По просьбе читателей вывешиваю отдельную — первую попавшуюся — главу из романа, в ближайшее время издаваемого в «Престиж Бук».
Глава 13
Талисман Ахтка-Ра
Кара торопился – у него было времени в обрез, чтобы успеть переодеться и не опоздать на обед у миссис Эверингем. Там должна быть Анет, и его присутствие необходимо для продолжения интриги, которая должна отдать девушку в его власть. Поэтому и только поэтому он так спешит на этот обед, убеждал он себя.
Его планы успешно продвигались. Единственным, что могло бы им помешать, пока была очевидная влюбленность Джеральда Уинстона в Анет Консинор. Кара тщательно изучал характер и пристрастия девушки. Ее живой интерес к древней истории, конечно, подкреплял позиции Уинстона, исследователя и недурного знатока, но в этом особой опасности не было. Кара имел больше познаний в египтологии, чем все каирские исследователи вместе взятые, и он часто видел, как загораются глаза девушки, когда он рассказывает ей удивительные и причудливые истории из прошлого своей страны — истории, о которых нельзя было прочесть ни в одной книге. Конечно, Уинстон – ее соотечественник, и в этом его бесспорное преимущество, но Кара слышал однажды, как миссис Эверингем сказала, что все англичанки неравнодушны к красивым иностранцам. Он запомнил эти случайные слова, долго их обдумывал и наконец в них поверил.
Но у него было в запасе и кое-что еще, более веское, чем все эти доводы. Даже если англичанин добьется своего и завоюет любовь Анет, у Кары имеются кое-какие средства заставить девушку повиноваться.
Выйдя из своих покоев, он увидел драгомана, который стоял у входа, лениво прислонившись к колонне портика.
— Нефтида уже здесь? – осведомился принц.
— Наверное, — ответил тот, широко зевнув. – Она ведь, кажется, еще днем должна была приехать.
Кара посмотрел на него с внезапным подозрением.
— А ты ее видел?
— Я что, хранителем гарема к вам нанимался? – нагло ответил Тадрос. – Старая Тильга весь день торчит на женской половине, небось она вашу Нефтиду и обихаживает.
Кара решил не обращать внимания на его дерзкий тон и направился к автомобилю. Он еле успевал на обед. Нефтида могла подождать.
Уинстона в этот вечер не было, а мисс Консинор была хороша как никогда. Она болтала весело и непринужденно, была мила и любезна, ясные глаза ее сияли… Очарованный Кара забыл обо всем и наслаждался ее обществом.
И даже когда он вернулся домой, наваждение не отпускало его. Он шагал по своей комнате из угла в угол, ничего не видя перед собой, кроме милого личика англичанки, и только повторял про себя каждое слово их разговора. Но вот он внезапно остановился, вспомнив Хатачу и страшную клятву, которую он дал умирающей.
Несмотря на привычку держаться с невозмутимым спокойствием, Кара был по натуре горяч и порывист. Он обязан был ненавидеть эту девушку, но в эту минуту чувствовал только страстную любовь к ней. И все же воспитание, данное ему Хатачей, не позволяло ему бездумно отдаться своим чувствам. Он постарался успокоиться и стал обдумывать свое положение по возможности отстраненно, как оно могло бы представиться чужому человеку.
Дать волю своей любви к Анет значило бы сложить оружие и сдаться на милость неприятеля, все его существо этому противилось. Обуздать свои чувства было трудно, но явно необходимо. Он решил следовать намеченным планам, поддерживать в себе ненависть к семейству Консиноров и постараться воздвигнуть между собой и Анет побольше мысленных преград.
Когда-то Хатача сказала ему: «Ты холоден, эгоистичен и жесток, и это я воспитала тебя таким». Она сказала правду. Эти качества прививались ему с раннего детства, и сейчас он гордился ими. Именно таким он должен быть, чтобы исполнить свою миссию. А исполнить ее было необходимо, иначе он будет лишен душевного мира до конца жизни, подобно Хатаче, которая тоже не знала его до самой смерти.
На следующее утро он направился навестить Нефтиду. Его лицо просияло, когда он увидел, как красива эта девушка. На востоке обычно ценят только тело женщины и мало внимания обращают на лицо, но Кара достаточно пропитался европейским духом, чтобы отдать должное красоте женского лица. Правда, в остальном он разделял вкус своих соотечественников, считая, что женщина прежде всего должна быть пышной и мягкой на ощупь. Нефтида была именно такова, так что во всем отвечала его вкусам, и хотя ее равнодушие и пассивная покорность его желаниям не могли в конце концов не надоесть ему и не начать раздражать, сейчас до этого было еще далеко. Он твердо решил, что Нефтида должна вытеснить Анет Консинор из его сердца, и многое простил бы египтянке, если она помогла ему выполнить это разумное решение.
С этого дня он стал уделять Нефтиде немало внимания, стараясь привязаться к ней и забыть о другой. Он покупал ей чудесные наряды, нанял двух молодых арабок, чтобы они ей прислуживали, лучшие из своих бриллиантов и рубинов отнес Андалафту, чтобы тот оправил их в золото и превратил в диадемы, броши и браслеты, чтобы порадовать красавицу, а из тех удивительных жемчужин, которые вынес из тайной сокровищницы, заказал ожерелье для украшения ее не слишком тонкой шейки.
Нефтида принимала эти подарки с удовольствием. Они развеивали скуку ее сонного существования, они даже пробуждали в ее груди что-то похожее на радостное волнение, чему очень удивилась бы старая Сэра, считавшая свою дочь неспособной взволноваться или обрадоваться. Возможно, что она со временем научилась бы думать и мечтать, хотя в ее поведении никаких перемен не замечалось. Стороннему наблюдателю трудно предсказать, на что способна любая женщина, а предсказать, на что способна Нефтида, было просто невозможно. Она любила негу и роскошь, как все жители Востока, свое новое положение принимала как должное, не задаваясь лишними вопросами. Ее душа долго дремала – возможно, сейчас она пробуждалась от своего полусна, и загорающаяся в ней любовь к украшениям была первым признаком этого пробуждения.
Кара пропустил уже несколько вечеров, не появляясь в клубе. Он не был там с того дня, когда Консинор проиграл ему десять тысяч фунтов. Может быть, он хотел, чтобы Консинор поволновался в ожидании того дня, когда Кара предоставит ему возможность отыграться. Если так, то ему приятно было бы узнать, с каким тревожным волнением виконт каждый вечер является в клуб и впивается глазами в каждого нового посетителя, боясь и одновременно надеясь увидеть его, Кару.
Наконец наш египтянин решил, что тянул достаточно и настала пора накинуть новую петлю на шею своей жертвы. Перед уходом он достал из потайного ящика своего бюро небольшой свиток папируса, весь испещренный иероглифами. Чтобы освежить свою память, он внимательно его перечитал — в десятый, наверное, раз с тех пор, как этот свиток вместе с бюстом Изиды упал к его ногам с саркофага Ахтка-Ра.
В приблизительном переводе там было написано следующее:
«Будучи наконец готов перейти в нижний мир, где царит Анубис, я, Ахтка-Ра, сын Солнца и Верховный жрец Амона, приказываю поместить среди украшений моего саркофага драгоценный Камень Удачи, подаренный мне царем Абиссинии за то, что я сохранил его и его народ и не дал гневу Рамсеса сокрушить его. Верю, что этот чудесный камень будет охранять мою могилу, когда дух мой отлетит, и силой своей сохранит мое тело и мои сокровища от осквернения до той поры, пока я не вернусь на свою землю для новой жизни. Да не дерзнет кто-нибудь из моих потомков взять себе этот камень, ибо он принадлежит мне, и я не завещаю его в собственность никому из тех, кто придет после меня. В случае нужды мои потомки могут брать из моих сокровищ то, что им понадобится, но прикоснувшемуся к этому камню я посылаю страшное проклятие, ибо это будет оскорблением моего духа. Да знают все, кто это прочтет, что камень этот постоянно меняет свой цвет, который никогда не бывает ярок, как у аметиста, изумруда или рубина, но всегда приглушен и загадочен. Чтобы никто не мог спутать этот камень с другим, я поместил его в тройную золотую оправу и прикрепил наверху саркофага. Там он и должен пребывать. С тех пор, как я получил в собственность этот камень, я всегда носил его на груди, и его сила дала мне власть над Рамсесом, сыном Сети, и я управлял этой страной, словно своей собственной, на горе моим врагам и завистникам, и собрал больше сокровищ, чем любой из рожденных в земле Египта. Камень дал мне здоровье и долголетие, чтобы я мог исполнить все, что мне было предназначено в этой жизни. По этой причине я не хочу с ним расставаться и сохраняю его себе на все годы, которые мне придется провести в ожидании новой жизни. Заклинаю всех, кто будет жить в грядущие дни, не прикасаться к нему и оставить мне это единственное сокровище, как бы они ни поступили со всем остальным».
Под этим текстом, написанным, без сомнения, рукою самого Ахтка-Ра, стояла его подпись и печать.
Кара свернул папирус, убрал его в ящик и с улыбкой посмотрел на странное кольцо у себя на пальце.
— Мой великий предок, слишком любил себя, — подумал он. — Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из его потомков стал так же знаменит и могуществен, как он. Что же, если бы я прочел этот папирус до того, как взял в руки камень, я покорился бы воле Ахтка-Ра и не тронул его талисман. Но я узнал об этом слишком поздно: чтобы вернуть камень на место, пришлось бы опять вернуться к саркофагу. Проклятие, конечно, – ужасная вещь, особенно если это проклятие собственного предка. Ведь я собираюсь отомстить за Хатачу именно потому, что хочу избежать ее проклятия. Но пусть Ахтка-Ра не огорчается, я не украл его талисман, а временно позаимствовал. Я верну его, когда разделаюсь с врагами матери моей матери. Талисман тем временем предохранит меня от неудачи. А когда я верну его на место, проклятие с меня снимется.
Произнеся этот внутренний монолог, Кара смутно почувствовал в своих рассуждениях какую-то ошибку. Он глубоко задумался, наморщив лоб.
— Нет, — продолжал он про себя, — я неправ и сам себя обманываю. Что если проклятие уже действует? Что если из-за этой англичанки моя сила становится слабостью? Но этого не может быть! Когда я надеваю это кольцо, мне все удается, все идет так, как надо. И сегодня все получится так, как надо, несмотря на упрек, который я увижу в глазах Анет. Пока еще я господин своей судьбы и чужих судеб тоже. Если талисман так хранил и усиливал моего предка, он сохранит и меня, он сильнее, чем любое проклятие.
Он засмеялся, и дурные предчувствия, ненадолго овладевшие им, исчезли.
Кара направился в клуб.
цитировать
свернуть ветку