В каком порядке сочинялось, в таком и выкладываю. «Сизиф» — это была первая версия стиха на финал дуэли. Не доделала (мне изначально виделись там четыре строфы), бросила, потом опять вернулась. Откуда в стихах коньяк всплыл, не знаю — не иначе как от непривычных умственных усилий.
«Из-под задернутой шторы...» — вариация классической темы «Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало...» Намучалась со временами глаголов в нем. 
Что мне нравится — это явно цикл (за исключением адамовой печенки, наверное), не хватает буквально одного текста, который еще не вызрел из черновиков. Четко видны мотивы разрушения-созидания, старости-юности, обреченности, крушения, бури и катастрофы, проступания сквозь, то и дело мелькает город со всей своей мертвой кирпичной плотью и как оппозиция ему — движение, бег, стихия. Очень сильное ощущение реальности, плотности, вещности мира — что мне в метареализме оказалось близко.
Филологам должно быть интересно, а как нормальным читателям — даже и не знаю. Если бы я сама была нормальным читателем — давно бы себя прибила сковородкой.
Но, в любом случае, это мои лучшие тексты, и ими я обязана кружку, сложившемуся вокруг конкурсов. Круг людей, близких по духу, — это просто бесценно. Спасибо вам. 
Кстати, думаю, что мы вполне уже себе литературный клуб — какое название выберем, а? 
А стихи покритикуйте, пожалуйста, поищите блошек, пока не остыло и еще можно править.
Сизиф
Глядя на небо сквозь дыры колодцев-дворов
(сколько в них кануло – вера, надежда, память),
только и знаешь – имя твое не Петр,
и вряд ли возможно что-нибудь тут исправить.
Бьется в глухие скрижали кирпичных стен
стон водосточной трубы протяженно-певучий.
Жаждется подвига – что мне он, ваш Синай? –
дайте мне цели повыше и горы покруче…
Высохло горло, и пот превратился в песок:
хрупки мечты, а реальность упруго-упряма.
Как ты не пыжься – имя тебе Сизиф.
Иерихон обречен. Любая гора – это яма.
* * *
Вкус полуночных слов
то гранитен, то клинописен.
Окровавленных писем,
напитка богов,
сколько пили – и выпьем еще
под созвездьем Агдама.
Кто-то вставил нас в раму
под наличный и трезвый расчет.
Не жалей мне ни грамма,
потерпи, не грусти ни о чем:
ты же знаешь – любовь
создана из печенки Адама.
Закат Европы
Притихли птицы – может быть, гроза
начнется к ночи. Как похож закат
на пламя погребального костра…
В вечерних новостях справляют тризну –
манерно, зло. Смешные старички –
ван Эйк и Рембрандт, Брейгель и Веласкес –
кряхтя, из рам своих сооружают
уж если не ковчег – хотя бы лодку…
Звенит комар настырно, а над ним
занесена карающая длань.
Сгустились тучи. Скоро грянет буря.
* * *
Время под городом
сковано холодом –
городу сотни лет.
Ночью над крышами
тайно, неслышимо
дождик прошел – и нет.
Только и стелется
утренним зеркальцем
влажно-отважный след:
медленно кружится
в маленькой лужице –
дольний ли, горний? – свет.
* * *
Беззаботному этому лету ни меры, ни срока:
разбегаются дни и недели под килем волнами.
Не найти ни пути, ни причин, ни следа, ни истока
холодящего тело и душу слепого потока –
но зато мой кораблик как будто подхвачен цунами,
и паденья на берег уже не отменит никто.
Мой летучий кораблик все выше, и выше, и выше –
скоро будут разбиты надежды и сорваны крыши…
Я не жалуюсь вовсе, нет-нет, непонятно мне только:
сладкий миг упоенья над бездной – зачем и за что?
Пасьянс
На карточном столе за разом раз
раскладываю простенький пасьянс.
В раскладе Полководец и Артист
о чем-то страстно спорят – не исправишь
и не разнимешь их. А с ними рядом –
Шопеном ли, Роденом – Шахматист
застыл над полем черно-белых клавиш.
Но в скопище достоинств и мастей
мне неизменно всех других милей
седой Алхимик с вечно юным взглядом:
в реторте под умелыми руками
слились неразличимо явь и сон,
и кажется – сквозь глянцевый картон
уже мерцает философский камень.
* * *
Из-под задернутой шторы
вместе с лучами солнца
дымчато-серое утро
в спальню твою крадется.
Гадит нахально в тапки,
акты, счета, договоры,
мягкой капризной лапкой
тащит под стол «Камасутру».
Спящему что-то на ушко
тихо мурлыкнув с участьем,
тут же гнездится в подушках
сонным субботним счастьем.
* * *
Истек июль. Хранят покуда вещи
привычную палитру и текстуру.
Но сквозь кирпич, цемент и арматуру
упорно проступает первозданность
едва заметной паутиной трещин,
и первой, деликатной желтизной
нам скоро улыбнется мир иной…
Кроссовки терпеливо топчут данность
отчаянно живого бытия –
как воздух свеж, как тонок запах сосен…
Мой чемодан, сова, метла и я
в рывке от турника до турникета
за три прыжка пересекаем лето,
бесцеремонно вламываясь в осень.
* * *
Алеф – асфальт. Бетон, конечно, бет.
Ветвятся улицы бесчисленностью дельт,
не отступив от плана ни на йоту…
Но, видно, рано бросили работу –
то тут, то там зияют ямы-ню.
Создателя за это не виню,
наоборот – едва споткнувшись в беге,
лечу к земле с объятьями омеги.
цитировать
задорно, и легко.
свернуть ветку
Чистое имхо, конечно 
![8-]](/img/smiles/blush.gif)
Я сначала греческий алфавит и пробовала, но «асфальт — это альфа, бетон — это бета» как-то не звучало. Не тот ритм. Сложилась строчка с еврейским алфавитом — это уже было кое-что, появился задор. А когда срифмовались бет и дельт, стих начал писать себя сам и моего мнения уже не спрашивал. Так что i am so sorry, но тут уже по-другому никак. 