— Каково это — когда «Оскар» практически у тебя в руках?
— Замечательно, как еще. Это же моя карьера, не хобби какое-то. Конечно, я не ради наград работаю, но сейчас как раз время получать награды за то, что считается в киноиндустрии прекрасной работой. У нас шесть номинаций, в частности — за макияж и грим. А бюджет на парикмахера и визажиста был 250 долларов — и при этом мы конкурируем с «Одиноким рейнджером». Мы же 20 лет пытались этот фильм снять. Как-то собрались небольшой компанией и решили: «Все, снимаем осенью», а за пять недель до начала съемок выяснилось, что нет денег — уже кончились. Остались крохи какие-то, а дата съемок уже назначена. Нам говорят — переносите на весну, а я уже на 18 кг похудел и отвечаю: «Нет, снимаем сейчас», и ни у кого из наших даже мускул на лице не дрогнул. Мы просто слепо верили, что все получится. Потом, уже за восемь дней до съемок, позвонил режиссер и говорит: «Мне нужно было минимум 8 миллионов и 40 съемочных дней, у нас есть 4,9 миллиона и 25 дней. Я понятия не имею, как мы это все провернем, но если ты придешь на площадку через неделю, я тоже приду». Я сказал: «Приду». А деньги как-то сами в итоге нашлись.
— Получается, ваш герой Рон — это вы и есть, такой же упорный?
— Если я во что-то по-настоящему верю, то да. Хотя Рон, конечно, более стойкий — но он-то и сражался с самым сильным противником из возможных, со своей смертью (по сюжету «Далласского клуба покупателей» герою МакКонахи ставят диагноз СПИД. — Прим. ред.). В такой ситуации мы все стали бы упрямыми — даже упрямее, чем мы можем себе вообразить.
— «Золотой глобус», номинации на «Оскар», восторг критики — вы этого ожидали?
— Не думал об этом во время съемок, честно говоря. Я настолько увлекся процессом, что не думал вообще о результате. Понял ли я, когда читал сценарий, что он особенный? И что если его как следует экранизировать, фильм получит признание? Определенно, но все это было в очень отдаленной перспективе. Была громадная вероятность, что мы проведем интересные 25 дней, но сделаем не слишком интересный фильм. Ну еще одно инди-кино про СПИД, которое важно с социальной точки зрения, но никого по-настоящему не впечатляет. Но нам удалось снять полноценное кино, а не «независимую характерную драму, которая доносит до зрителя важную мысль».
— За последние пару лет вы вдруг из героя романтических комедий превратились в актера высшей лиги — как так? Таблетки, что ли, какие-то?
— Что, вам тоже нужны? Могу достать! (Смеется.) Ладно, я отвечу. Меня все время сейчас об этом спрашивают, так что пришлось самому это как-то обдумать. Я стал рыться в своих записях и вспомнил, как как-то решил: надо бы перенастроить свои отношения с собственной карьерой. Хотя меня на самом деле все устраивало, мне нравились ромкомы. Просто захотелось попробовать что-то другое. При этом я не знал, чего хочу, а предложений каких-то особенных тоже не поступало. Так что я сказал: «Знаете, я возьму паузу. Не буду соглашаться на все те штуки, которые я делал последние годы, и посмотрю, что будет». Поговорил об этом с женой, мы прикинули: на еду и бытовые расходы нам денег хватит, можно попробовать. Полгода я всем отказывал, предложений стало меньше, а потом почти год их вообще не было. И вот на второй год получаю внезапный звонок от Уилльяма Фридкина — он позвал в «Киллера Джо». И сразу после этого Стивен Содерберг пригласил в «Супер Майка!». Потом «Mud», «Берни», «Газетчик» — и с тех пор я плотно играю такого рода роли, в основном антигерои. Мог бы я так же сыграть три года назад? Конечно, но меня никто бы просто не позвал. В общем, на меня посмотрели свежим взглядом — и произошло это благодаря той паузе, тому, что я закрыл собственный бренд, заставил всех немножко подзабыть о шаблоне, которым меня мерили.
— Странно, что вы среди ролей не упомянули «Настоящий детектив».
— Ну это само собой. С ума сойти, да? Потрясающее шоу. Сценарий там — огонь, я прочитал первые два эпизода и уже был готов сниматься. Правда, мне сначала роль Марти предлагали, но я сказал: «Этот парень, Раст Кол, я знаю его. И хоть я никогда подобного не играл — но именно поэтому мне стоит дать эту роль». Они согласились, и мы вместе потом уже обратились к Вуди (Харрельсону, сыгравшему напарника МакКонахи. — Прим. ред.).
— В голове вашего Раста Кола еще больший мрак, чем у героя «Далласского клуба покупателей». Не страшно было самому в него превращаться?
— А мне нравится философия Раста. Он, конечно, совсем не я, но было интересно пожить такой философией, в такой голове. Я в отличие от Кола верю в Бога, но, думаю, для верующего всегда полезно немного порассуждать как агностик и прагматик, и мне кажется, что и сам Бог ценит попытки агностиков рационализировать веру, обозначить ее границы. В общем, мне как верующему Кол никогда кощунником не казался. А когда я приходил со съемок домой, я сохранял только лучшие качества персонажа: научился хорошо объяснять какие-то вещи детям и вообще мыслить логически, понимать связь между тем и этим, причиной и следствием. И никаких ночных кошмаров или вроде того.
— Говорят, сейчас вообще дух настоящего Голливуда потихоньку ускользает на телевидение — вы согласны?
— По-моему, нет никакого соперничества между кино и телевидением. Дилемма «стоит ли мне играть в кино или в сериалах» — пройденный этап. Когда снимешься в чем-то вроде «Настоящего детектива», понимаешь, что вообще любой актер может сегодня на время появиться в телевизоре. Ты не идешь ни на какой компромисс с собой, не снижаешь планку. К тому же там было всего-то восемь эпизодов, то есть не то чтобы я потратил месяцы на съемки — и возвращаться на площадку через год мне тоже не надо (в каждом сезоне «Настоящего детектива» предполагаются новый сюжет и новые герои. — Прим. ред.). И еще: там же сценарий был на 450 страниц — восемь часов. То есть 150 страниц первого акта — это же подарок для актера, самые лучшие моменты, когда только идет развитие персонажа, можно показать его со всех сторон. В большом кино такое в первую очередь идет под нож — у тебя 32 страницы, чтобы представить героя, потом история обязана закрутиться, иначе люди уйдут из зала.
— Вы в «Настоящем детективе» тоже очень тощий, как и в «Далласском клубе покупателей», — все никак не можете прийти в форму после той роли?
— Большую часть веса я уже вернул. Просто стараюсь поддерживать теперь определенную форму — покрепче, чем раньше.
— Слышал, у вас девиз такой: «Не играй этого человека, будь им».
— Это вообще один из самых лучших девизов для всех актеров. Не старайся вести себя как твой персонаж, стань им. История с потерей веса — это было не кривляние и не чудачество. Это было моей обязанностью перед персонажем. Если бы я сомневался, мне пришлось бы гораздо труднее.
— А вам не казалось странным, что Рон такой тощий и при этом такой энергичный?
Тут нет ничего странного. Знаете, у меня был один хороший друг, которого буквально на глазах пожирал рак — вот буквально: тело просто-напросто исчезало понемногу, одежда свисала как с вешалки, а зубы стали, как у птенца-орленка, который сам есть не может. Но он становился от этого только более жадным до жизни. Я помню его, у него всегда вены выпирали, и он боролся, боролся и боролся, пока его тело становилось все слабее и слабее. Рона я видел таким же.
— Наверное, такой опыт в целом отношение к жизни и смерти меняет.
— Хм, я бы не сказал. Хотя была одна сцена, когда Рон говорит врачу своему: «Слушай, я тут умираю, а ты мне говоришь идти в группу поддержки за обнимашками». Мне было крайне сложно осознать смысл этих слов, говорить их от первого лица — и Рону, видимо, тоже. Он только начинал осознавать неизбежность своей скорой смерти. Мы все знаем, что когда-нибудь умрем, но совсем другое дело, когда тебе говорят: «Вон там конец пути, за поворотом ничего не будет». И такое, конечно, обескураживает, но в то же время люди, когда видят финишную черту, становятся куда целеустремленнее. Так часто со стариками случается — я вижу это на примере своей семьи, моей мамы. Когда им уже за 80, они почти перестают спать — говорят, что у них на это просто нет времени, ведь конец уже недалеко.
— А вы обсуждали со съемочной командой, почему Рон у вас стал в фильме гетеросексуалом и гомофобом, хотя прототип персонажа был бисексуалом.
— А это еще под вопросом на самом деле. Мы расспрашивали о нем у его семьи, просмотрели все, что он сам о себе говорил и что писал в дневниках. И если бы он где-то хотел признаться в своей бисексуальности, то уж в дневнике личном точно бы об этом написал. Я, конечно, свечку не держал, но человек, которого я прочувствовал и понял, был гетеросексуалом. К тому же это не биография. Это кино, и мы написали сценарий на основе всего, что узнали об этом человеке. Рейон (герой Джареда Лето, также умирающий от СПИДа трансвестит. — Прим. ред.)? Не было никакого Рейона в жизни. Впрочем, главную правду — о том, что сделал этот парень, — мы сохранили.
— После выхода фильма вам, наверное, часто стали приходить письма от людей с ВИЧ.
— Да, и я до сих пор их получаю. В основном они либо от тех, кто сам потерял друга или члена семьи, или от представителей более молодого поколения, которые не знали, каково было людям с ВИЧ еще 30 лет назад. Сейчас-то эту тему больше обсуждают и люди могут открыто существовать с этим диагнозом. Они живут почти полноценной жизнью, и они даже не подозревали, сколько было невежества в то время, когда болезнь только появилась.
— Вы сказали, что чтобы изменить карьеру, приняли некое решение. Что теперь? У вас есть какая-то стратегия?
— Обычно то, чего я хочу, само меня находит. Я бы просто хотел продолжать играть роли, которые меня волнуют, и в тех фильмах, которые сам бы стал смотреть. Гонорар — тоже здорово, кто бы спорил, но мне сейчас важнее интересный опыт. Но я, конечно, не говорю себе: «Так, теперь я буду играть только изгоев и антигероев». Напротив, у меня тут есть интересные предложения по паре мелодрам, которые вроде ничего такие. Но и там мне не героев-любовников придется изображать, а таких парней… нестандартных.