Илья Бестужев. Поэзия

Есть в ней что-то — помимо глубоких смыслов и прекрасных рифм — волнующее, зовущее, заставляющее чаще биться сердце.

Безусловно талантливый, автор представляет на суд читателя очень разные стихи: лиричные, философские, патриотические, нередко — пафосные, весёлые, ироничные, порой — откровенно хулиганские, аллегоричные.

Но все они написаны ( создаётся такое впечатление ) с лёгкостью необыкновенной, не вымучивая, от души.
Все они — живые.

У автора есть своё видение мира, понимание жизни, своя позиция.

Есть способность увлечь, зацепить, не оставить равнодушным читателя.


Нижеприведённое — малая толика от творчества автора.
Но даже и в таком составе сразу становится ясно, насколько многогранна и интересна его поэзия.


------------------------------------------------------ ---------------------------------------------


Pax post romana


И это – жизнь?! Обидно – до истерики.
Какой кретин затеял переправу?
Я – патриот поверженной Империи,
Я – гражданин исчезнувшей Державы,

Центурион средь варварского капища –
Распятый, ошарашенный, стреноженный.
И копошатся обезьяньи лапищи
Над лорикой, фалерами, поножами…

И это – жизнь?! Трибуны-алкоголики
За опохмелкой двинули за речку.
Нас продали, квирит, за счастье кроличье,
Да и притом – остригли, как овечек.

Легат был слаб. Идеалист, без кворума.
В легачьей свите – с кухонь полудурки.
И вот – итог: на гордых римских форумах
Квиритов режут варвары и урки.

И это – жизнь?! Могли ж – открыть америки,
И олаврушить мир бессмертной славой.
Все – прОпили. Прожрали. До истерики
Обидно. Только кровь по венам – лавой.

Трибуны сыты. А в фаворе – звери, и
Осталось встать и крикнуть: Боже правый…
Я – гражданин исчезнувшей Империи.
Я – патриот поверженной Державы…


Изумрудный город


Миры  из кривых зеркал
           прошиты дорогой-ниткой.
Пейзажем по сторонам
           тоскливый глухой забор,
И жёлтый кирпич покрыт
           собянинской серой плиткой,
И медью блестит фантом
           забытых в ломбарде шпор.

Оранжевый, как таджик
           в нелепом большом жилете,
Закат умирал в борьбе
           с неоном ночных реклам.
А мимо — летела жизнь
           искуренной сигаретой
Да белым пером из крыл,
            заложенных за стакан.

Железное сердце дней
           стучит, потребляя уголь
Постельных ночей (а вдруг
           получится — отогреть?)
Так старый усталый кот
           в асфальтобетонных джунглях
Всё верует: он-то — Лев,
            блистательный царь зверей.

...Куда же ты, дурень, прёшь?
            Какою «дорогой трудной»?
Куски изумрудных стен
           распроданы под кафе.
На пенсии Дин Гиор,
            жирует на Темзе Гудвин,
С собой прихватив к тому ж
           гарем из четвёрки фей.

Порублен вишнёвый сад
           на щепочки для кальянов,
Последние соловьи
           закончили дни в силках.
Теперь по асфальтам мчат
           Летучие Обезьяны
С зелёным тряпьём на лбу
           и «ксивами» на руках.

А вечер — устал. Опал
           каким-то бредовым цветом,
Рассыпал монетки звёзд
           и спьяну захлопнул дверь.
...Осколки кривых зеркал
           расплавит в мартенах лето,
И станет всё — ЗА_ШИ_БИСЬ.
            Но это пройдёт, поверь...


Товарищ Сизиф


Вечер. Небо. И — звёзды… Замёрзшие тучи скукожились,
Прометееву печень клюёт отмороженный гриф.
Из ледышек не сложишь свободу  — проблемы лишь множатся.
Чем тебя поддержать, фронтовой мой товарищ  Сизиф?..

Мы взрастали на догмах. Мы мнили ветра — непреложными.
Чай, не флюгер — выкручивать румбы. Поверьте — устал.
Ты скажи — чем выходит нам жажда достичь невозможного?
Чаще — боком. И сразу. Не так ли, товарищ Тантал?

В мире — много придурков, драконов и места для подвига
(Вместо неба повис перевернутый черный пентакль).
Пусть народ хлещет пиво и режется в «крестики-нолики»,
Мы — в крестовый поход. Собирайтесь, товарищ Геракл.

…А народ улюлюкает: дескать, «воняет конюшнями»,
Шьёт паскудную славу десанта на Плайя-Хирон.
Нет убийственней газа, чем серая хмарь равнодушия.
Наш кораблик готов? Adelante, товарищ Харон!

Только… Шарик — он круглый. К тому же — ещё и вращается.
Мы вернемся на берег, и в том нам порукой прилив.
Вновь сияет вершина. Шершавый булыжник под пальцами.
Вариант номер N… Приступаем, товарищ Сизиф?..


Грека


Через море, а может — реку,
На щите или может — в лодке,
Полной грудью вдыхая грозы,
Пялясь в тучи и облака,
Плыл какой-то залётный грека,
Прятал душу в Понтах и шмотках.
Под веслом расступались звёзды,
Ошарашенные слегка,

Сновиденья смежали веки,
Бились в сердце стрижи и нотки,
Сквозь стихи проступала проза
Послевкусием коньяка.
И усталый похмельный грека
Руки мыл за бортами лодки.
Прокуратор уснул тверёзым —
Разве векам смежать века?

Женихи наварили раков,
Пили пиво, а может — водку,
Били кружки, а может — морды:
Что за пьянка да без потерь?
Спали Лондон, Москва и Краков,
И Харон конопатил лодку,
Только лапал сиреньи бёдра
Огомеренный Агасфер.

А светило, ныряя в реку,
Угасало кровавым маком,
И на стёкла плескало жаром,
И грозилось поддать ещё.
Плакал всеми забытый грека,
Не нашедший свою Итаку.
Мчался в космосе круглый шарик.
Тоже грека... Хоть и большой.


Рефлексия


С утра штурмует небосвод непохмеленное светило,
На сковородке бутерброд шкварчит рассерженным котом,
И то, что умерло уже, и что пока что не остыло,
Ложится сажей на душе, а может – на душу крестом.

…А как хотелось быть одной струной Николо Паганини,
И предрассветной тишиной семь дней Творенья отыграть,
И в крепдешиновой ночи над затухающим камином
Писать о том, о чем молчит, струясь по венам, благодать.

Не Паганини – Паганель. Периодически наивный,
Бреду по строчкам бытия сквозь а-капельную капель,
Апрель отбросил с плеч шинель, да ливни заливают Ливны,
И спит Елец, а мне корпеть над мартирологом потерь.

По небосклону под уклон нести расстрелянную спину,
Крутясь, как белка в колесе, часы меняя на трусы,
Расслышать в карканьи ворон волшебный голос Джельсомино
И на последний краткий миг застыть над кромкой полосы.

Ну а потом, под суп с котом, раскинуть пепельные крылья,
И, прошивая облака, уйти в литую синеву,
И то, что умерло уже, и что пока что не остыло
Просыпать ворохом лучей с небес на сонную Москву.


Я — Советский Союз


Я – Советский Союз, кораблем воплощенный в металле,
Вопреки непреложности времени, в коем  я не был рожден.
Килотонны наркомовской стали, что  — строчками стали
Бесполезно ржавеют под серым предзимним дождем.

А казалось – чуть-чуть, и – свинцовый балтийский фарватер
Мне откроет дорогу. Ее не нашел Геркулес.
Капли… Дождь на броне, охреневшие чайки – в кильватер:
Посмотреть на кончину титана, несущего крест.

А казалось (вполне!) – под прицелом шестнадцати дюймов
Целый мир ляжет агнцем, как всуе сглаголил пророк.
Я хотел этот мир сбросить наземь с подгнивших котурнов,
Но – ложатся букетами сны, в сотый раз заболтав Рагнарёк.

Я – последний атлант, изнемогший под ржавостью неба,
Променявший Вальхаллу на клубность признания строк.
Я – «Советский Союз». Я – живая, живучая небыль.
Я – последний атлант. А последний – всегда одинок.


Моя неизбежная женщина


Дороги дождём занавешены,
Трубач не сыграет отбой.
А мне — молчаливая женщина
Назначена в жёны судьбой.

Я сплю — да не снится мне вещего.
Летаю осенним листом
Озябшим. От женщины к женщине,
Любви вышивая крестом.

Но знаю, что — конным ли, пешим ли, —
Дождётся меня сквозь дожди
Моя невозможная женщина.
Дождётся. Прижмётся к груди,

Обнимет — тепло и застенчиво.
(Она — терпеливее всех)
Моя неизбывная женщина.
Мой самый простительный грех.

Промоет сердечные трещины
И примет — такого, как есть
Моя долгожданная женщина.
Моя неизбежная смерть...


Ты — Россия моя...


Август выстелил зори медвяные,
Бьётся сердце — свечой на ветру.
Ты — Россия моя долгожданная,
Моя нежная, светлая Русь.

Мне с тобой не измаяться скукою
(Так — беснуются в небе стрижи),
С тополиными тёплыми вьюгами
По аллейным ущельям кружить,

И, не веря кликушам-истерикам,
По полям собирать васильки,
И летать над обрывистым берегом
Полноводной, как небо, Оки...

Если грозами небо расколото,
Беспросветна осенняя жуть —
На листах листопадного золота
Я тебе о любви напишу,

Каждый вздох, каждый взгляд и касание
Я твои — заучу наизусть.
Ты — Россия моя. Ты — бескрайняя,
Обережная, нежная Русь...