Самый загадочный «Онегин» — в иллюстрациях В.Конашевича 1936 года.
Это библиографическое описание из каталога-справочника.
Надо дополнить: Тираж 30.000 экз. Цена 4 руб. 50 коп. Переплет 1 руб. 50 коп. (итого получается 6 руб.).
Конашевич, возможно, самый известный в России иллюстратор, его картинки видели все без исключения: https://fantlab.ru/art4365. Конашевич любимый художник для детей, но до середины 1930-х он иллюстрировал ещё и «большую» литературу. «Academia», например, выпустила его потрясающую «Манон Леско»: http://anticvarium.ru/lot/show/4912.
О художнике и его творчестве есть роскошный альбом: Молок Ю. Владимир Михайлович Конашевич. — Л.: Художник РСФСР, 1969: https://www.ozon.ru/context/detail/id/150... (буду немножно цитировать этот труд).
«Онегин» Конашевича на Фантлабе не представлен.
Вот экземпляр, который есть у меня.
Видимо, этот «Онегин» — последний у художника достойный опыт для «взрослых». Критика иллюстраций к этой книге не заметила; читатели не поняли; покупатели, видимо, не берегли. Так что издание стало редким.
В моей коллекции это самый доростоящий «Онегин» (заоблачных цен у меня нет): купил его на «Алибе» в 2013 году за 1.600 руб. (+ доставка).
Мы все воспитывались на поздних картинках Конашевича к детским книгам. Эти картинки узнаваемы и всеми любимы (в том числе и к пушкинским сказкам). Например: https://fantlab.ru/edition104806, https://fantlab.ru/edition102010, https://fantlab.ru/edition109153. Вспомнили?
Но это уже закат Конашевича, в истории он остался благодаря своим книжкам и книгам, сделанным в 1920-е — начале 1930-х гг. В марте 1936 году была проведена государственная компания с очень резкой критикой книжной иллюстрации (статья «О художниках-пачкунах» в «Правде»). Но звоночки были и раньше. Детские иллюстраторы начали перестраиваться первыми, поскольку именно они работали в манере, далёкой от соцреализма. Поэтому Конашевич уже в середине 1930-х отказался от своей революционной формы. В послесталинскую эпоху он воспрянул, разбавил свой уже выработанный «сталинский» стиль индивидуальностью своих ранних работ — вот и получилась та милая манера, которая всем знакома. А в конце 1930-х степень деградации была ужасающей. «Именно тогда популярный «Пожар» Маршака утратил в иллюстрациях (впрочем, это коснулось и текста) свою прежнюю увлекательную романтичность» (Молок. С. 224). На это можно посмотреть:
В фантастических детских сказках Конашевич в сталинские времена всё-таки смог уйти от соцреализма. Поздние варианты сказок тоже, конечно, не шедевр, но по крайней мере, это не позор. Например, сравнение первой редакции «Мухи-цокотухи» с позднейшими редакциями сталинских времен показывает, что это просто совсем разные Конашевичи.
В общем, не зря даже у крупных издательств восстановился интерес к ранним вариантам иллюстраций Конашевича, правда, после того как они уже наштамповали сталинских версий: https://www.labirint.ru/books/587537/ (но это только для общего обзора; чтобы составить полное представление нужны репринты или хотя бы воспроизведение макета книжки и первоначальной редакции текста).
Но, мне кажется, даже у продвинутых (небольших) издательств отсутствует чёткое понимание того, что сталинские варианты переработанных ранних циклов Конашевича — это вещи, которых он сам мог стыдиться (Молок. С. 223). Так, «Мелик-Пашаев» издал и «Муху-цокотуху» 1924 года (https://www.labirint.ru/books/510702/) и ужасный «Пожар» 1952 года, который вообще нельзя пропагандировать (https://www.labirint.ru/books/465567/). Хотя народ подчистую раскупил именно «Пожар» («Муха» издана на год позже, она ещё есть в продаже, но, судя по откликам, её активно брать не будут).
В целом о детских художниках 1920-х гг. и о катастрофе 1936 года можно посмотреть вот в этой книге-альбоме: https://www.labirint.ru/books/409284/.
Но перейдем к «Евгению Онегина» Конашевича. Странная книга. Об этих иллюстрациях редко вспоминают (даже в альбоме Молока они не представлены). Наверное, потому, что онегинский цикл имеет переходный характер, отражает метания Конашевича. Вроде бы ещё нет официальных угроз (книга была подготовлена к печати раньше статьи в «Правде»). Но партия уже требует в иллюстрациях «детально разработанного характера» (Молок. С. 139). Что-то Конашевич пытается во взрослой книге сделать под этот заказ уже в 1935 году. Но его «Онегин» — это прежний Конашевич без монументализма, попытка сохранить свой стиль. Как было сказано умным критиком, в «Онегине» Конашевич «остался в рамках графической стилизации» (Молок. С. 139) — это, на самом деле, завуалированный комплимент.
Пройдемся, наконец, по узловым моментам.
1. Онегин.
2. Сна Татьяны нет. Это можно объяснить (оцените, как я фыркал по поводу отсутствия этой сцены у Самокиш-Судковской, и как буду сейчас выгораживать Конашевича). Атмосфера была такая. Роман объявлен реалистическим, мистику Пушкин подпустил в связи со своей отсталостью. А Конашевич был не в том состоянии, чтобы рисковать, занимаясь изображением реакционной мистики. Так-то ведь изобразить разную мохнатую мерзость Конашевич сумел бы (не зря же он в «Мухе-цокотухе» насекомых выписывал). Но, конечно, может быть и проще: Конашевичу этот эпизод был неинтересен, а фрейдизм ему вообще был чужд.
3. Дуэль.
4. Первая встреча.
5. Последняя встреча.
Да, это настоящий Конашевич. Его «Онегин» — это прощальная улыбка. Больше ничего такого художник себе не позволит. Но чувствуется, что Конашевич здесь уже грустный и нервный, ожидающий удара. Ну совсем как его Пушкин на шмуцтитуле «Онегина» (рядом для сравнения онегинский Пушкин Добужинского: два Пушкина — два мира!).
