«Престиж Бук» подготовил к печати первый том издания «Антиутопия русской эмиграции» (1922-1925), куда войдут три произведения, созданные вне пределов России и СССР, однако еще во времена НЭПа.
Из трех авторов книги, видимо, наименее известен Тутковский Павел Павлович [1889-1959]. Его роман «Перст Божий (Гибель российской Коммуны)» (1924, Новый Сад) выдержал два издания в один год, но в настоящее время стал крайней библиграфической редкостью: экземпляры книги уничтожались буквально всеми из-за острой антисоветской направленности произведения.
Не принимаясь за оценку художественных достоинств романа Тутковского, привожу отрывок из него, дабы заинтересовать наших читателей по крайней мере своеобразностью этого раритета.
Окончив назначенные на утро неофициальные аудиенции, Красин хотел приступить уже к обычному приему, как вдруг дверь его громадного, чисто министерского кабинета широко распахнулась и без всякого доклада вошел широкоплечий, плотный, хорошо выправленный красный командир. По его нашивкам, прекрасно сшитому мундиру и целой коллекции высоких степеней революционных орденов, Красин догадался, что это один из крупных чинов красной армии. Лицо его было знакомо Красину, но кто это – он не мог вспомнить.
Видя легкое неудовольствие на лице народного комиссара, вошедший громко щелкнул шпорами и, протянув руку добродушно сказал:
– Не сердитесь, товарищ Красин, что я, прорвав оцепление, вломился к вам – иначе год до вас не добраться. А у меня есть очень важное дело. Вы не узнаете меня – я командир красной конницы Буденный.
Красин сдержанно поздоровался с неожиданным посетителем и предложил сесть. – Как все таки пообтесался этот медведь за время своего генеральства, – не без удивления подумал он, – и чего ему нужно от меня?
Буденный опустился в кресло и, опершись на саблю, начал тихим конфиденциальным тоном:
– Вот что, товарищ: для моей кавалерии нужны седла и снаряжение; здесь, у нас, делают и отпускают такую дрянь, что ни одному приличному полку принять невозможно. В случае, дай Бог, войны – кавалерия не сможет выйти в поле. С нашими головотяпами каши не сваришь: они, знай, толкуют о мировой революции, как будто бы могут совершить ее без русской конницы. И вот мы решили купить все требуемое за границей, у немцев или французов – это вам лучше знать. Деньги у нас есть, наши кровные, кавалерийские, и в английской, как, следует, валюте. Но, во-первых, это нужно сделать конфиденциально, чтобы Троцкий не поднял гевалта. Ведь ничего, проклятый жид, не дает, а лишь нос задирает – я, мол, главковерх! А во-вторых – не знаем мы, как это сделать. У вас, товарищ, есть заграницей знакомства, вы, говорят, с самим Пуенкаром и Ллойд-Джоржем в футбол играли. Сделайте милость – помогите. Иначе кавалерия, ей Богу, погибнет. Вот загляните, когда найдется свободная минутка, в казармы, посмотрите седловку – ни к черту. Я уже шести интендантам морды бил – не помогает.
Красин все с более и более возраставшим неудовольствием смотрел на говорившего и, воспользовавшись сделанной им паузой, только было начал: – Товарищ, мое ведомство производить закупки лишь по сметам отдельных комиссариатов, утвержденным совнархозом, а закупки военного комиссариата... – как Буденный, быстро вскочив со своего места, гаркнул на весь кабинет:
– К черту все комиссариаты и совнархозы! Вы, товарищ, видели, что там творится? Всюду разодетое в пух и дребезги бабье, всюду сто тысяч ничего не делающих и не знающих штатских, всюду ворохи бумаги, – а толку ни на грош! Номер такой-то, входящий, исходящий, обходящий, заходящий, комната номер пять, шесть, семь, сто, миллион! Секретарь, помощник, помощник помощника, внук помощника, да вдобавок, все они жиды! С ума сойти! Знаем мы эти комиссариаты, пропади они пропадом! Нет уж, товарищ, давайте обделаем по хорошему, по скорому, по военному, а на эту бумажную канитель плюньте!
Неизвестно что бы ответил окончательно рассердившийся Красин, но поспешно вбежавший в комнату сияющий вылощенный чиновник особых поручений помешал ему.
– Вы кажется изволите быть командир красной конницы, товарищ Буденный... – начал было он, но сейчас же умолк: следом за ним в кабинет вбежал запыхавшийся пожилой красный командир и бросив в сторону Красина, – простите, товарищ, но на Пресне бунт, – обратился к Буденному:
– Товарищ генерал, мы все телефоны перепортили, вас ищущи. Прикажите пятому полку выступить на помощь Чону, покуда он стянется и возвратит части, маневрирующее за Сокольниками. На Красной площади сейчас парад, оттуда не удобно отвлекать части, между тем на Пресне взбунтовались рабочие и рвутся в город. Нарком Троцкий..,
– Чтобы я послал регулярную конницу для подавления уличных беспорядков?... – не дав ему договорить закричал Буденный, – передайте товарищу Троцкому, чтобы он двинул туда свои еврейские батальоны! Моя конница для войны, но не для улиц и пока я жив – я не позволю ее портить!
– Но, товарищ, – горячо перебил его собеседник, – время не терпит! Как только стянутся части, соберется и подтянется Чон, мы освободим полк!
– Товарищи командиры, поднявшись со своего места; холодно сказал Красин – может быть, вы перейдете в соседний, неофициальный кабинет? Я очень занят.
– К черту ваши гешефты, – раздраженный его тоном закричал окончательно выйдя из себя Буденный, – если бы не мы, не моя конница, вы бы не сидели здесь, а давно уже болтались бы на Деникинской веревке! Поймите же – они хотят погубить цвет русской армии, русскую конницу! Но я не позволю этого!
И он, стукнув кулаком по столу, принялся раздраженно ходить по комнате. Пожилой красный командир с беспокойной надеждой следил за ним, Красин, скрестив на груди руки, хмуро дожидался развязки этой нелепой сцены, вылощенный чиновник особых поручений в недоумении чистил щеточкой ногти. Несколько минут в кабинете царила полная тишина.
Внезапно она была нарушена самым странным, самым неожиданным образом: все присутствующее вдруг ясно услышали низкий старческий голос, отчетливо произнесший:
– Молодец, красный генерал; только помни: скоро ты станешь опять вахмистром.
Голос был слышен так близко, так ясно, что все невольно вздрогнули и побледнели. Красин тревожно двинулся к двери, пожилой красный командир замер на месте, выпуча глаза и полуоткрыв рот, чиновник особых поручений с испугу уронил свою щетку. Один только Буденный, казался внешне спокойным. С минуту он в глубокой задумчивости стоял на месте, затем истово перекрестился и поспешно вышел в приемную.
В кабинете воцарилась жуткая тишина. Только странно шуршали в углу неизвестно кем перелистываемые журналы недавних заседаний.
цитировать
свернуть ветку