«В статье рассматривается неприменимость наработанных западными общественными науками подходов к исследованию утопизма к условиям Китая. Обосновывается тот факт, что древнекитайский общественный идеал не является утопическим идеалом. Собственно утопизм в Китае появился в конце XIX в. в связи со знакомством с западной философией и картиной линейного исторического времени. В силу исторических особенностей, утопизм в Китае прекратил существование, не успев возникнуть».
Преимущественно историческое исследование — автор подлробно рассматривает, могли ли потнециальные авторы китайских утопий заимствовать идеи у своих европейских коллег, и почему этого не было сделано. Вывод достаточно прост: к 1890-м, когда в Китае появилось досттаочно переводной литературы, из которой прямо можно было заимствовать образ Утопии — уже слишком многим стало ясно, что одними сказочками дела не решить
Но куда более интересно то различие, которое автор проводит между «стандартными» европейскимми утопиями и теми китайскими произведениями, которые некоторые современные исследователи считают утопиями и причны такового различия.
«...В статье А.И. Кобзева, помещённой в уже упомянутом сборнике [Китайские социальные утопии, 58–103], можно найти чрезвычайно интересный вывод. А.И. Кобзев констатировал, что, несмотря на повышенный интерес конфуцианских мыслителей к социально-политической и этической проблематике и стремление к её всесторонней и детальной разработке, в рамках конфуцианства так и не было создано «полноценных» социально-утопических произведений [Там же, 58]. Объясняется это несоответствие двумя факторами. Во-первых, с самого своего возникновения конфуцианство претендовало на роль официальной и ортодоксальной идеологии и во II в. до н.э. этого статуса добилось, и сохраняло его вплоть до начала ХХ в. Утопия предполагает и стремление к коренному изменению существующих государственных и социальных установлений, конфуцианцы же были полностью инкорпорированы в окружающую их социально-политическую реальность, поэтому даже при самом резком социальном негативизме критиковали не принципы устройства общества и государства, а их конкретные воплощения — т.е. определённых лиц. Всякое социально-политическое реформаторство в условиях господства конфуцианской идеологии приобретало черты личностной направленности. Во-вторых, специфическое конфуцианское и, шире, китайское представление об императоре как о телесной персонификации государства с неизбежностью выводило социальное реформирование из теоретической в практическую область [Там же, 59]...»
то есть конфуцианцы, которым по утопической части и карты в руки — слишком плотно кормились при власти. Потому с отдельными взяточниками и даже тиранами боролись, а вот насчет радикальной смены всего и все — этим больше даосы увлекались. но у них именно что сказочки, преимущественно в ностальгически-крестьянском формате.
Сам текст статьи Мартынова здесь — http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=v...