К публикации в сборнике «Поэзия Фантлаба»

В принципе данные стихотворения уже размещались в теме "Свои стихи" или авторской колонке. Тем не менее, именно их, написаных и с разным настроением и на совершенно различные темы, хочется предложить со своей стороны для публикации, если выход долгожданного сборника состоится.


Ночные призраки

Пришла, как хозяйка, надменная ночь.
Не рад я её куражу.
Лелеять тоску – воду в ступе толочь,
Не вешаюсь – пью и пишу.

Досада, рождённая хитрой игрой
И гнева опасный порок
Рождают горячие строчки порой,
Но холод лежит между строк.

Восторги нас тянут в небесную высь.
Печаль припадает на грудь
Со взглядом ребёнка – крестись-не крестись,
Попробуй, поди, оттолкнуть.

Теперь не достать облаков кружевных,
Покрепче б стоять на ногах.
А впрочем, какое мне дело до них? –
– Мне ближе могилы и прах.

Я вижу сквозь прошлое нынешний мир,
Степенность срывая в сердцах,
Где люди как мыши дерутся за сыр,
Лежащий на острых зубцах.

Расшатывает вековые столпы
Безумие с разных сторон.
Терпеть ли деянья преступной толпы?
Кто в ней? Имя им – легион.

Их верные спутники серость и гнусь,
И с честью они не в ладах.
В отдельности каждый, как правило, трус –
– Смелы они в тесных рядах.

Спокойные с виду, милы и скромны.
Неужто способны на зло?
Но души их носят клеймо сатаны –
– В них выжжено зверя число.

Каков же безликий завистник внутри? –
– Не больше внушает он страх,
Чем кролик домашний, но лучше смотри –
– У кролика кровь на клыках.

Он всё пожирает вокруг не спеша,
Заранее обговорив
Условия пастбищного дележа,
И мирным животным прослыв.

Таков обыватель, что в стаде силён.
Но, вызов бросая толпе,
Для битвы обширный найдя полигон, –
– Убей его прежде в себе.


Пробуждение

Опять темнеет небо надо мною.
Опять буравит взглядом василиск.
Опять хула плескается виною,
И голос дам срывается на визг.

Соперники, завистники и други –
– Я к вам всей кожей намертво прирос.
Я каждый день ныряю в море скуки.
И мысли – обречённей, чем лейкоз.

Но мне без яда, впрыснутого жалом,
Без ложки дёгтя в мёд души моей
Пришлось бы спать под жёлтым одеялом,
Спелёнатым обыденностью дней.

Я пробуждаюсь от укусов вялых.
Они не причиняют мне вреда.
Яд освежает болью мозг усталый
И лечит как целебная вода.

Постыв от злобной бесполезной травли,
Вся свора ловит воздух жадно ртом.
А я свой курс увереннее правлю,
«попутчиков» оставив за бортом.

Правее, влево, в сторону и между,
Не сомневаясь, что со мною бог.
И новый день встречаю, как надежду,
В который раз переступив порог.



Летнее кафе

Облезлые стены,
Опухшие лица, мозги, животы.
Под хлопьями пены
Навеки уснули дела и мечты…
Ю. Лоза

Замылил глаз зелёный фон –
– Тосклив, хоть не чета асфальту.
И чайки криков бодрый тон
Сник до ленивого контральто.

Закат не лечит душу впрок.
Потехи час взял верх над вечным.
Клиент здесь чествует порок,
Мешая градусы беспечно.

Кого-то накрывает грусть
Прозрачной пеленой бессилья.
Кому-то бес в ребро – и пусть,
Поскольку ангел пропил крылья.

Тут всяк на дно как будто лёг,
Растаяв в местном антураже.
Босота тянет кошелёк,
Не вышло – честь ножом окажет.

На восемь бед один ответ,
Особенно у прокурора.
Угнал босяк велосипед
И ждёт с опаской приговора.

А та девица, на чей стан
Народ косится с тихим свистом,
Опустошив не раз стакан,
Воркует с «велосипедистом».

Прошлась – кокетливо-мила
И многих здесь лицом свежее.
И завсегдатаи с угла
Ей вслед сворачивают шеи.

В её неполных двадцать шесть
Легко принять шпану за принца.
А впрочем, разве выбор есть? –
– в тягучем мареве зверинца.

Схватились дамы у столов,
Похабно друг на дружку воя.
Опять им не хватило слов –
– Ни слов, ни воли, ни покоя.

Для юных дев и старых кляч
Кабак становится ареной.
Хмельная похоть – прячь-не прячь –
– Взыграет, выплеснувшись пеной.

Синдром рутины лечат ей,
Примерив (что давно не ново),
Кто образ леди Чаттерлей,
А кто манеру Казановы.

Зачем? – Так ищут здесь любовь…
Все доброты и ласки жаждут.
Не лезь им в душу, не злословь –
– И ты один из всех и каждый.

Но нет, не стал никто добрей.
И все вопросы – без ответа.
В сердцах махнёшь рукой: «Скорей
Закончилось бы это лето…».



Январь

Непредсказуемый сюжет
И неприглядная погода.
В чехол дюралевый одет
Фасад и купол небосвода.

И к выходным с утра опять
Мороз взыграет, насмехаясь.

Покинув тёплую кровать,
Придётся снова, чертыхаясь,
На гололёде падать ниц
И зреть сосулек острых жала…

Надвинув шапку как забрало
На перья смёрзшихся ресниц
Под леденящей сердце вьюгой,
Торопится столичный житель
Назад в уютную обитель,
Как из унылой тундры к югу,

Возлечь султаном на диване,
Вернувшись в мир иных богов,
Глинтвейна, чая, пирогов
И лиц, мелькающих в экране
(а не в метро, где, хмуря лбы,
не рады лицам мы чужим
и выбраться наверх спешим,
качая маятник толпы).

А я, как истинный педант,
Коль есть досуг – то чту вниманьем
Лихой узор повествованья.
И пью за автора талант.

Мой кот вернётся от соседа,
Откланявшись, устав гостить.
Не прочь его я угостить,
Но отвернётся привереда.

Ни рислинг, ни аперитив
Не пьёт – мне с ним не повезло.
Я пью один зиме назло
И хмурой ночи супротив.

Забравшись под махровый плед,
Под вечер разгоняя хмарь,
Надеюсь пережить январь,
Ища в бокале лета след…



Портрет

Фон пастелью, тушью штрих
На холсте в оконной раме.
Мир прерывистых прямых
Схож с осенними дождями.

Выступят из темноты
Окна, тени, силуэты.
За стеклом в горшках цветы
В комнатах и кабинетах.

Капля пишет на стекле
Знак вопроса без причины.
И морщина на челе
Старит этого мужчину,
Что на покрывале тьмы
Отразился бликом глянца
За решёткою тюрьмы
Затянувшегося транса.

Волосы его седы,
Пряди падают рядами.
Как от скальпеля – следы,
Нанесённые годами.

Тих, но собран и суров,
Словно перед трудным боем.
И красноречив без слов,
Будто призванный судьбою
Бороздить морской простор
Дух «Летучего голландца»…
Или как тореадор,
Смерть ведущий в парном танце.

Не прочесть и не понять,
Тёмен взгляд как дно колодца.

Что тебе пришлось познать? –
–Видно, что и мне придётся:

Как что смолоду беречь,
Как узнать, с судьбой играя,
Стоит ли игра та свеч,
И зачем скользить по краю.
А, спалив в игре свечу –
– Как во мгле блуждать по кругу…

Но молчишь, и я молчу,
Нечего сказать друг другу.

Долог тягостный дурман.
Но, разбуженный рассветом,
Я усядусь на диван.
Призрак вещего портрета
Отряхну с усталых век.

В окнах иней леденеет.
Может, грянет первый снег. –
– Вот и Осень поседеет...



Сегодня

Я живу среди многих людей,
Словно капля в струе водопада.
И, бывает, ловлю чьи-то взгляды:
Этот мил, а вон тот – лиходей.

Кто-то прячет глаза, кто глядит
Исподлобья, кокетливо, сонно…
Улыбнулась мадам беспардонно,
Разыграть предлагая гамбит.

Я хочу заглянуть в их сердца,
Пыл порою так рвётся наружу.
Вскрыть пытаюсь, как сейфы, их души
И тихонько снять маску с лица.

Начиная свой день поутру,
Я смотрю монотонную пьесу.
Что ж, таков мой предмет интереса,
Помогает забыть про хандру.

Всякий лечит её на свой лад,
Завернувшись в наркоз с головою.
Но, считаясь с всесильной молвою,
Примеряет лишь модный наряд.

И порою, всё краше фасад,
А душа покрывается пылью.
И игра вдруг становиться былью,
Лотереей, где всё – наугад.

Мыслим: ставить не впрок паруса,
А грести-то уж, право, лениво.
Взять бы сразу фортуну за гриву,
Разыграв козырного туза.

Окунаясь в поток мутной лжи,
Продолжаем надежду лелеять.
Кто осмелится ныне развеять
Нам навязанные миражи?

Грезим тихо, сомненья тая,
Просыпаясь и вновь улетая,
Горизонты раздвинуть мечтая,
Жизнь упрямо с изнанки кроя;

Кто о музе на каждую ночь
(кто о чём, ну, а вшивый – о бане),
О достатке и полном кармане,
Об удаче, чтоб всё превозмочь.

Примеряя подчас роль Пьеро,
Я пишу, как роман, мемуары:
Мой герой – персонаж тротуаров,
Парков и подземелья метро.

Ему ведом крылатый восторг
И сарказм ироничных суждений.
Ищет истину в ворохе мнений,
Не вступая с издателем в торг.

А вокруг муравейник кипит,
Управляемый чьим-то законом.
Мечет кости игрок кон за коном,
Разыграв человеческий вид.



Поворот

Грянули крещенские морозы,
Знаменуя апогей зимы.
Всё полно унылой мрачной прозы:
Улицы, дороги и умы.

Заперты фрамуги и балконы,
И улыбки тоже под замком.
Свадебные вымерли клаксоны.
Ленимся и маемся тайком.

Праздники всего лишь выходные.
На друзей-приятелей не злись. –
– Прежде удалые, разбитные
Нынче по берлогам разбрелись.

Грёзами утешимся под вечер,
Греемся и лечимся мечтой.
Но меня мечты уже не лечат,
Чёрт бы с ними – с этою и той.

Круговерть затянет вальсом странным –
– может, легче будет ждать весну.
Па за па, в скольженьи неустанном
Сантименты старые стряхну.

В унисон постящейся природе
До зелёных позабытых дней
Трезвый дух сурово счёты сводит
С легкодумной нежностью моей.



Сентябрь

Дождь на окне мне письма пишет,
Наполнив строчки суетой.
Листва ковром пестрит и дышит
Холодной прелью и мечтой

О мной отринутом покое
В безумном тягостном пылу,
О благонравных чувствах, кои
Страстей рассеивают мглу.

Благословляю стынь и морось,
Что пробирают до костей.
Я нынче, сам с собой не ссорясь,
Не жду, тревожась, новостей.

И крепкий чай обрящет снова
Неугомонный терпкий вкус;
И, может быть, разбудит слово
Во чреве огрубевших уст.

Кусты ещё полуодеты.
Мелькнёт вечерняя заря.
Горячку ветреного лета
Стряхну с началом сентября,

Чтоб дальше жить, усвоив опыт
Очередных граблей и грёз.
Сквозь сон – души услышать шёпот,
И внять ответу на вопрос

О хрупкой чести и соблазнах,
О заклеймляющей вине,
Чужих грехах и буйствах праздных,
Что выпали на долю мне;

И впредь его не забывая,
Чтоб не скрипеть зубами зря,
Хмелеть подчас надеждой мая,
Трезветь прохладой сентября.



Канун сентября

Ещё не остыли ни кровь, ни природа.
Кружатся, витают эфиры страстей.
И хоть переменчив мой нрав, как погода –
– А всё же с улыбкой встречаю гостей.

Они вдруг нахлынут подобно потоку,
Иной раз сравню их с лихим табуном:
То маревом дымным повеет с востока,
То с запада тянет заморским вином,

И южные ветры последнюю влагу
Иссушат в душе – от непролитых слёз.
И с севера вихри подарят отвагу –
– что свита из дней чёрно-белых полос.

Тогда обретаю лекарство от скуки,
Черпаю надежду за круглым столом,
И ту, что преследует с ревностью суки –
– гоню нынче в шею, ату, поделом.

Мой мир обновляется, с небом срастаясь.
Фиксирую факты, листаю досье.
Всё это бывало, но, память верстая,
Увижу по-новому время сие, –
– и тёплый по-летнему вечер, зовущий
Из тесных коробок под сень тополей…

И осени знаковый перст вездесущий
Оставит повсюду следы средь аллей.

К чему прикоснётся – то сразу зардеет,
И радует глаз феерией костра.
Пусть пышные кроны всё боле редеют –
– Затейлив узор у лесного ковра.

Пристали ли нам игры в аристократов,
Где бледность в почёте всегда, как и сплин?
Пусть буйные краски горят, как когда-то,
Равняясь с красою холмов и долин.

Пускай же нас вновь, горемычных, закружит
Искрящийся танец, текущий рекой.
И пёстрая зыбь, обласкав наши души,
Вернёт им потерянный в безднах покой.



Ноябрьский блюз

Холодный ветер ноября
Бесцеремонно лезет в душу.
Привносит низменную стужу,
Пьёт кровь не хуже упыря.

Черствеют невзначай сердца,
Бледнеют лбы и гаснут взгляды,
И редких слов уже не надо –
– с холодной примесью свинца.

Ветрище на меня сердит.
Колючий, – воет, ищет ссоры.

Скупы и вялы разговоры
Под небом, плачущим навзрыд. –

– Уколет льдинкою слеза,
Неискренна и неслучайна,
Не радостна и не печальна –
– Грозяща, как в песках гюрза.

Подобный молнии укус
Произведёт метаморфозу.
Растает облако наркоза,
Вернув привычной скуки груз.

Как получив дурную весть,
Вкусили вдосталь серость будней,
Вновь осознав, что жизнь – паскудней,
Чем нам казалось.
Так и есть…

Природа истинно мудра:
Наполнит слякотью и грязью
Пути к успеху или счастью,
К познанию et caetera.

И мы, играя до сих пор,
Ролей перебирая ворох,
В пылу сгорая, словно порох,
Расходуя лихой задор,
В весенней плыли кутерьме,
Терялись в лета кулуарах,
Чтоб увидать себя на нарах
В самими созданной тюрьме.

Под хмурым ветром ноября,
Со смертью пёстрых тёплых красок
Лишимся суетливых масок.
Пожалуй, всё-таки – не зря…


* * *

Танцуя со страстью, то дикой, то нежной,
С цыганскою смолью в густых волосах,
Ласкающим взором окинет небрежно
Весёлая девочка с грустью в глазах.

Поводит бедром, и в горячем экстазе
Лукавой улыбкой уста позовут.
И рай в ней и ад – эти две ипостаси
Творят нераздельно, сплетённые в жгут.

Вот демон проглянет на миг сквозь ресницы –
– как солнце сменяет шальная луна.
Узришь пред собой грациозную львицу,
Но через мгновенье исчезнет она.

Подобно коварной манере суккуба*.
В дыхании буйном вздымается грудь.
В усмешке лихой чуть шевелятся губы,
Восторг обещая…
– Попробуй, забудь…

Пусть нрав переменчив у смуглой плутовки
И пёстры желанья – нарядам подстать,
Капризы легки, оправданья неловки,
И всякий от этого может устать,

Пусть ангельский свет с адским пламенем спорит,
Лишь стрелку колебля на жизни весах.

Но стоит забыть – заскучаю я вскоре
По радостной девочке с грустью в глазах.


* Суккуб — демон или дьявол, принимающий вид женщины и соблазняющий мужчину.


* * *

Хрупкая девочка с ласковым взглядом,
Грустноголосая ласточка дня,
Ты мотыльком из весеннего сада
Трепетно кружишься возле огня.

Может, огонь опалит твои крылья –
– Скажут завистники, что поделом;
Может, от взмахов погаснет в бессильи;
Может, согреет забытым теплом.

Если нужна тебе страсть – я сумею
Пламенем вспыхнуть, подобно свече.
Если же нежность – укутаю ею,
Чтоб на моём ты уснула плече.

Если покой – укрощу волны моря,
Ветру скажу, чтоб не выл, не свистел,
Чтобы дыханию юному вторил
И в унисон колыбельную пел.

В память легла сувениром отрада –
– Твой силуэт над притихшей волной…
Хрупкая девочка с ласковым взглядом
Звёздною ночью прощалась со мной.

Следуя в рамках привычного круга,
Трудно свернуть или ринуться вспять.
В жизни иной, мы отыщем друг друга.
Может быть, встретимся в этой. Как знать…



Вспоминая Тавриду

Я прежде не бывал в таких краях,
Которые становятся родными,
Когда пресытясь странами иными,
Как шмель, в стеклянных путаясь дверях
Скупых аэропортов и кафе,
В чужих столицах, – скажешь: что в них толку!?..

Закона страж – в усах и эспаньолке,
Зато не носит серых галифе.

Уютный, но постылый тусклый свет.
Натянутый оскал официанта.
Хотя в репертуаре музыканта
Есть, чем разбавить высохший букет.

И пусть ты не в Филях, не на Тверской –
– но понимаешь: схожи все столицы.
И здесь и там одни и те же лица,
И антураж всё тот же – городской.

Погода скверна – дождик моросит.
Палатку и рюкзак взвалил на плечи.
Я лету снова назначаю встречу –
– Не деловую, боже упаси.

И вот я нынче средь людей простых,
Где говорят на языке мне близком,
Тут перевалы не пройти без риска,
А солнце нежит грешных и святых.

Здесь проступает явью связь времён –
– Не прервана, незыблема и вечна.
Здесь духом вереницы бесконечной
Эпох и жизней – воздух напоён.

Прибой солёный тихо мне шептал
Про участь хана(1), консула(2) и графа(3).
Здесь меж Солдайей и зловещей Кафой(4)
Истории страницы я листал:

Кумирни тавров, скифов города,
Пантикапей, подобный исполину.
Сармат копытом мял седую глину.

Набеги на торговые суда
Тьмы готов злой, что Скандзой(5) рождена.
И гуннов топот, ужас наводящий
На всю Европу, где стрелой разящей
Они вписали кровью имена.

И далее по вехам – не солгу –
– Повествовало море мне украдкой.
Просоленная память по порядку
Раскрыло тайны как духовнику.

Разверзлось вдруг заветное окно –
– Сквозь блики волн и призрачную тину
Увидел я воочию картины
В дремучих рамах – пёстрое панно:

Кубрата(6) в Фанагории престол,
Что с тюркским элем(7) сверстники-погодки.
Хазарский кнут и рабские колодки,
Русь, влившаяся в Таврии котёл.

Ромея потеснивший хитрый фрязь
Делил барыш позорный с крымским ханом.
Но он – гяур, непризнанный султаном –
– оставил лишь развалин долговязь,
Что сетью охватила берега
Рубцов и башен истовой плеяды…

И путник тянется душой и взглядом
К чужой судьбе, что вплетена в века...

Похрустывает галькой тихий пляж,
И смолкло затаившееся море.
Придёт пора прощаться с вами вскоре,
И грустно, что окончится вояж.

В столичной хмари снова я проснусь,
Закрутит быт, как рыжих листьев ворох.
Но в кабинетах, залах, коридорах
Я вспомню край, куда ещё вернусь…

1 – Шагин-Гирей, последний крымский хан. Был казнён по приказу султана;
2 – Христофоро ди Негро, последний консул Генуи в Солдайе (Судак);
3 – граф Александр Ламармора (1799-1855) итальянский генерал, известный по организации корпуса берсальеров. Посланный в Крым, во время осады Севастополя, он умер от холеры;
4 – Феодосия;
5 – Скандинавия;
6 – древний хан болгар;
7 – эль – форма организации государства у средневековых тюрко-монгольских народов; военно-политический организм, объединяющий кочевников под властью господствующей династии или родоплеменного союза.



Заповедь

Ведут regestum времена,
Внося обыденную лепту.
У всех идей своя цена –
– для искушённого адепта.

Ассортимент богат весьма,
Под гнётом полки здесь провисли:
Традиций тяжкие тома,
Газетный ворох модных мыслей.

Но, как и встарь, жива мораль:
Обидчику подставь-ка щёку
Другую – повторит едва ль,
Стыдясь безмолвного упрёка.

Терпение – небесный дар,
Ценней, чем тот, что сорван с древа,
Дабы сдержать в душе пожар
От искры, высеченной гневом.

Возропщем на один мотив
В беде всеобщей или личной.
И вновь, в который раз простив,
Забудем чёрный день привычно.

Но коль везде черным-черно
И нет малейшего просвета,
Тому, кому не всё равно,
Один лишь путь – искать ответа.

Дубинка, словно барский кнут,
Пройдёт по спинам несогласных.
Продажный ожиревший суд
Внушит: «Надеяться напрасно».

Входящий всяк к Фемиде в дом
Нашёптывай незрячей в ухо,
Тугим прельщая кошельком,
Как фешенебельную шлюху.

Вот так, втихую изловчась,
В согласии с эпохи духом,
Не горячась и не смирясь,
Ты сможешь мстить за оплеуху.

Приветствуй новую мораль,
Модель раскрученного брэнда.
Перерасти ту пастораль –
– забудь умильную легенду.

Но всё же – притча та – о ком? –
– О ближнем, о заблудшем брате,
Что с материнским молоком
Вкусил добра и благодати.

Он знает, как и ты, о том:
ВОСКРЕСЕ, ПРЕДАННЫЙ ЗЛОДЕЕМ,
И повторил вслед за Христом:
«Ни эллина, ни иудея…».

Но братом не зови того,
Кто над дарованным прощеньем,
Как змий – что суть души его,
Лишь скалит зубы в упоеньи.

Ему не ведом божий суд.
Он рад доверчивой добыче,
Пополнив тем ряды иуд –
– Кто ввёл предательство в обычай.

Коварства дьявольская власть –
– Ей служат издревле исправно,
Боготворя лишь эту страсть.

И мнится, что сейчас подавно
У власти не временщики
И вовсе не дегенераты.

Второй подставленной щеки
Ждут, ухмыляясь, супостаты.



Россия

…Сиднем сидел Илья Муромец, крестьянский сын,
сиднем сидел цело тридцать лет.
Из древнерусской былины

От удачи до удачи,
От дороги до дороги
То ли каликой незрячим,
То ли витязем безногим

То ль шагами мерить землю,
Верного пути не зная,
То ли, горькой правде внемля,
Немощь злую проклиная,

Крыть судьбу, приросши к месту,
По неволе пропадая,
Как на выданье невеста
Ждёт, на жениха гадая.

Позабыта мудрость предков.
Мы, потомки, словом божьим
Праздный слух свой тешим редко,
Чаще – иноземной ложью;

Или всё живём прошедшим,
А над настоящим плачем,
Становясь дряхлей и ветше,
Скакуна сменив на клячу.

Тихо дети подрастают,
Выбирая то, что проще.
Светит истина простая,
Недоступная на ощупь.

Несмышлёныш жмурит глазки
На ветру, слепящем больно.
Не пронять вас старой сказкой,
С вас и присказки довольно.

Но тихонько семя зреет,
Ветры злые дуть устанут.
И незрячие прозреют,
И богатыри восстанут.



Детям

Рысь

Мягкой поступью неслышной
На тропу выходит зверь.
Даже мышь не будет лишней
В мартовском лесу теперь.

Кисточки на ушках рыси,
Хитрых глаз косой прищур.
Не тянись ты к этой «кисе»,
Не ответит тебе «мур».

Это хищник, а не кошка, –
– Дикая лесная рысь.
Может покусать немножко,
Если ей ты скажешь «брысь».



Детям

Знакомство с белым медведем

Белый мишка любит воду.
От жары спасается
Тем, что в знойную погоду
Он в пруду купается.

Детвора глядит, смеётся,
Рады и родители.
Косолапый отряхнётся –
– И все мокры зрители.

Хоть он сильный и огромный –
– Вовсе не зазнайка.
Белый мишка очень скромный
(и не попрошайка).




Сон накануне дуэли

(подражание А. С. Пушкину)

Снова тучи надо мною
Собралися в тишине;
Рок завистливый бедою
Угрожает снова мне...

Я проснулся весь в поту,
Воздуха мне мало.
В страшном гибельном бреду
Смерть ко мне воззвала.

Не старуха то с косой,
Не с оскалом череп,
Не юродивый босой
Глянул, бельма вперив,

Не увидел я во сне
Тех, кто в битвах сгинул, –
– Белый конь приснился мне,
Посреди равнины.

Тишь недобрая вокруг,
Свет луны холодный,
Кто ты, враг мне или друг?
Или дух бесплотный?

Что же мне не по себе?
Отчего тревога?
Будто кланяюсь судьбе,
С лихом у порога.

Вот конь морду повернул,
Ноздри раздувая.
Чуя дух людской всхрапнул,
Паром обдавая.

Я, от ужаса застыв,
Как заворожённый.
А глазницы-то пусты,
Словно тьма бездонны!

Вдруг, как чёрт увидев крест,
Сатанинским ржаньем
Разразился… и исчез,
Адское созданье.

С ложа встал, налил вина
Да заправил трубку.
Будет литься кровь красна,
Как вино из кубка.

После ссоры сгоряча
Из-за той гречанки
Съездил недруг давеча
К знахарке-цыганке.

Торопился дуэлянт,
Нёсся, взмок до нитки.
Отыскал трусливый франт
Мрачную кибитку.

Сон проклятый на беду
Ведьма, знать, послала.
В страшном гибельном бреду
Смерть ко мне воззвала.