Условие конкурса достаточно жестко ограничивали объем текста – 20 000 знаков. Это немного для того, чтобы внятно изложить свою мысль и более-менее внятно развернуть сюжет. Автор «Пивных шванков» не стал искать легких путей и вместо одного сюжета вложил в рассказ четыре. Или, если хотите, натянул текст в 20 тысяч знаков на четыре скелета одновременно. Три из четырех историй рассказаны от первого лица, причем та, что о космонавте, это самое первое лицо в ходе повествования меняла. И, надо сказать, не очень удачно.
Дано: приятели сидят в ресторане и под пиво травят истории из жизни. Ход в литературе испытанный, к нему самому претензий нет, но тут есть своя специфика. Девушка-полицейский начинает историю от первого лица, затем включается третье, а потом – снова первое, но уже космонавта. Простите, кто излагает эту историю? Нет, понятно, что изначально — космонавт. Но кто ее излагает в ресторане? Девушка? Она не может передать историю «от первого лица ветерана». И звучать должно – «он сделал», а не «я сделал». Или тогда история должна излагаться с отсылкой к некоему носителю – письму, записи или чему-либо подобному.
Внутренняя логика этих самых шванков (кстати, совершенно неудачное название, шванки абсолютно конкретная литературно-фольклорная форма, к которой изучаемые истории имеют отношение разве что благодаря пиву), мягко говоря, не проработана. Ну или не предъявлена толком. Двое инопланетян, полюбивших друг друга, обязаны умереть, чтобы дать потомство. Походить пару дней, взявшись за руки, а потом сгореть, оставив кладку огнеупорных яиц. Не исключено, что автор смог бы убедить читателя в возможности подобной коллизии, но в том объеме и при том образе изложения, который сам же для себя выбрал, автор смог только продекларировать. А пока все это выглядит декларацией, что любить можно только ради продолжения рода.
То же самое о мужской беременности. Другая планета, чужая жизнь – все может случиться, была даже сделана попытка прописать материнские чувства мужчины. Неудачная попытка, скомканная и торопливая.
Ну и ветеран, точно уверенный, что только он правильно любит космос, а все остальные ничего в этом не понимают, а, значит, все методы борьбы за правильную любовь хороши. И Ветеран не отказывается от встреч со школьниками, от льгот и пенсии, он взрывает музей, пытаясь при этом совершить суицид. Кстати, за свой проступок он – ветеран и многократный кавалер, не причинивший никому вреда, не убивший во время своей выходки ни единого человека – получает пожизненное заключение. Страшно представить, что в этом мире получает человек за переход улицы в неположенном месте.
Ну и финал, который, простите, опошляет все три озвученные истории, сводя их к фарсу – наносит тексту завершающий удар. Рассказ, к сожалению, превращается в братскую могилу трех потенциально неплохих рассказов.
Главное потрясение рассказа – «отхожая юрта». Если это то, о чем сразу подумалось, то вряд ли найдутся аналоги подобных помещений у диких кочевых племен. Можно попытаться не обращать внимания на заявленную возможность скрещивания не лишком схожих биологических видов, особенно, если принять во внимание, что вещи из «человеческого» мира в мире дикарей долго не существуют – ткань превращается в пепел, металл нагревается. Не учитываются разные эстетические системы. Женщина – обыкновенная наша женщина – становится объектом любви иномирца. Нет, в принципе, это общее место в литературе и фольклоре, наши женщин почему-то вожделеют и космическим монстры, и драконы, и зеленые человечки, но нет никакого этому обоснования, кроме авторского произвола и традиции.
Mea culpa (рус. моя вина), mea maxima culpa (рус. моя величайшая вина) — формула покаяния и исповеди в религиозном обряде католиков с XI века. Цитата, извините, из Википедии. Перед кем собирается исповедоваться католичка в рассказе? Перед кем каяться? Это признание прегрешения, а не просьба о помощи, молитва к богу. Могу поспорить на что угодно, что в этой ситуации женщина читала бы патерностер, и назвали бы ее соответственно.
Собственно, речевых огрехов в рассказе более чем достаточно: «Мелкие костры, пляшущие на стенах, рябили затихшее пространство», «Рогобой ткнул копьем запор, навалился плечом и вышиб сбитую из дерева заслонку», «белесые волосы» «ощутил страх и трусость, разлитые по округе», «тело размазало по жирной траве» и другие. Юрта, как дом «рогатых и хвостатых». Ну почему не жилище, шалаш, шатер или что-нибудь еще не настолько национально маркированное? Юрта – не обобщенное название жилища кочевников, это вполне конкретное национальное сооружение. Небрежность в написании, невнимательность к деталям.
Идея понятна, особого отторжения не вызывает. Но размышления и мысленный монолог волка настолько тяжеловесны и неудобочитаемы, что…
Произведение «страдательное» и эмоциональное. Отсутствие вменяемого сюжета в таком типе произведений компенсируется обычно выверенной стилистикой. Чего в этом рассказе не наблюдается. «Мой рюкзак был еще больше Наськиного, я горбился, а на щеках высыпали прыщи, которых от маминого хозяйственного мыла становилось все больше с каждым разом». «Урок по паровым машинам».
«Стена казалась огромной и недостижимой» — автор хотел сказать «непреодолимой»? И почему след от лестницы тянется «от стены к городу», если лестницу тащили ровно в противоположном направлении? Кстати о лестнице. Автор уверен, что те штуки, которые в лестнице находятся поперек и по которым люди поднимаются наверх, называются балками. Не перекладинами, не поперечинами, не ступеньками, в конце концов, а балками. «Уткнуться покрытыми инеем бровями в тепло дубленки» — не лицом, не щеками, не лбом, в конце концов, а бровями.
Лихой забавный текст. С подтекстами и аллюзиями. Вполне себе Желязновский. Но провисание сюжета ближе к финалу немного портят впечатление. Несчастная женщина в храме – к чему, почему, зачем?
Я не люблю, когда со мной сюсюкают. И когда читают стихи или прозу «эмоционально» — с подвыванием и закатыванием глаз. Такая декламация вызывает у меня отторжение. А если у чтеца при этом проблемы с дикцией, то возникает не сопереживание, пусть даже вымученное, а жалость. К декламатору, к произведению, к себе.
«Измочаленные временем обмылки стропил». В том обилии «художественности», которое автор выплескивает с первых строчек рассказа, тонет напрочь и смысл и желание читать. Аллегории и метафоры – штука хорошая, но хотелось, чтобы они были еще и не противоречивыми. Измочаленные –это вовсе не истертые о мочалку. Ну вот никак. Обмылки не измочаливаются, так уж сложилось в этом мире.
«Омутами пустых окон» — звучит красиво, только ничего, кроме красивничанья в себе эта фраза не несет. Омуты – не пустые. Они заполнены водой, они непроницаемы для света, но не пустые.
«Виноват… за черствость, за глухонемоту». Виноватым можно быть в чем-то, перед кем-то, но никак не за что-то. Красиво звучащая фраза снова оказывается пустышкой. И не она одна. Это если говорить о форме.
О содержании… История есть. Банальная, многократно читанная в другом исполнении, но есть. То, что бывшая любимая умерла, становится понятно почти разу, автор особо даже и не пытается ввести в заблуждение. Дом – старый добрый дом, который пытается помочь, на деле выступает садистом, тычущим пальцем в раны и доводящим и без того не гениального главного героя чуть ли не до безумия. Чего он хочет? Убедить своего обитателя бросить пить? Сделать так, чтобы он вернулся к жене? И нужен ли этот дом для рассказанной истории?
История-то ведь простая и могла быть изложена простым языком. Ее хлеб не нужно густо мазать маслом и вареньем. Особенно, если масло невысокого качества, а варенье засахарилось.
Забавный рассказ. Первая часть его, больше половины – просто великолепна. Такой, знаете ли, Харлан Эллисон. По-хорошему безумный. А потом появляются дьюары, и вместо Эллисона возникает Шекли, тоже хороший автор, но несколько не совместимый с Эллисоном.
Ну и огрехи, как же без них. «Разговор мимо моей воли», автор явно хотел сказать – помимо, но что сказал, то сказал. Девушка улыбается, обнажив резцы. Немного странноватая улыбка получается. Если только резцы – совсем плохо, если не только, то почему так странно написано?
Теперь о логике. Всю эту бурю Призрак создал, чтобы проверить и что-то там доказать главному герою. Но в общей суете ни автор, ни читатель не акцентируют свое внимание на том, что в ходе операции «со всей дури засадил в бок туристическому автобусу с туристами. Двадцать трупов». Смешно?
Ну и Шарлотта, которая вдруг становится Лоттой – внезапно и немотивированно. А еще загадкой останется, почему для образца этой самой Лотты автор взял героиню фильма «Ночной портье» — жертву, а потом любовницу надзирателя концлагеря.
Затейливая вещица ни о чем. Голова из воска, кракен, который превращается в женщину, но на самом деле пришелец из космоса, полубезумный эсквайр с ружьем и совсем уж сумасшедший главный герой. Плюс компас из «Пиратов Карибского моря» и Остров Погибших Кораблей из Беляева. Да, и один из персонажей пьет горячий ром, что лично у меня вызывает сомнение.
Люди хотят быть людьми, но занимаются сексом, которого, похоже, в том мире нет. Главная героиня любит ЕГО, но платит большие деньги, чтобы заниматься сексом другими. При этом не упомянуто, что она прямо горит неудовлетворенными желаниями, просто выбирает объект и, заплатив, отправляется с ним в постель.
Антиутопия – она и есть антиутопия, никто не требует от нее особой логики или внятного описания мироустройства. Кастрация – одно из самых страшных наказаний в этом мире, при этом Офицеры, следящие за порядком, кастрированы. Всему этому можно найти объяснение – в меру логичное, сатирическое, экзистенциальное. На выбор. Даже объяснить, почему ОБА хотят ребенка, если сразу после рождения его у матери заберут, а отцу даже не покажут. Можно. Но найти оправдание внезапному появлению подполья, счастливому бегству героини в свободный мир, где можно заниматься сексом по желанию и бесплатно, и можно даже любить – не получается. И рассказ выходит с бессильно повисшим окончанием, извините за возможные аллюзии.
Прекрасный рассказ с совершенно пошлым окончанием. С небольшими огрехами в тексте, которые на фоне последних абзацев вовсе даже и не заметны. Почти.
Вот тут все совсем плохо. Абсолютно. Холод, лед, мутанты, внезапно упомянутые люди откуда-то с юга, тропический риф в полярном море – это все цветочки. Не знаю, насколько автор знаком с дайвингом, я, например, не знаком почти совершенно, но таймер, как главный прибор, следящий за запасом воздуха в ранце, даже не в баллонах, не в акваланге, а в ранце. Мысль о том, что, в зависимости от глубины погружения, интенсивности работы и других факторов, человек потребляет разное количество воздуха в единицу времени, автору в голову даже не приходит. А мальков (привет АБС) с детства приучают слушать именно таймер. И главный герой удивляется – почему это не рассчитал воздух, а девушка ему такая – так ты же растешь, воздуха потребляешь больше. Учителя не сочли нужным об этом сообщить, сам не догадался, спасибо Маришка просветила.
А еще мальчик вдруг осознал внезапно, что детство закончилось вот прямо сейчас, взглянув на сосок подруги сквозь псевдокожу гидрокостюма. Глянул, испытал возбуждение и сразу подумал – детство уходит прямо сейчас, а наступает полная надежд юность. Ведь каждый из мужиков помнит такой день, когда все было нормально, а потом тестостерон ка-ак шарахнет. И все – юность.
Дальше все тоже весело. Папа пропал без вести, плохо, и вот теперь детство закончилось, снова понимает герой. Пару часов назад, с соском, закончилось и вот сейчас, второй раз.
Дальше герой вырос и стал Черным Охотником. Значит, с детства его готовили к подводной охоте и дайвингу, а как вырос, так стал бродить по поверхности со своей командой и время от времени как бы нехотя убивать мутантов, ведь с ними ведется непримиримая борьба, они угрожают городу. Посему команда Черного Охотника плавает на глиссере от островка к островку и уничтожает жутко опасных мутантов. Вот, например, жуткий выползень. Выбитый пулей глаз у него восстанавливается за пару минут, угробить его можно только огнем. Его огнем и уничтожают, только не огнеметом, не гранатами с термитом, а бутылками с бензином. Причем, вначале стреляют в выползня, явно его раздражая, а потом выносят канистру с бензином, пустые бутылки, наполняют их этим самым бензином – и враг уничтожен. Стеклянные бутылки, естественно, в большом количестве имеются в заполярном городе в постапокалиптическом мире. Откуда, кстати, бензин, и зачем, если на скутере, например, электродвигатель. Ну и, на всякий случай, чистым бензином в боевых целях сейчас никто не пользуется. Добавляют другие компоненты – я не скажу, какие именно добавляют, но в Сети такой информации полно.
До кучи, демонстрируя авторское владение вопросом, герои жмут, в лучших традициях современных боевиков, на курок, вместо спускового крючка, но это так, ерунда.
Дальше, оказывается, город можно застать врасплох. Охрана прозевала подводную лодку врага, случился бой, резня, и враг похищает любимую девушку героя. Не на фрегат уводят парусный, который, в принципе, можно как-то найти в море, на подводную лодку. И герой на глиссере бросается в погоню и, что показательно, находит лодку. И, заодно, совершенно случайно, своего папу, который, оказывается, не погиб, а сбежал, чтобы быть со своей женой – матерью героя – которая схватила страшный вирус и стала мутантом. И даже не особо изменилась, осталась молодой и красивой, но с какими-то червями вместо волос. Нам нужен мир, говорят папа и мама, можно жить дружно с южанами и даже с некоторыми мутантами.
Дальше побег, сын отдает свою маму на допрос представителю «легендарной службы генетической безопасности», выясняет, что агент этой службы прикидывался его другом и следил за ним, ибо тот – сын предателя-перебежчика. Потом отправляется со спасенной девушкой и немного побитым отцом-перебежчиков в родной город.
Нет, наверное, автор рассказа имел ввиду что-то еще. Может быть, даже это не рассказ, а задел на будущий роман, в котором герой прозреет и поведет сограждан к миру во всем мире, но пока… Пока все очень и очень плохо.
Весьма неплохая вещь. Хорошо написана, с вменяемыми персонажами, в меру ироничная и с достаточной степенью драматизма. Персей и Медуза дожили до наших дней и вписались в современное общество каким-то образом. Причем, Медуза не скрывает своего умения превращать людей в камни (и превращает), и ей за это ничего не делают, приглашают на службу государству. Гебист невысок ростом, у него реденькие волосы на голове, а еще он лжец и провокатор, за что его Медуза, кажется, тоже превращает в камень. Почему с такими характерами их до сих пор оставили в живых – остается загадкой. Да и зачем ее талант для убийства? Или у вас полоний закончился, спрашивает герой у гебиста.
А еще Персей немного страдает, что не может заниматься сексом со своей женой ни в какой иной позе, кроме «собачьей». Он даже, вроде, надеется, что на него каменный взгляд не подействует, но жена против таких экспериментов. Медуза страдает, когда ей приходится убивать и даже вырезает себе глаза. Правда, они через пару-тройку месяцев снова отрастут, проверено, но за это время можно съездить на море и заниматься сексом в любой позе, даже в миссионерской – лицом к лицу.
Вопросы, которые возникают к автору этого рассказа, относятся не к тому, что мы читаем в тексту, а к тем моментам, которые остаются за кадром. У героев есть дочка, которая очень адекватно в ответ даже не на оскорбление матери, а на вопрос с ней связанный, стулом ломает однокласснику нос. И отцу только делают замечание. Мама превращает в камень двух соседей-алкоголиков и особых терзаний по этому поводу не испытывает. Что-то там не так с гуманизмом. Не так. Не убили их гебисты – почему? Персей был полубогом, но не бессмертным. Медуза Горгона, с которой Персей имел дело, была единственной смертной среди своих сестер, за что и поплатилась. Так что, снайпер на большом расстоянии прекрасно справился бы с задачей. Крохотная нестыковочка.
И последнее – Андромеду жалко. Согласно мифу, ее спас Персей, убив морское чудище взглядом головы Медузы. Мертвой Медузы. В описанном же варианте развития событий, Андромеду, похоже, чудище все-таки сожрало.
Но рассказ хороший.
Живет старик. В гости к нему приехал внучок, старик счастлив и всячески заботится о внуке. Блинчиками его пичкает. Научился жарить – вот и пичкает. Что называется – вталкивает до упора. Но дед хороший – на рыбалку водит, и купаться. Мальчик ждет родителей. И, к сожалению, совершенно не помнит, что они приезжали на прошлой неделе. Первый тревожный звоночек. Потом он ранит ногу, но кровь не льется, а на утро рана исчезает. Потом пытается нырнуть, но не может и плавает на поверхности. Дед волнуется, что таблетки закончились и взять их неоткуда. А пойманная рыба с ножками и весь улов вообще делится на съедобных и несъедобных. Мальчик ломает ногу, но утром – снова здоров, сломанная кость лежит рядом, а дед обещает из нее потом что-нибудь сделать.
Сюр и фантасмагория? Нет, автор, вдоволь наигравшись мистикой (в пределах конкурсного объема) резко переходит в фантастике, да еще и научной. Дедушка, оказывается, космонавтом, потерпевшим крушение на планете и не имеющим связи с Землей. На орбите кружится его корабль, но бортовой компьютер отчего-то устроен так, что не может летать без человека на борту и даже сигнал бедствия подать не может. Вот чтобы не сойти с ума, космонавт создает андроида в виде внучка, которому, время от времени сворачивает голову, если программа начинает сбоить. Мальчик отказывается запомнить, что родители вот только-только приезжали, и все время пытается отправиться к ним навстречу.
И вот тут возникает проблема, которая напрочь гробит весь замысел автора. Ну, почему космонавт, обитатель будущего и явно образованный человек ведет себя и говорит так, как современный дедушка? В меру недалекий, в меру заботливый. Нет, понятно, что это его автор перед читателем маскирует, чтобы потом удивить, но если в процессе прочтения странная лексика дедушки только немного раздражает, то после прочтения вызывает недоумение.
Далее. Космонавту скучно и одиноко. Он делает внука – маленького мальчика. Почему именно внука? Не хватило материала на туловище побольше? Ну сделай гнома, собаку, мало ли еще кого. Нет, нужен внук. Не для космонавта, для рассказа. Но и это ерунда, андроида космонавт сделал разумным? Или просто выполняющей программу куклой? Если куклой, то смысла в разговорах и чтении сказок на ночь нет никакого, точно также можно общаться с магнитофоном. А если сделал разумным, то нужно и относиться как к разумному. А все похоже на это – мальчишка себя ВЕДЕТ. И даже испытывает страх, который в него явно не вложен предварительно.
Старик понимает, что скоро умрет. И понимает, что мальчик – андроид, но все равно, разумный и способный страдать мальчик, останется один. Это не жестокость? Притворяющийся дедушка, ненастоящий мальчик и совершенно реальная жестокость, что бы там ни говорилось в конце рассказа.
Хорошо. Мрачно, печально, безысходно. Но как-то с перебором, что ли. Начинаешь читать о зоне, о блатняках в бараке. Клички, бугровство, все дела, а потом оказывается, что это детский санаторий. Пытаются лечить детей, пострадавших во время войны от бактериологического и не только оружия. Можно верить, можно не верить в логичность поступков и характеров. Можно соглашаться или не соглашаться с тем, что девочки будут встречаться только с мальчиками, которые потенциально способны быть отцами.
Из недостатков – автор перегнул палку. Очень сильно перегнул, сгущая краски и нагнетая атмосферу. Дети всегда остаются детьми, даже смертельно больные. При онкоклиниках, например, есть детские площадки, на которых дети – больные дети – играют. Смотреть на это страшно. Гораздо страшнее, чем читать о вымышленных страданиях вымышленных персонажей.
Очень хороший рассказ. Замечательная идея – недотянутая, недокрученая, правда, но тем не менее. Характеры – живые. Мир недоработан. Обидно.
цитировать
