугубо практических целей – чтобы хоть как-то элементарно ориентироваться в окружающем мире – создаёт зачатки веры, религии. Затем превращает эти чахлые росточки в одну из самых притягательных и прекрасных вещей на земле – эпос, миф, легенду. А спустя некоторое время изобретает оружие, способное эту красоту разрушить – логику.
И ладно бы он хотя бы теперь успокоился – так ведь нет же! На следующем этапе ему срочно потребуется совместить несовместимое, соединить вещество с антивеществом – веру и знание, религию и науку, миф и логику. Потому что верить во что-нибудь по-прежнему хочется, а не проверять, не просчитывать веру мы уже не можем. Подавай нам нечто этакое – математически точное, логически выстроенное и одновременно сказочно-волшебное. И что самое забавное – оказывается, это возможно.
Как умудрились господа Олди из нескольких мелких нестыковок, туманных фраз и не вписывающихся в общую картину фактов создать новый, непротиворечивый и невероятно интересный миф о Геракле – они, наверное, и сами объяснить не смогут. Скорее всего, не обошлось здесь без какого-то заранее заготовленного шаблона. Но и без божественного озарения – тоже. Потому что перевернуть историю с ног на голову – не велика трудность, а вот удержать её в таком положении – тут одного старания, или везения, или даже таланта мало. Тут необходимо совпадение всех вышеперечисленных условий.
И в итоге, по версии О. Ладыженского и Д. Громова, античные боги уже не кажутся нам изнывающими от безделья и собственной крутизны идиотами, герой больше не мечется по всей Элладе в лихорадочных поисках очередного подвига, и даже ужасные чудища на самом деле заводятся вовсе не от сырости. Всё выстроено, высчитано, объединено причинно-следственными связями, как мы любим. И при этом увлекательно, неожиданно и красиво, как мы же, несмотря на свою строгую рациональность, хотим.
Нет, ну действительно, здорово же пишут, черти! И дело даже не столько в композиции, сюжете, интриге, сколько в работе авторов со словом. Её и работой-то назвать язык не поворачивается. Олди играют, экспериментируют со стилем, ритмом, эмоциональной окраской повествования. Не все игры, конечно же, одинаково успешны. Например, повторы в описании близнецов – не работающая фишка. Если бы разные люди на какой-то миг вдруг оказались похожими – тогда да, тогда получилось бы ярко. А так – лишний наворот. Если поднапрячься, можно вспомнить ещё несколько сомнительных моментов, неудачных шуток и тому подобных мелочей. Но большинство трюков проходит на ура.
Взять хотя бы вот такой: неискренние, лицедействующие персонажи иногда вдруг по воле авторов начинают изъясняться классическим гекзаметром, отчего их фальшь ещё более заметна. Или, допустим, одушевление природы, пейзажа – не новый, мягко говоря, приём. Но если не забывать, что это всё-таки эпос, что это не просто гроза над морем, а действительно гневающийся на людей Зевс-Громовержец, то впечатление создаётся совсем иное. А если ещё ему предшествует эпизод, в котором Амфитрион останавливает взбесившихся коней – совсем коротенький эпизод, длящийся всего несколько секунд и уместившийся в одно предложение, неимоверно, чудовищно раздутое, занимающее почти полстраницы, но наполненное такой бешеной энергетикой, что раздутости даже не замечаешь, – вот тогда поневоле начинаешь понимать силу художественного слова.
Тем обиднее становится, когда эта сила куда-то пропадает. А она таки пропадает во второй части книги, которая в результате получается заметно слабее первой. Вероятно, этим обстоятельством обусловлен и разброс читательских мнений о романе. Те, кто хвалит, скорее всего, в восторге как раз от первой части, а ругающие – разочарованы именно второй. Собственно, я тоже немного разочарован, вот только хотелось бы понять – чем? Не могли же авторы на счёт два вдруг резко разучиться писать? Тем более что и здесь есть эпизоды, по энергетике ничуть не уступающие вышеупомянутому укрощению взбесившихся коней. И не так уж их мало – каждый сам по себе недурён – но общее впечатление всё-таки получается смазанным.
Наверное, проблема не в исполнении, а в самом замысле. Где-то он умудрился растерять свою монолитность, разбился на отдельные куски. Ладно, пусть даже глыбы, но всё равно отдельные. Но где, как? Пожалуй, сейчас самое время вспомнить о шаблоне. В многострадальной второй части он становится заметным. Ибо наши недостатки, как известно, являются продолжением наших достоинств, а средство зачастую норовит превратиться в цель.
Туманно выражаюсь? Ну, да, не без того. Страшновато, однако, распекать самих Олдей, но приходится. Потому что они, при помощи неумолимой логики разрушив старый миф о Геракле и собрав его заново уже на свой лад, в итоге сами оказались в заложниках у собственного оружия. Они уже не могут остановиться на пике романа, в его высшей, наиболее яркой точке. Я даже не буду уточнять, что это за точка. Подозреваю, что их здесь вообще несколько. Но всё та же логика требует, чтобы все известные нам факты из жизни Геракла были неукоснительно вписаны в новую схему. И авторы уже не разрушают миф, а пытаются подстроиться под него. Получается, конечно, на то они и мастера, чтобы выкручиваться из любых положений, но не они теперь ведут за собой события, а события диктуют им свою волю. Точно так же, как слоган «герой должен быть один» сначала помогал близнецам Алкиду и Ификлу водить за нос богов, а потом обернулся против них. Или пора уже назвать вещи своими именами? – Против главного героя книги, Амфитриона.
Почему-то все упорно попадаются на эту нехитрую уловку – раз героем в тексте назван Геракл, значит, так оно и есть на самом деле. А дальше начинают разбираться, кто из близнецов более достоин звания героя, забывая, что это слово имеет, как минимум два значения. И в традициях древнегреческих мифов оно просто означает особую расу, потомков бессмертных богов и обыкновенных, смертных людей. Чисто биологический, селекционный термин, стоящий в одном ряду с метисом, гибридом, полукровкой и так далее до откровенно бранных выражений. И ничего, простите за каламбур, героического в нём в принципе нет. Но если рассматривать это же слово в современном значении, то есть, человек, обладающий исключительными достоинствами, то герой в книге должен и может быть только один. И зовут его Амфитрион.
Это ведь он проходит в романе долгий и мучительный путь от униженного богами ничтожного червя до равноправного их союзника, сознательно выбирающего из двух зол меньшее и понимающего, что именно от его решения зависит исход борьбы за власть на Олимпе и, в конечном итоге, судьба всего человечества. Причём, промежуточные этапы этого пути сами по себе крайне интересны. К примеру, стремление уберечь Алкида от приступов помрачения рассудка, вызванных человеческими жертвоприношениями в его честь, перерастает в осознание недопустимости таких обрядов вообще. Амфитрион побеждает даже смерть, потому что только живым может и дальше помогать сыну. Вот кто по-настоящему бессмертен, а не пирующий с богами беспамятный, глянцево-лубочный Геракл. Боги так и не осмелились ни отправить Амфитриона обратно в Аид, ни взять к себе на Олимп, ни хотя бы низвергнуть в Тартар. Он всюду будет представлять опасность. Всюду, кроме Земли. Потому что главный свой бой он всё-таки проиграл – не сумел сделать из сына подлинного великого героя, а лишь наравне с другими игроками пытался разыграть козырную карту по имени Геракл.
Скорее всего, в тот момент, когда Амфитрион решается походить с козыря – послать сына биться с гигантами на стороне богов – и заканчивается интрига в романе. Герой раскрыл карты и теперь может лишь наблюдать, кто же в финале сорвёт банк. Похоже, что никто. Но в повторной раздаче он уже не участвует – поставить на кон больше нечего. А Алкид с Ификлом играть самостоятельно так и не научились. Они постоянно что-то кому-то должны, но по своей воле ничего не делают, да и не очень-то к этому стремятся.
По существу они – фигуры скорее трагические, чем героические. Да, каждый из них тоже совершил свой внутренний подвиг. Алкид сражался с Тартаром в себе самом. Ификл отказался ради брата от собственной жизни, стал, так сказать, его светлой половиной. Далеко не каждый способен на подобное. Но подробности этой борьбы в романе не отражены и, стало быть, не очень-то интересовали авторов. Хотя, возможно, из них сложилась бы не менее увлекательная история. Но другая. А в этой братья оказались не достойны света, они заслужили только покой.
Впрочем, их отец не заслужил и этого. Герой должен был остаться один и остался. Больше он никому ничего не должен, ни от кого не зависит, ничего для себя не просит. Но, не означает ли это, что теперь и он перестал быть героем?
цитировать
свернуть ветку
