Мой извращённый вкус получил полное удовлетворение от многих фраз. Автору не удалось удержать весь рассказ в стиле: “Утро налилось дождем, и тучного неба овальная серость старомодным головным убором cкрыла профессора от страшной огненной линзы”.
Впервые я узнал, что мне нравится подобное построение предложений, прочитав Котлован Платонова.
Задумка у автора тоже изощрённая. Не просто петля времени, а типа амперсанд. Что позволило герою, попавшему в другой мир, прожить сорок лет с преданной женщиной, пусть и экономкой, похоронить её. Затем купить новую – совсем девчонку и… вместо себя отправить её в мир Земли, а потом узнать в ней умершую экономку.
Вот затея автора, как по мне, и подвела. Место она занимала важное, а место ей уделено ей чуть, да и то – объяснялкой. В то время, когда страницы посвящались описанию нового мира.
Получилось несколько скомкано, не сразу понятно.
И всё равно для меня – финалист.
Оценка 7
Не сразу сообразил, что фантэлементом является сама бабья деревня. Поначалу заскучал, но дочка Матушкина быстро внимание захватила. Живая и симпатичная, показалось – общая любимица. В самом таком возрасте – и хочется и колется, и кажется – знаешь всё, а только кажется. Милый такой щеночек, шустрый, хвостом беспокойным всё выражающий, везде свой глупый нос сующий. Сама жизнь.
И почуял матёрый мужик это враз. И сам приглянулся. Через кулак сжатый-побелевший замечательно передано.
Стреканула девчонка на дальний ключ, ну коленка – то да сё, да судорога с подвыванием. Вот так зарождающаяся любовь и явлена.
Очень светлый рассказ. Немудрёный совсем, кажется таких деревень по России – куда ни глянь. Ан нет. Только кажется. Чуть-чуть по-другому жизнь сложена. Кому то примитивной назвать захочется или устарелой. А по мне – весьма симпатичной.
Понравилось.
Оценка 7,5
По привычке отмечая красным шрифтом странные предложения, я быстро остановился – отмечать надо было практически всё. Решил бросить – и отмечать и читать. Но бред усиливался, и я решил дочитать – стало уже любопытно, чем же всё может завершиться.
Не удивлюсь, если последующее захватило только меня, потому что тема блужданий по мирам-отражениям давно была моей. И вдруг оказалось, что именно этот безумный язык вполне адекватно передаёт происходящее.
Такое чувство, что я тоже там блуждал – на выходе в реал в памяти мало что остаётся, только ощущения. Странные ощущения – это всё-таки не я блуждал, а они, я лишь прицеплялся к ним материальной точкой. Пока не испугался – пора завязывать, а то…
Потому под удар вируса не попал и сужу о концовке истории лишь по впечатлениям Нинель и словам рассказчика. В памяти наверняка останутся любопытные аналогии: Я и есть Пространство, мои мысли – единственные атрибуты Времени.
Тема безусловно раскрыта. Об отсутствии фантдопа говорить смешно. Каждое слово во всех навороченных предложениях – чистая фантазия.
Не сомневаюсь в плохой конкурсной судьбе рассказа. Среди критиков явно превалирует материалистический подход к фантастике. А здесь – нормальное безумие.
PS
К написанному на групповом этапе добавлю: приторно-метафорический стиль появляется только рядом с Нинель. Автор словно помещает её в родную среду. Что усиливает впечатление от странной девушки.
Избирательность древнего вируса вполне объяснима. Кому как нравится. Например, женская ипостась была первична при сотворении мира.
Для меня прозвучали свежо гипнотические эксперименты молодых. Хотя вспомнил Рудольфа Штейнера с его духовными исследованиями. Его “Хронику Акаши”, написанную в трансе (духовном созерцании). Но автор не пошёл в эзотерику, в иллюзион, а спланировал в знакомые фант долины – пространство, время, миры, существующие то ли в глубинах наших подсознаний (пересекающихся при определенных условиях), то ли параллельно нашему.
Он сумел увлечь смертельно-привлекательными путешествиями по внутренним мирам, которые причудливо выворачиваются вовне. Впрочем, меня и упрашивать не надо.
Оценка 7,5
Можно сказать: наказание – ерунда, всего семь квазидней. А можно сказать: наказание круче земного – твою жизнь укоротят на семь лет. Но не это важно. Человеку представилась возможность пожить неделю на Острове вдвоём. Человеку малокультурному, с неразвитыми потребностями. Наверное, криминальный элемент. Так привык я воспринимать обитателей хрущовок и рабочих окраин. Пусть и звучит – Мегасити. Пусть это и нехорошо — так думать.
С этим человеком пока всё ясно. А вот второе существо – весьма интересное. “Старое, сгорбленное с крючковатым носом и маленькими злобными глазками. В грязном, рваном платке” – такой увидел Первый Бабкаешку. Может она такой и была сначала. А может это Первый такой её увидел, держа в уме инфу из Пенолиста. А там говорится – Бабкаешка. Но вот она заговорила по-культурному, вот прекрасным ужином накормила. Он от неё постоянно получал положительные эмоции, искреннее и доброе отношение. И пусть ещё дрянь она, но грохнуть её Первому уже не хочется. А после второй свиданки уже тридцати-сорокалетней видится она Первому.
После поэзии Серебряного века меняется речь Первого. У него “Всё превращается в образы, отблески, неясные линии”. Он и думает уже как интеллигент, хотя бы как выпускник университета. “Я хотел сделать хоть что-то, чтобы моя прекрасная леди была счастлива, но не знал что”.
А что же она? Так ли важно – на самом деле она менялась, или только в его глазах? Разве это не одно и то же? Для Первого – да. Для неё? Это как раз составляет один из пластов глубины – как всю эту ситуацию воспринимала она. Это для моего додумывания. И это интересные размышления – как она туда попала, когда и за что? Подсказку про длинный шрам я не воспринимаю однозначно.
Она действительно сожалела, “что все это должно было быть не так, не в это время и не здесь…”? И что значит: “Мы стояли обнявшись под раскидистым деревом в мареве желтой листвы и молчали. Она уже всё сказала”? Или это часть механизма перевоспитания? В обоих случаях это работает на изменение человека. Вопрос только в том – одного человека или обоих?
Остался ли он “гадким типчиком”? Вопрос, как говорится, интересный. С одной стороны, Первый сразу же с друзьями (теми же самыми? всё-таки семь лет прошло) отправился по девкам. Но новых друзей у него пока просто нет, а человек он общительный. Он по-прежнему зовёт их корешами, а район – мелкоуркаганским. А с другой – ни про какие дела с корешами мы не слышим, а говорит (почти без жаргона) – про семь дней никому ничего не рассказывал, про холод на душе, про огонь Бабкаежкин, который теперь всегда готов растопить этот холод.
В человеке развились новые потребности, а вернули его в старые одежды. “И я бреду, понурив голову, за очередным гребаным гамбургером…” Что будет с ним дальше? Это ещё один пласт для размышлений. Кому интересно. Что значит – “Квазикуб звал”? И не один раз. Система звала, гнала его к кубу? Или желание вернуться в привычный мир перевесило, хотя он только что “кричал, что не могу без неё! Что хочу остаться с ней на этом Острове навсегда!” Эта неоднозначность делает картину достоверной, я верю в произошедшее. Конечно, эта же неоднозначность несколько гасит мою зародившуюся привязанность к герою. А если он вернётся на круги своя?
Основная слабость рассказа – в фантдопе. Как-то неубедительно звучит: Остров вне времени и пространства, нестабильные вневременные и внепространственные миры, созданные Велисумом – Великим Искусственным Умом. Или открытые им в параллельных пространствах. А может надо смотреть на слова – Великий, Искусственный − пафосные, с большой буквы. Ирония очевидна. Автор словно намекает ими: отнеситесь к моей придумке с иронией, без фанатизма. Главное – в другом.
Пора остановиться. Рассказ замечательный, можно ещё говорить-говорить о нём. Одно лишь отмечу – про семь лет и семь дней. Мне представляется это замечательной находкой – человек проживает всего семь дней, а внутри него запускаются глубинные процессы, каждый день растягивается на год. Год внутренней постоянной работы организма. И эта работа пробивается наружу. Герой меняется с каждым шагом. И это нормально, если учесть, что каждый день на Острове длится триста шестьдесят пять земных. А это уже совсем другие сроки для изменения, для зарождения любви.
Очень понравилось.
Оценка 8,5
После неоднократного прочтения этой удивительной странички я выслушал песню Елены Камбуровой “Я такое дерево” и прочитал “Песнь песней” Соломона. Узнал в Соннике влюблённых: сырой воздух — предвестник роковых и печальных событий, разлуки и одиночества.
И сложилась такая картина: это не история, а воспоминания. Фантэлемент заключён в герое. Сначала он мальчик, потом взрослеет, умирает, вырастает розой. И вспоминает, вспоминает… самое яркое, самое лучшее, впитавшееся каждой клеточкой. Счастье. Первое – от самого мира. Просто потому, что есть такой удивительный-яркий-бесконечно-разнообразный мир и есть ты. Потом – влюблённость… любовь. Меняется со временем герой, меняется Она. Всегда разная, всегда – Мадонна. Прекрасная Садовница – прижившееся название Рафаэлевской Мадонны с Младенцем и Иоаном Крестителем. Хочу верить – совпадение не случайное.
И мир не кончается героем. Он продолжается. В Нём, сорвавшем цветок, а значит и во мне…
Не могу не сказать о второй половине Садовницы – продолжившейся в великолепном отзыве DamnCynic. Особо отмечу слова: “Это лишь программа, которую нужно запустить, пропустить через себя и вывести своё. А своё я оценивать не вправе. Как она записана, какими образами, что выплеснул из себя автор...”
После этих слов Циника я понял, почему выслушал Такое дерево, прочитал Песнь песней. Присоединяюсь – кроме вышесказанного, это ещё и программа. Наверное, в разное настроение прочитанная страница будет вызывать разные позывы. Хорошо бы это проверить.
Не собираюсь ни с кем спорить о наличии необходимых атрибутов рассказа в Садовнице. Именно такие рассказы подтверждают старое правило – нет ничего абсолютного, нет догм. Наступит время – придёт такая Садовница и всё перекроит.
Просто здорово. Оказывается и страницы хватает…
Оценка 9
цитировать
свернуть ветку