Раз людям обещал выложить новую статью через три дня, надо выкладывать 
Бывает так.
Прочтешь роман известного писателя – и все вроде бы хорошо, гладко, и сюжет крепко сбит, и персонажи прописаны – но выбивается из ткани произведения какая-нибудь ниточка, за которую так и хочется дернуть…
Именно такое ощущение возникло у меня при первом (в подростковом еще возрасте) прочтении некоторых произведений братьев Аркадия и Бориса Стругацких. Прежде всего «Парня из преисподней» и «Жука в муравейнике».
Что касается первого произведения, то уже тогда позиция Корнея Яшмаа и других прогрессоров землян мне показалась небезупречной. В то время я не мог сформулировать для себя, в чем состоит эта небезупречность, но чувствовал, что «парень из преисподней» , туповатый бойцовый котяра Гаг своим вопросом: «А кто победил? В чьих руках осталось устье Тары?» попал не в бровь, а в глаз. В настоящий момент моя позиция не изменилась, я и сейчас думаю, что Корней Яшмаа повел себя как некий «полдневный общечеловек», из абстрактных, с точки зрения местной цивилизации, принципов вмешавшись в конфликт между Империей и герцогством Алайским. И не дав цивилизации Гиганды взрослеть, и самостоятельно дорасти до этих самых принципов: ведь конфликт вокруг устья Тары не на пустом месте возник, а определен логикой предшествующих событий и должен определить собой логику последующего развития.
Что же касается ниточки, то вот она: действие начинается и заканчивается во фронтовой полосе, давно уже находящейся на военном положении, и где уже, по видимому, истреблено немало настоящих и мнимых шпионов (это уже я додумываю по аналогии с земными войнами). И тут появляются какие-то земляне, субчики, змеиное молоко, прогрессорствуют, и никто им не мешает – ни разведка с контрразведкой, ни служба охраны тыла, ни комендантские патрули… Наверное земляне действительно супердиверсанты, а мир земного Полдня – мир где такие диверсанты легко готовятся… Вот только бойцовый кот Гаг, наблюдая за ними в естественных условиях, выносит вердикт: «Да у нас их перочинными ножами резать будут!» Кроме того империя и герцогство ведут военные действия на уровне Второй Мировой войны. А там уже была, помнится, развитая система ПВО, посты ВНОС, первые локаторы и прочая техника, стерегущая небо. И вся эта машинерия, заточенная на отражение удара с неба, ни разу не засекла неопознанные летающие объекты? Змеиное молоко! Разрешите не поверить!
«Жук в муравейнике» является, может быть, самым неоднозначным произведением Аркадия и Бориса. Стругацких. По поводу сюжета стали спорить еще в советских клубах любителей фантастики. Некоторые принимали сторону Рудольфа Сикорски, некоторые защищали Льва Абалкина. Потом появился Сергей Переслегин, и написал в предисловии к пятому тому «Миров братьев Стругацких», что все произошедшее между Сикорски и Абалкиным является, с точки зрения остальных людей, ещё меньшим злом, поскольку он, Переслегин, видит вариант развития сюжета с уничтожением всех «подкидышей», причем с санкции Мирового Совета. И вообще, истинная подоплека дела никогда не будет разгадана, ибо их участники, профессиональные прогрессоры создали вокруг инцидента стену «информационного тумана»
Насчет уничтожения «подкидышей» с санкции Мирового Совета я бы с Переслегиным поспорил. Но насчет «информационного тумана» он, безусловно, прав: только информационный туман не позволяет читателям увидеть не ниточку даже, а канат, который торчит в последней сцене «Жука в муравейнике».
Итак, Сикорски до последнего момента следит за тем, как Абалкин ищет «детонатор», как достает его, после этого стреляет два раза, потом еще раз. Вбегает Каммерер, бросается к Абалкину, приподнимает его голову. Абалкин лепечет детский стишок, Майя Твойвовна Глумова кричит, Абалкин умирает. Стоп. Почему именно умирает? Массаракш! Ведь в ситуации еще более экстремальной, на Саракше, Каммерер получает от ротмистра Чачу в корпус всю обойму, все пять или шесть патронов, и остается жив. Ибо для землянина смертельно только попадание в голову… Лев Абалкин – прогрессор новой формации. Он спокойно «сделал» Каммерера во время «контакта» в парке. Сикорски не стрелял ему в голову, иначе Каммерер не смог бы эту голову приподнять (ему бы в этом случае не пришла в голову мысль мазаться в мозгах и крови), а Абалкин не мог бы лепетать предсмертный бред. Тогда с чего вообще все взяли, что он умер? От трех ранений в корпус – что для прогрессора семечки – посреди «очень благоустроенной планеты»? Так захотелось братьям Стругацким. Без этой гибели их сюжет рассыпáлся. Поэтому они и оборвали повествование на словах Абалкина «Стояли звери около двери», показывая тем самым, что он умирает.
Я долго ходил вокруг двух этих ниточек, как кот вокруг сметаны, но, взвесив объективно свои скромные литературные дарования, не решился на подход…
За первую ниточку дернул писатель Михаил Успенский, написавший в 1996 году для первого тома «Мира учеников» повесть «Змеиное молоко». Алайское герцогство нанесло ответный удар, и нейтрализовало всю земную агентуру. Успенский прекрасно скопировал манеру и стилистику «Парня из преисподней», и благодаря этому еще сильней выступают моменты, «зеркальные» произведению Стругацких: прямо под носом Корнея Яшмаа орудуют два матерых разведчика с Гиганды, БВИ подвергается давно забытой на Земле вирусной атаке, бойцовый кот Гаг оказывается герцогом Гигоном, а дедушка Горбовский оказывается матерым контрразведчиком-аналитиком, помогающим Максиму Каммереру распутать это дело. Особое эстетическое удовольствие доставило автору статьи описание памятника, установленного на главной площади Арканара…
Но по мере того, как притуплялась свежесть восприятия, а сама вещь перечитывалась раз, другой, третий, становилось ясно, что повесть Успенского – не более чем удачно упакованный стёб.
Прежде всего, в своем «Змеином молоке» Успенский сублимировал шок и недовольство 90-х годов прошедшего века, показав в условном пространстве и времени своего произведения сценарий возрождения державы и посрамления «больших недобрых дядей», которые это государство обвалили. Это предопределило успех «Змеиного молока», которое вскоре после выхода «Времени учеников» было переиздано «Азбукой» отдельно, вернее, в сборнике с «Парнем из преисподней», и этот сборник не залежался на книжных лотках, а был быстро раскуплен. 
Думается, читателей волновал не только лихо закрученный сюжет, немного ироничный (как и большинство сюжетов Успенского), а аллюзии на Октябрьскую революцию, и то, как местная спецслужба фактически в одиночку собирает герцогство, которое рассыпалось перед этим, как карточный домик.
Но к Михаилу Успенскому возникают вопросы.
Есть в его повести такой объект – «Нора Одноглазого Лиса» — сверхсекретная подземная база, набитая под завязку техникой, горючим, снаряжением и главное людьми – отборными гвардейцами герцога Алайского, которые организованно отступили под землю и ждут своего часа. Неспортивно это. С такой «заначкой» победу одержит каждый дурак. Наследный алайский принц Гаг-Гигон, субчик, змеиное молоко, выехал на шее Одноглазого Лиса и своих гвардейцев. А вот попробовал бы герой Успенского, подобно никому прежде не известному полковнику спецслужбы протиснуться на самый верх иерархии и практически в одиночку предотвратить дальнейший распад страны? Иногда жизнь преподносит такие сюжеты, которые не может представить художественная литература.
За вторую ниточку потянули писатели Ярослав Веров и Игорь Минаков, опубликовавшие в 2010 году свою повесть «Операция «Вирус»» по неосуществленной книге братьев Стругацких «Белый Ферзь», в которой Максим Каммерер должен был проникнуть в сердце Островной империи на Саракше… и встретить там людей, ничем не отличающихся от людей Полдня. По манере и стилистике это произведение копирует «Жука в муравейнике», как бы продолжает его. Кроме того, Ярослав Веров и Игорь Минаков скрупулезно воспроизвели центральную сцену несостоявшегося романа так, как ее описал в одном из своих интервью Борис Стругацкий. Но для этого им пришлось подергать на множество веревочек и завязать на ткани Мира Полдня несколько новых узелков. То есть вложить в форму произведения Стругацких свое собственное содержание. 
Итак, Майя Твойвовна Глумова кричит раненой птицей, окровавленный Лев Абалкин лежит на полу, а Максим Каммерер отнимает у Рудольфа Сикорски, собиравшегося добить Абалкина, «герцог». Раненый Абалкин отправляется в госпиталь КОМКОНа-2, а Максим Каммерер – на Саракш, в Островную империю, разобраться, что же произошло между прогрессорами «Тристаном» и «Гуроном». От себя авторы дают Максиму дополнительный стимул: оказывается, у него на Саракше остался сын, и он, скорее всего, находится в Островной империи. Каммерер проходит все три круга империи – внешний круг «Дредноута», средний «серый круг», и внутренний – «солнечный круг». И в этом «солнечном» круге он находит пропавшее с планеты Надежда человечество и социальную организацию, очень напоминающую Мир Полдня. Для него это становится громадным шоком, который он не в силах преодолеть. Сцена плачущего большевика, то бишь прогрессора… Массаракш…
Итак, за какие ниточки дернули Ярослав Веров и Игорь Минаков? Лев Абалкин не погиб в Музее внеземных культур (это произойдет несколько позже, в госпитале, при еще более темных обстоятельствах, чем у самих Стругацких). Человечество Надежды, уведенное Странниками в «бездонные колодцы» оказывается на Саракше, где и строит Островную империю. Какие новые узелки писатели завязывают? Оказывается, Максим Каммерер любил Раду Гаал (в «Обитаемом острове» он любит земную девушку, а к Раде остаёся равнодушен) а все человечества, раскиданные по Млечному Пути, оказываются генетически тождественны. И у Каммерера на Саракше есть сын. Оказывается, именно «подкидыши», аналогичные земным, строят на Саракше новую цивилизацию после того, как человечество Надежды покинуло родную планету. И это пресловутые Странники вычертили на островах три круга…
Смело, массаракш!
Необычно.
Единственной претензией к Верову и Минакову может стать пистолет Льва Абалкина. Оказывается, в Музее внеземных культур у Абалкина был пистолет. Образца Островной империи. Но Максим Каммерер узнает об этом только на базе прогрессоров на полюсе Саракша, когда выясняет, что Абалкин фактически прорвался на Землю, прикрываясь заложником. Массаракш и еще раз массаракш! Как удалось Каммереру не заметить пистолет Абалкина в Музее – серьезный вопрос к писателям. Неужели на каталку «скорой помощи» его уложили с пистолетом за поясом? И потом, в госпитале, почему оперативники КОМКОНА-2 не доложили своему начальнику, что найдена такая улика – пистолет? Здесь узелок у Верова и Минакова явно не завязался…
В целом, можно сказать, что «Операция «Вирус»» Верова и Минакова – произведение более серьезное и сложное, чем «Змеиное молоко» Успенского. Михаила Успенского можно прочитать раз, ну, второй. А «Операцию «Вирус»», я чувствую, буду перечитывать еще не раз, чтобы разобраться в концепции авторов, в ниточках и узелках. Например, во вставленной в основной сюжет повести истории Саула Репнина в пересказе Айзека Бромберга. Действительно ли в «Попытке к бегству» существует ниточка, которую стоит дергать, или записка Бромберга в «Вирусе» является избыточным конструктом? Действительно ли «Гурон»-Абалкин подстроил ловушку «Тристану»-Лоффенфельду, чтобы потом обстоятельно допросить его в имперской контрразведке? В подобном случае это страшный прецедент – ведь землянин охотится на землянина. И стоит ли воспринимать жителей «солнечного круга» как действительно тождественных людям Мира Полдня? Массаракш! Все-таки они закошмарили Каммерера до слез, да и вызывает смутное беспокойство фраза шефа (это опять мой домысел, но человека рангом пониже на такие переговоры не выделили бы) Полиции нравов (аналога местного КОМКОНа-2), что присутствие земных прогрессоров на внешних островах даже полезно – «воякам для тонуса нужно подбрасывать настоящих шпионов». И мог ли Каммерер, вместо того чтобы кошмариться и изображать плачущего большевика, попытаться форсировать контакт с имперцами, как это пытался сделать – но неудачно – Комов на планете Ковчег в «Подкидыше» Стругацких?
Так что книга Верова и Минакова не просто легкий стеб, а попытка по-новому осмыслить мир Полдня.
цитировать
свернуть ветку