Огни в океане

Вышла книга избранных переводов с испанского и португальского Анатолия Гелескула.

Уже стало общим местом, что переводчик — это голос за кадром. Он невидим, незаметен, мало известен. Он вроде как даже обязан к этой своей “шапке невидимке” тянуться: говорить-то следует поэтам, которых он переводит, не ему самому.

Или вообразите только: прославленный артист кукольного театра! То есть бывает, конечно, взять хоть Образцова, однако, как правило, человек, говорящий то голосом Пьеро, то Коломбины, зрителю лично не знаком.

Нет, не в обиду будь сказано поэтам, классикам и современникам — я вовсе не сравниваю их с ведóмыми марионетками. И все же они зависимы, и весьма зависимы от человека, берущегося передать самую суть их высказывания на чужом языке, который зачастую иначе организован, имеет иную мелодику и наполнен другими ассоциациями.

Как, например, русскому, никогда не видавшему Испании, понять испанскую пословицу, в буквальном переводе звучащую так: “Если река шумит, значит, вода в ней есть”? (Означает она то же, что наше “Нет дыма без огня”.) А что, спросит он, в реке может не быть воды? И разве река непременно должна шуметь? Вон Нева или там Волга — воды залейся, а тихо.

А невдомек ему, что реки в Испании ничуть не похожи на наши. Обычно они капризны и переменчивы: подтаял снег в горах — наполнились, пришла засуха — обмелели, а то и вовсе высохли, хоть бери метлу и подметай русло, если охота.

Это я к тому, что при слове “река” у испанца и у русского возникают совершенно разные ассоциации. А что в поэзии важнее ассоциаций? Мысль? Музыка?

Музыкантам и живописцам повезло больше — их искусство, как известно, перевода не требует. Композитору, тем не менее, важен исполнитель. Многим, наверное, приходилось слышать на концерте возмущенный шепот: “Господи, что он играет! Он же ничего не понял!” Или, напротив, ловить завистливое восхищение: “Ведь совсем ребенок исполнитель-то. Что он может в этих чувствах понимать? А ведь как точно сыграно! Поразительно!”

Заблуждается тот, кто думает: выучу немецкий, прочту Рильке в подлиннике, без всяких посредников. Да, прочтет, если вообще привык и умеет читать поэзию — свою, родную. Прочтет, если сумеет вникнуть в мир иноязычной поэзии, в мир самого Рильке. А нет — иноязычный поэт так и останется за семью печатями. Даром что язык выучил.

Переводчик — толкователь, интерпретатор, исполнитель стихотворения на другом языковом инструменте. Чем этот исполнитель тоньше и виртуознее, тем больше у нас возможностей получить на родном языке настоящего Рильке или Шекспира.

Анатолия Гелескула не надо представлять читателю.
Он стал первым лауреатом премии “Мастер” в области перевода, да, впрочем, не в премиях тут дело.
Его Лоркой зачитывались уже в шестидесятых: “Цыганский романсеро” стал для целого поколения открытием — в самой русской поэзии появился новый звук, новая образность, иной мир для нас распахнулся, трагический и прекрасный. Настоящий.

По-испански “настоящий” — “real”. И “королевский” так же точно. Реалом называлась старинная испанская монета. Почему, понятно. Человек пробовал золотой на зуб: “real o no”, то есть королевским монетным двором отчеканено или фальшивка? Таким образом, “по-настоящему” означает “по-королевски”.
Анатолий Гелескул и одаривает нас иностранной поэзией в своих переводах — по-королевски, без фальши.

“Огни в океане” — четвертая книга его избранных переводов.
В 1993 увидел свет сборник “Темные птицы”, включавший его переводы из испанской, французской, немецкой, португальской, польской поэзии. Пять тысяч экземпляров разлетелись мгновенно, эту книжку давно уже невозможно достать.
В 2006 вышло расширенное “Избранное” — переводы Гелескула в серии “Мастера перевода”.
Год назад отдельной книгой появились его переводы польской поэзии — работа поразительная не только по качеству, но и по объему: мы-то, испанисты, грешным делом числили его в основном по своему ведомству, а тут оказалось, что Польша значит в его жизни не меньше, чем Испания!

И вот наконец — и впервые! — книга переводов только испано-язычной и португало-язычной поэзии. Впрочем, нет, не совсем. Есть ведь еще и галисийская поэтесса Росалия де Кастро. Точнее, наверное, было бы выразиться так: поэзия Пиренейского полуострова и стран, вовлеченных в его орбиту.

Сам переводчик в предисловии, как всегда с гелескуловской образностью, говорит об особенностях этой оконечности Европы, о древности и культурной бездонности полуострова, о его камнях и корнях. Корни у испанской поэзии такие же глубоко уходящие в почву, как и у растений этой выжженной каменистой земли. В книге есть заметки переводчика о каждом из переводимых поэтов — он называет их заметками на полях. В одной пересказан разговор поэта Мигеля Эрнандеса со скульптором Альберто Санчесом. Оба они, тогда совсем молодые люди, бродили по полям в окрестностях Мадрида, в окраинном районе Вальекас (теперь там никаких полей — город), срывали пахучие стебельки тимьяна, удивляясь, какой длинный и причудливо изогнутый у него корень — как жизненный путь человека. Вот только редко какая жизнь издает такой аромат, заметил Мигель Эрнандес.

Переводы Анатолия Гелескула доносят до читателя аромат Кастилии и Андалусии, дух времени, запах и звук минувших веков. Он так говорит с нами словами Кеведо и Гарсиласо, языком монаха-кармелита, мистика и мученика, а главное, поэта — Сан Хуана де ла Крус, что, кажется, он знал всех этих людей и они рассказали ему обо всем самом главном. А главным всегда остается одно и то же — любовь, смерть, вера, — как бы мы ни порывались легкомысленно об этом забыть.

Кстати, если бы “заметки на полях” были изданы отдельным изданием, вышла бы самостоятельная, бесконечно интересная книга — столько в них неожиданных наблюдений, глубокого понимания слова, а порой и невероятной эрудиции. Я уж не говорю о живом языке и вспыхивающих тут и там блёстках юмора. Чего стоит, например, остроумная находка в авторском предисловии — перевод стихотворения немецкого поэта Моргенштерна:

Беседа рыб
— — — — — -

— — — — —

— — — — — -

— — — — —



Перевел А. Гелескул



И в стихах, и в прозе Гелескул верен поэзии.
Знаток и переводчик Хименеса, он приводит его слова: “Мы слабы, когда слабеет в нас поэзия жизни. Давайте же доверять нашей подлинной силе”.
Вольное дыхание поэзии живет в этой книге, созданной на протяжении почти что полувека.
В нее включены не только знакомые нам стихи и переработанные варианты уже известных стихотворений — Гелескул из тех немногих, у кого творческий процесс никогда не затухает, а всякий вариант не окончателен, — но и совершенно новые работы последних лет.

И всегда забываешь, что перед тобой перевод.
Просто читаешь прекрасные стихи:



Эта жизнь моя,

камешек легкий,

словно ты. Словно ты,

перелетный,

словно ты,

скиталец убогий,

сирота проезжей дороги;

словно ты,

певучий клубочек,

бубенец дорог и обочин...



Это Леон Фелипе Камино, ХХ век. До чего же по ритму, по звуку это близко к подлиннику! Я слышала, как песню на эти стихи, по-испански разумеется, пел Пако Ибаньес, легендарный бард, вроде нашего Окуджавы или Галича. Одно существенное отличие: он, как правило, пел не свои слова, а сочинял мелодии на стихи известных поэтов. Так вот, по-моему, перевод этого стихотворения точно ложится на музыку Пако. Случай редчайший, ведь для музыкальных произведений обычно приходится “подгонять строку”, делая так называемый эквиритмический перевод.
Леон Фелипе — одна из ранних работ Анатолия Гелескула, и чуть ли ни первая его публикация. Она попалась на глаза Анне Ахматовой, и та пришла в восторг. Правда, переводчик уверяет, что ее восхитил не “камешек”, а другое стихотворение, которое ему самому, кажется, нравилось меньше.
Называется оно “Дознание”:



...И кто-то приказал мне: — Говори!

Припомни всё. Припомни, что ты видел...



“Должно быть, что-то ей там лично оказалось близким”, — говорил Анатолий Михайлович. Как бы там ни было, вскоре состоялось их знакомство.



Много лет переводчик посвятил собиранию и переводу народной испанской песни, которую всегда считал родником, питающим поэзию Испании. В этой книге испанские песни стали важным, заключительным разделом. Переводить их трудно, почти невозможно. Потому что, как бы поточнее выразиться, нет никаких формальных зацепок: стон и вздох — какими словами их передать?



Пройдет и моя любовь,

пройдет и моя беда,

и слезы мои пройдут,

и все пройдет навсегда.



Книга названа “Огни в океане”. Почему? Ответ в словах того же Леона Фелипе: “Поэзия для меня — лишь система световых сигналов. Костры, которые мы зажигаем во тьме, чтобы кто-то нас видел, чтобы нас не забыли... Такова моя эстетика — эстетика корабля, блуждающего в тумане. Сегодня, как никогда, поэзия для меня — организованное и организующее пламя, знак, зов и зарево бедствия”.

Прочитав это, я сказала Наталье Малиновской, составителю и комментатору книги:

— Ну да, понятно: кругом туман, а тут вдруг свет, ясность какая-то.

— Да нет же, — отозвалась она. — Просто в океане думаешь, что ты — один. А оказывается — нет.

------------------------------------------------------ --------------------------

# © Наталья Ванханен, 2011

Анатолий Гелескул. Огни в океане. Переводы с испанского и португальского / Сост. Н. Р. Малиновская. — М.: Центр книги ВГБИЛ имени М. И. Рудомино, 201


( источник — http://magazines.russ.ru/inostran/2011/12... )