Более гадкого ощущения от чтения не получала уже не помню, как давно. Потому и пишу. Боже мой, я не думала, что одной книгой можно всколыхнуть в моей весьма спокойной и далекой от национализма душе целую бурю злобного агрессивного антивеллеризма — не буду распространять это на нацию, она не при чем)))
Собственно, в трэш книга отправится по одной конкретной причине. Аффтор в двух предложениях описал всю деятельность партизан Беларуси. И тут меня прорвало.
Оказывается, они (согласно Веллеру) делали следующее: грабили склады; отрезали яйца немцам и пихали в рот, обливали немцев водой и ставили замерзшие статуи указателями на дорогах; иногда пускали под откос поезда. Прочла в оригинале три раза весь абзац, надеясь на ошибку. Но — все точно. Образ мародеров и дикарей создан, и ничего иного я не наблюдаю. Кроме вопроса: а зачем??? Если исключить вариант обычной банальной бравады антисоветчика, привыкшего упрощать и строить из искаженной реальности гнилые пугалки для наивных, то — зачем??? Бога ради, объясните мне, что в этом смешного? Если книга в жанре и сатиры, то что здесь-то смешного? Я видела Хатынь. Я видела Брестскую крепость. Я достаточно хорошо знаю историю партизан Беларуси и Тарасюка в частности. «Мальчики любят играть в войну» — это не о нем и не об оккупации Беларуси, это совсем гнидское заявление.
В целом впечатление осталось жуткое. Эдакий постсоветский взгляд назад с претензией на усмешку. Может быть, меня он так больно ударил, потому что много было друзей у отца в Питере, и я еще ребенком помню тот город. И детская любовь к Питеру осталась навсегда неистербима и как-то даже священна.
Помню коммуналки наших знакомых, нелепые ломтики комнат, где высота потолка больше, чем ширина помещения и все время хочется поставить комнату на бок — так правильнее для жизни. Так — не давит достоевщина из блеклых белоночных окон... А жить пускают радушно и тесянтся, и с соседями знакомят, и совсем незнакомые вчера люди берутся помогать смотреть город с этим их странным и чуть забавным покровительственно-небрежительным отношением к москвичам. Но мы-то уже «свои москвичи», перекованные.
Пмню смешного ГАИшника, остановившего нас за проезд на мигающий зеленый из-за московских номеров. Господин Веллер! Евреем в Питере быть не сложнее, чем москвичем, таки — да...
Я помню город, вымытый поливалками, по которому мы ходили ночью и не боялись ничего и никого. Разводные мосты, создающие странное одиночество в душе, словно нитки твоих нервов рвутся — и утекает вода реальности, мешаясь с мистикой и возвращаясь туманом...
Еще помню питерских старушек, любая из них при первом же обращении улыбалась и любая готова была рассказать: и как проехать, и где искать, и заодно добавить пару историй о прошлом. Это радушие Питера было не показным и оно так странно отапливало и наполняло солнечным светом серый камень его домов и серое небо его дождей...
Я не пытаюсь идеализировать, но все же город — он не может быть описан «легендами» из жизни барыг, шлюх и стукачей, если ничего более нет на другой чаше.
Я не знаю, зачем обгаживать город, назвав его в послесловии любимым. Впрочем, слово «любовь» в этой книге однозначно синоним перетраха. Если он так любит Питер — ну, тогда все вполне и даже более чем внятно.
«легенды невского» — единственная и последняя кнга автора, прочтенная мною.