Рецензия на Ф. Энсти. Фантастические сказки. М.: СП «Юнисам»
Эпоха великих географических открытий отнюдь не закончилась в девятнадцатом веке, когда известный гоголевский герой вдруг обнаружил, что Китай и Испания – совершенно одна и та же земля. Как выяснилось совсем недавно, викторианская Англия и Советский Союз 30-х годов если не тождественны, то во всяком случае близки чрезвычайно. Дело в том, что автор знаменитого «Старика Хоттабыча» Лазарь Лагин в предуведомлении к книге несколько слукавил, обозначив в качестве источника сюжета этой повести-сказки только лишь «Тысячу и одну ночь». В действительности же существовал более близкий источник, «Медный кувшин» англичанина Томаса Энсти Гатри (писавшего под псевдонимом Ф. Энсти), – произведение, созданное лет сто назад. Для литературоведов сей факт, разумеется, никакой тайной не был, но вот современный наш читатель смог сравнить оригинал и его позднейшую советскую версию только теперь.
Начальный сюжетный посыл почти совпадает – разве что пионер Волька Костыльков вылавливал своего джинна в Москве-реке, а молодому лондонскому архитектору Горацию Вентимеру не пришлось за медным кувшином нырять в Темзу. Он преспокойно купил сосуд вместе с джинном Факрашем-эль-Аамашем на одном из аукционов. Затем по всем правилам должны были начаться принципиальные различия между сказкой англичанина и нравоучительным «детским детективом»* (по определению одного из персонажей В. Высоцкого) Лазаря Лагина. Гораций Вентимер, будучи представителем капиталистической Англии, просто обязан был стать антагонистом честного советского пионера Вольки: если последний благородно отказывался от всех даров Хоттабыча, то первый, не отягощенный моральным кодексом строителя коммунизма, должен был хапать и хапать. Собственно, на это непременное отличие забугорной жизни от советской тонко намекал в уже упомянутом предуведомлении сам Л. Лагин: «В капиталистических странах у многих людей и по сей день представления о счастье еще связываются с сундуками, битком набитыми золотом и брильянтами, с властью над другими людьми... Ах, как мечтают те люди хоть о самом завалящем джинне из старинной сказки, который явился бы к ним со своими дворцами и сокровищами!»
Но странное дело: Гораций Вентимер в сказке Ф. Энсти оказывался не идейным противником будущего лагинского Вольки, а фактически его двойником. Конечно, караваны верблюдов с сундуками и пышные дворцы выглядели одинаково неуместно и в Лондоне конца XIX века, и в Москве 30-х годов века ХХ, а потому и Гораций, и Волька, ставшие объектом джинновой щедрости, испытывали одинаковое чувство дискомфорта и выражали сходное желание восстановить статус-кво. Но глубинная причина трагикомических разногласий между джиннами и людьми – вовсе не в нелепости допотопной моды для представителей века пара и электричества. Точнее, не только в этом. Отшелушив из речи Вольки неизбежную пионерскую риторику, читатель мог заметить, что они с Горацием уверяли каждый своего чародея примерно в одном и том же, а именно: в своем явном нежелании получить даром то, что ими не заработано своим трудом, в поте лица. Нравственный стандарт, свойственный доброй старой Англии с ее кодексом пуританской добродетели, вдруг совпал с моральными установлениями (да, книжными, да, пропагандистскими, – но других Волька и не знал) советского человека. Оба героя решительно отказались как от свалившегося с неба несметного богатства, так и от незаслуженной славы; вспомним, что Волька избегает спровоцированных Хоттабычем почестей, и его предок Гораций срывает процедуру избрания его почетным гражданином Лондона, сообразив, что «виновник» этой церемонии – джинн Факраш. Что ж, теперь можно понять, отчего Лагин старался не афишировать первоисточник «Старика Хоттабыча»: любой бдительный товарищ, сравнив два текста, легко сообразил бы, что – несмотря на идейно выдержанное предисловие к книге Лагина – серьезных причин для принципиальной полемики с классовым врагом просто нет. Потому-то обе сказки, отличаясь друг от друга чисто сюжетной конкретикой (Волька все-таки не Гораций), весьма схожи интонационно. Не совпадают по тональности разве что финалы: Хоттабыч в конце концов вписывается в советскую жизнь и решает получить бесплатное среднее образование. Факрашу везет меньше: вообразив, что здесь на смену Сулейману-ибн-Дауду пришел столь же могущественный Лорд-мэр, он в итоге забивается обратно в кувшин и требует, чтобы его швырнули в Темзу – от греха подальше.
Само собой разумеется, что все вышесказанное – не упрек Л. И. Лагину. Более того: читая чудесную историю Энсти, искренне радуешься, что за «пересказ» ее советский автор взялся полвека назад. Представьте, если бы за переложение «Медного кувшина» на современный лад взялись только сейчас! Волька стал бы брокером, или дилером, или официальным дистрибьютором, или рэкетиром. Верблюдов он бы, конечно, быстро сплавил по бартеру или продал за зелененькие в какой-нибудь зарубежный диснейленд. Древние ковры были бы через подставных лиц выставлены на аукцион «Сотби»; ценную посуду и жемчуг с брильянтами Волька обратил бы в хрустящую наличность, чтобы затем открыть несколько валютных счетов в коммерческих банках. Погонщиков верблюдов выучили бы карате-до, и они сделались бы волькиными телохранителями. Потом бы наш Волька щедро передал тысячу-другую дармовых баксов в какой-нибудь престижный благотворительный фонд – специально для того, чтобы покрасоваться перед телекамерами и собрать массу лестных отзывов в прессе.
Правда, в этом случае и сказки бы не было никакой – были бы рядовые надоедливые современные будни. Ведь, как известно, каждый второй отечественный крупный бизнесмен крупного калибра на прямой вопрос о происхождении своего первоначального капитала честно рассказывает какую-нибудь фантастическую байку из «Тысячи и одной ночи».
1994
*У вина достоинства, говорят, целебные,
Я решил попробовать — бутылку взял, открыл...
Вдруг оттуда вылезло чтой-то непотребное:
Может быть, зелёный змий, а может — крокодил!
Ну, если я чего решил — я выпью-то обязательно,
Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно!
А оно — зелёное, пахучее, противное —
Прыгало по комнате, ходило ходуном,
А потом послышалось пенье заунывное —
И виденье оказалось грубым мужиком!
Ну, если я чего решил — я выпью-то обязательно,
Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно!
Ведь если б было у меня времени хотя бы час —
Я бы дворников позвал бы с мётлами, а тут
Вспомнил детский детектив — "Старика Хоттабыча" —
И спросил: "Товарищ ибн, как тебя зовут?"
Ведь если я чего решил — я выпью-то обязательно,
Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно!
"Так что хитрость, — говорю, — брось свою иудину,
Значит, прямо отвечай: кто тебя послал
И кто загнал тебя сюда, в винную посудину,
От кого скрывался ты и чего скрывал?"
Тут мужик поклоны бьёт, отвечает вежливо:
"Я не вор и не шпион, я, вообще-то, дух,
И за свободу за мою — захотите ежли вы —
Изобью для вас любого, можно даже двух!"
Тут я понял: это — джинн, он ведь может многое,
Он же может мне сказать: "Враз озолочу!"
"Ваше предложение, — говорю, — убогое.
Морды будем после бить — я вина хочу!
Ну а после — чудеса мне по такому случаю:
Я до небес дворец хочу — ты на то и бес!.."
А он мне: "Мы таким делам вовсе не обучены,
И кроме мордобитиев — никаких чудес!" —
"Врёшь!" — кричу. "Шалишь!" — кричу. Но и дух — в амбицию,
Стукнул раз — специалист, видно по нему!
Ну я, конечно, побежал, я позвонил в милицию.
"Убивают, — говорю, — прямо на дому!"
Вот они подъехали — показали аспиду!
Супротив милиции он ничего не смог:
Вывели болезного, руки ему — за спину,
И с размаху бросили в "чёрный воронок".
...Что с ним стало? Может быть, он в тюряге мается.
Но чем в бутылке, лучше уж в Бутырке посидеть!
Ну а может, он теперь боксом занимается?
Если будет выступать, я пойду смотреть!
В. Высоцкий 1967