Не скажу, что «Страна Больших Лошадей» мне понравилась как литературное произведение. Читается скучновато, особого сюжета и драмы я тут не увидел, дара речи (как Грегори Фрост из послесловия) не потерял. Да: необычно, по-лаффертиански одновременно сказочно и обыденно, местами забавно и грустно (как про Рыжего Цыгана, торговавшего автомобилями), но… не цепляет. Просто хороший рассказ, и не более того.

Тем не менее, благодаря «СБЛ» я чуть-чуть погрузился в тему цыганства, судьбы этого народа, его культуры и стиля жизни. Ранее я читал и слушал «Детей подземелья» В. Короленко и испытывал нечто похожее: какую-то тоску и вековую печаль, что сопровождают цыган в их скитаниях по миру. Хотя это литература, а есть же реальные цыгане — очень и очень разные, но почему-то недолюбливаемые всеми остальными народами.

Проще говоря, «СБЛ» хорош не литературной частью, а тематической. Должно быть, где-то существует и моя Страна, моя Небесная Штуцамуца, моя Узкая Долина, где всё выстроено лучше и приятней, чем здесь. Но где она? Какими вьюгами заметена?

Послесловие. Меня жутко бесит порой, расстраивает, что люди настолько глупы. Прот с планеты Ка-Пэкс был прав: мы погубим сами себя. А всё почему? А потому, что надо найти среди людей группу «козлов отпущения», на которую остальные станут списывать всё на свете. У нас на планете это евреи и цыгане. И если первые как-никак обрели своё государство и целостность, то вторые до сих пор рассеяны по миру, ожидая, когда вернётся их Романистан.

Регулярный и всепланетный геноцид цыганского народа заставляет задуматься: ну неужели нам это так необходимо — иметь пресловутых «козлов отпущения»? Куда ни глянь, везде их гнали, били и убивали. Некоторые из них отвечали криминалом и маргинализацией (как описано у того же Короленко). Я ещё плохо изучил этот вопрос, но что-то в нём мне кажется мерзким и убогим (а именно наша животная основа, которую прикрывает фиговый листок культуры).

Нашли мы слабых, странных, чуждых и кочевых, и давай к ним цепляться по поводу и без. В то время как это тоже, вообще-то, ЛЮДИ, и относиться к ним стоит по-человечески. Хотя о чём это я, кому сейчас она нужна, эта несчастная дружба миров?

Рассказ «СБЛ», думаю, среди прочего учит вот чему: если у тебя сегодня есть Родина, то вовсе необязательно она у тебя будет завтра. На первый взгляд — тяжело и страшно стать эдаким Вечным Жидом (Вечным Цыганом), что скитается и бродяжит по миру. Но с другой стороны, так ли уж страшна утрата гранфаллона, когда можно искать и влиться в карасс?

Только это всё — опять мой инфантильный идеализм а-ля Кот Леопольд с его «Ребята, давайте жить дружно!». Я же знаю, что Человек и дальше продолжит придумывать символы, знаки, образы, причины и признаки, из-за которых-де обретёт право убивать и грабить другого Человека. Человек продолжит заниматься гранфаллонской ерундистикой, выдавая её за истину непреложную и святую…

Хорошо, хорошо, это очень хорошо, как сказал бы великий Боконон, и как говорю и я, завершая сей отзыв.

И снова я вижу парность: «Прокатись в консервной банке» и «Девятьсот бабушек». Есть схожие ГГ, понимающие или пытающиеся понять иные цивилизации, и есть все остальные люди, желающие выдоить из братьев по разуму все возможные ресурсы, а потом улететь дальше в поисках новых жертв. Да и итог у двух историй похожий: оба ГГ (учёная Холли и культуролог Серан) пожертвовали собой, предпочтя, как Холли, остаться человеко-гоблином среди человеко-нелюдей или же, как Серан, выбрав путь безумия.

А в таком безумии денежно и спокойно, уютно и тихо, и там допустимо не заморачиваться проклятыми вопросами о человечности, о Начале всех начал, о жизни и смерти, и так далее. Холли, кстати, тоже интересовалась происхождением своих шелни, но не успела (или и вовсе не смогла бы) сойти с ума…

Так сказано в послесловии: «Лафферти точно знает, что случится с проавитянами». Верно, знает. Их судьба уже показана на примере народа шелни. Когда у проавитян закончатся все нужные людям товары (а их родина — нищий астероид, и ресурсы там закончатся, видимо, быстро), в ход пойдёт последняя ценность проавитян: мясо. Хотя можно рассмотреть их и в сексуальном плане, знаете ли, и пользовать всех этих бесконечных бессмертных женщин до бесконечности, а когда надоест — пускать на мясо. Как тебе такая идея, товарищ Лафферти?

Жутковато. Получается, «Девятьсот бабушек» — своеобразное предисловие-послесловие к теме геноцида иных разумных существ. И пусть пока что всё это происходит только на Земле, но однажды люди выйдут в космос и встретят там каких-нибудь «космических детей» навроде шелни или «бессмертных бабушек» по типу проавитян. И мы с лёгкостью закатаем их в консервные банки, а кого-то отправим в бордели и зоопарки. Как скажет космонавт одной из ранних экспедиций: «Ну а на что ещё они годны?».

Либо в банки, зоопарки и бордели закатают уже нас, «но это уже совсем другая, совсем не такая смешная история». М-да.

Послесловие. Прошло время, и сегодня я вижу «Прокатись…» чуть с другого ракурса. История про космический, экспансионистский капитализм (первое прилагательное он, вот увидите, обретёт в 21-22 веках, а второе присуще ему от рождения) далеко не нова. Скорее всего, это было ещё у Г. Уэллса и А. Беляева, и точно я встречал такое в «Марсианских хрониках» Р. Брэдбери (сосисочная на Марсе и наш мусор на улицах марсианских городов).

Однако именно у Лафферти, несмотря на некоторую идеологическую вторичность текста, получилось раскрыть эту тему несоизмеримо лучше, чем у всех упомянутых выше авторов. Жестокий, злой и неизбывно грустный «Прокатись…» запал в мою душу прошлой осенью и подвинул там «Хроники» Брэдбери и некоторые вещи Лема.

Это ужасный (в тематическом смысле) текст, который отлично раскрывает сущность царящей социально-экономической формации: «Цель капитализма всегда одна: эксплуатация, гнёт, война. Чтобы народных масс нищета и гибель ему несли бы максимальную прибыль!».

Сомневаюсь, что Р. Л. был коммунистом (хотя кто его знает, старого ирландского сказочника из Талсы), но отголоски, какие-то полунамёки на нужность ухода от капитализма сквозят в его рассказах (в этом и, как минимум, в «Великой междугородней»). Очень интересно. И в очередной раз новый текст подкрепляет мою гипотезу: тот, кто первым вляпался в собачье дерьмо (сиречь капитализм и его сити-молльное «счастье»), гуляя в цветущем парке, тот это первым и заметит, и пойдёт отмывать грязные кроссовки в прозрачном ручейке неподалёку.

А за ним последуют и остальные вляпавшиеся, когда увидят, как красива чистая и удобная обувь, которая понесёт их ноги к далёкому светлому терему, к счастливому ясному будущему. Эх…

Мне показалось, что тематически «Безлюдный переулок» продолжает «Ни острова из камней в небесах». Если в «Острове» многие (но не все) в упор не видели чудеса из камня, творимые жителями небесной Штуцамуцы, то в «Переулке» есть уже парочка персонажей, полуоткрытых для восприятия откровенной магии.

Кто же эти странные существа, умеющие материализовывать из ничего — всё? Они — или межзвёздные хвостатые торговцы, или представители малочисленной и таящейся ветви человечества. Автор не даст вам ответа, ведь у него создана очередная «философская сказка для взрослых», где творится сюр и колдунство, которые «принимаются как данность».

Но, судя по намёкам, существа эти — всё же не земляне, а некая (чуть более или гораздо более?) развитая форма разумной жизни, что прилетела на Землю ради… семейной торговли? Разведки? Укрытия? Изучения местной флоры и фауны? Не ясно. Гадаем дальше.

В предисловии к рассказу Нил Гейман пишет, что это — текст про иммигрантов, их необычные умения и знания, их способность выживать в тяжёлых условиях, пишет о том, как «иммигранты стараются изо всех сил стать своими». Я, однако, далёк от сей темы: не снимал пару лет назад комнату в Грузии или Казахстане, не мыл посуду в американском захолустном ресторанчике… Есть перед моими глазами один положительный пример, когда у эмигранта всё сложилось хорошо, но озвучивать его не стану.

Короче говоря, иммигранты и иммиграция, какими их видел Р. Л., мне не особо понятны и близки. Тем не менее, «Безлюдный переулок» интересно прочитать раз-два хотя бы ради странной, подлинно гротескной и сюрреалистической атмосферы.

Не очень-то и понимаю, почему идея альтернативной истории Земли — одна из важных в фантастике. Лично мне уже не особо интересно воображать на тему «а что было бы, если». Ну да, почитать реально (например, «Эдем» Гаррисона), но всё равно чувствуешь какой-то подвох. Это же обычные фантазии, в данном случае — научно-фантастические. Зачем гадать, как могло бы быть, когда у нас уже есть этот мир и его единственная история? Наверное, я в корне неправ, и не понимаю самых основ жанра, но тем не менее…

Возможно, в другой Вселенной (реальности, измерении) игральные кости действительно упали иначе, и показали иные числа, судьбы и слова. Где-то там я — король или президент, где-то ещё — нищий и больной, а где-то — умер, не дожив до десяти. Но ведь там — не я, а некто, по сути, совсем чужой мне и другой. Версия меня, отделённая жизненным опытом и фенотипом, а потому мной не являющаяся.

И какая тогда, кхм, выгода «мне сегодняшнему» воображать какого-то «меня альтернативного»? И зачем воображать миры, где раздавили не ту бабочку и теперь всё изменилось? Выгоды никакой, воображать незачем. Это игры разума пусть и сложные, но отдающие эскапизмом и маниловщиной.

Стало быть, для чего изменять уже написанную историю? Зачем убивать Гитлера, давать возможность испанцам дружить с арабами в восьмом веке, возводить философию Оккама в ранг лидирующей? Время неизменно, история написана кровью и слезами, и, как демонстрирует сей рассказ, её изменение обернётся только к ещё худшему сценарию (а мы и не заметим, потому как мы — пассажиры корабля Тесея, и меняемся вместе с ним).

Так нельзя ли радоваться тому, что уже есть у нас? Философия Сенеки, притчи Лафферти, фильмы Данелии, музыка Альбинони (список исправьте или продолжите)… Думаю, можно. И я рад, что история нашего рода складывается именно так. Не хочу я этих «эффектов бабочки», как описывали их Брэдбери и Лафферти, или как показано в фильме «Господин Никто».

Я, кажется, люблю то, что у меня есть в этой версии мира, и плачу над тем, что творится в этой версии мира. Потому что в иной реальности — иная любовь и слёзы, и иной я, который ко мне здешнему, в сущности, не имеет никакого отношения. И оттого не важно, как могло бы быть, — важно, как оно сложилось.

Видимо, таков смысл рассказа для меня: довольствуйтесь тем, что есть у вас здесь и сейчас, и не ломайте голову в стиле «а что, если бы». И уж тем более не лезьте изменять уже сформированную однажды реальность своими кривыми ручонками. Да хоть бы и прямыми, да хоть бы и в самых-пресамых благих целях. Или нужно напоминать, куда вымощена дорога из благих намерений? Словом, персонажи «Как мы изменили планы Карла Великого» хотели как лучше, а получилось как всегда.

Послесловие. Да и вообще, главная идея сего текста спорна и сомнительна (как и в «И грянул гром» у Брэдбери). Мол, если дать волю философии Оккама, то всё человечество будет сидеть в шкурах у каменного стола и колоть орехи, рассуждая о магии. Если раздавить не ту бабочку, то у власти встанет диктатор. И так далее. Тонны такой фантастики уже написаны. Но мне это видится примитивным и упрощённым взглядом на основы мира и его фундаментальные законы.

Гораздо вероятнее, что ход событий и времени — система отлаженная, саморегулирующаяся, тяготеющая к строгому балансу и заданному (Богом? Природой?) алгоритму. То есть Оккама бы всё равно не приняли и раскритиковали (не знаю, как там было в нашей реальности, опираюсь на текст Лафферти). Не будь Гитлера у власти, у руля встал бы Битлер — неудавшийся поэт-визионер. Договорись Карл Великий с арабами о дружбе миров, с ними обязательно рассорился бы его сын или внук. И так далее.

Допускаю, что история нашего мира уже давным-давно прописана целиком, и всё, во что вмешается человек с машиной времени, тоже предусмотрено. Оно (это ВСЁ) имеет бесконечное число запасных аналогов людей, животных и вещей для того, чтобы река событий текла так, как было определено изначально. Если бы я не ударил машину в апреле, мне бы ударили её в августе, понимаете? На этом заканчиваю: «Много говорить не буду, а то опять чего-нибудь скажу».

Хочу. В фильме «Трасса 60» есть эпизод про город наркоманов: насильно принимать вещества их никто не заставляет, кругом висят плакаты о вреде, полиция и социальные службы регулярно талдычат про этот вред, — но город всё равно пополняется новыми рабами синтетической «Эйфории». О чём этот эпизод-притча? О том, что многие простые люди уникально, до безумия слепы и глухи к фактам реальности, предпочитая им фикцию, субъективщину и эскапизм.

Вот и в данном рассказе автор, оммажируя книге Свифта, тоже проходится по названному свойству нашей природы. То есть, согласно Р. Л., человек — существо не просто глупое, а фантастически глупое и слепое, аж до уровня полнейшего абсурда. Здесь нет ничего нового: сонмы произведений культуры построены и вдохновлены нашей алогичностью («И глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть»). Однако и сами обличители зачастую (если не всегда, — был бы человек, а глупости для него найдутся) страдали той же душевной слепотой и глухотой.

Вот Лафферти: он пил. И пил, я так понимаю, запойно, и признавал вред алкоголя на свою жизнь и карьеру писателя. Вот я: не курю, а нет-нет да и стреляю на работе, когда перенервничаю или перетружусь. А сколько таких примеров можно привести? Как говорил Феофан Грек в фильме Тарковского:

Знаем ли мы про вред всего вредного? Конечно. Оберегает ли нас это знание от ошибок? Нет. Курим, пьём, бьём, воруем, грешим смертно. А внутренняя гнильца регулярно выходит наружу, когда и сам не ожидаешь... Человеческое, слишком человеческое.

Текст про летающие города у сказочника из Талсы получился прекрасным. Жаль, я не сразу его распробовал.

Как по мне, основная суть этого рассказа в следующем: американским индейцам только и остаётся, что верить в чудеса и надеяться на них. Но чудес или не бывает совсем, или индейцам очень уж не повезло в реальности. Все мы знаем, что с ними сделали белые переселенцы. И уже поздно там что-либо менять.

Никакие чары не смогли защитить коренное население от европейских ружей, микробов и стали. А жаль. Иногда хочется, чтобы подобная магия, описанная в «Узкой долине», действовала бы в нашем мире. Быть может, я и сам поселился бы в таком прекрасном месте на всю жизнь. Но пока, эмигрировав более десяти лет назад, живу в своей Внутренней Монголии. Что тоже довольно-таки неплохо, очень приятно, мне очень нравится, между прочим.

Ну, здесь автор не просто сказал, что инопланетяне круче из-за образования, а наметил правильный школьный курс. Читать, правда, этот план также увлекательно, как логи в литрпг. А суть сводится просто к тому, что они сверхи, т.к. планеты после начальной школы могут создавать. Это был бы такой унылый прикол, но автор умудрился ухудшить: выводит, что если землян так учить, то такими же станут, но тут очевидно, что у инопланетян слишком мощные задатки. Обучение надо улучшать, а детей нельзя особо жалеть (предлагает прилюдно вешать особо плохих), но от рассказа толку никакого.

На сегодняшний день лютый примитив.

В лучшем случае рассказ стал вдохновении для стихийных гениев, которые сами туповаты, но собирают крутые механизмы, правда без понимания как они все работают. Но это уже 1972 год. Мог ли он быть первым?

Убогий макгафин. Ненавижу, когда задают вопрос, нагнетаю интригу, а ответов никаких не дают.

Тот случай, когда повторение шутки не делает её смешной. Прикол я уловил с первого раза, а описание изменений реальности каждый раз для меня были скучны. Хотя вот выверт в конце... Сродни коротким безумным анимэшкам. Свернул совсем на другую тему.

Забавные размышления о влиянии автомобилей на общество, в т.ч. нравственность, из века так 19-го.

Но рассказ какая-то пасторальная глупость про то, как здорово поселить всех в деревни.

Единственный рассказ у Лафферти, который я причитал с интересом, но в других произведениях у него манера повествования какая-то фиглярская, мне не нравится.

А мотивы охотника мне понять не дано: похоже, ему уже всё в мире осточертело, и у него в голове только одно: убивать, убивать… Маньяк какой-то. Даже не ради трофеев охота, одна страсть – убивать. Осадок тяжелый от этого рассказа.

Помните сказку, как человек победил дракона и сам превратился в дракона? А в конце этой сказки-притчи нашел в себе силы снова стать человеком.

А в этом рассказе есть свинья, нарисованная как редкостная погань, со своими подлыми повадками. Появляется человек, у которого получается переиграть свинью. А именно: свинья оказывается в той же ситуации, как она обошлась с предыдущим смотрителем станции. Не скрою, весьма забавной оказалась тюрьма-шар, и то, как она не отпускала узника.

Но подумайте, как же умирали заключенные? От жажды и голода. А после смерти отрезалась голова, высушивалась и размещалась на видном месте на стене комнаты. Что-то в моей памяти нет такого, чтобы какие-нибудь фашисты или дикари додумались до такой мерзости. А вот свинья додумалась. Надо понимать, победителю свиньи это показалось правильным и привлекательным. И он поступил так же… как свинья... Автор, зачем ты такой сюжет загнул? Потому что тема чернухи была модной?

Так что сравните этот рассказ с притчей о драконе, и вы поймете, почему я поставил маленькую оценку.

Ну, допустим, желание узнать про начало начал можно понять. Но способ разобраться – обману-ка напарницу, обману-ка и бабушку – какой-то странный. Может, автор именно про такого человека хотел рассказать, который (по пословице) «врёт как дышит»? Да вроде, судя по тексту, не про это.

Так над чем же смеялись бабушки? Опять же, автор явно ничего сам не смог придумать, да и про начало начал – только фраза. Какой-то невразумительный сюжет получился

Я вот думал-думал, над чем бабушки смеялись. Вот моя версия. По-моему, они просто главного героя высмеяли: «Ты нам врёшь (и не один раз!), да еще в наглую, аж за версту видно, а полагаешь, что тебе правду скажут. Ну разве не смешно, что этот придурок рассчитывает, что с ним вообще будут разговаривать?».

Повесть Шекли «Билет на планету Транай» написана в 1955, а «Планета Камерои» — в 1967. Содержание очень близко, только у Шекли всё классно, а тут – какой-то набор в общем-то несмешных хохм, а сюжета совсем нет.

В целом это неплохой текст с понятной историей. Здесь есть фирменная «сказочность» Рэя Лафферти, за которой, как и в некоторых других вещах этого автора, скрыты мрак и тоска человеческого бытия. Однако тут у меня есть одно персональное «но»: я прочитал и проникся «Помутнением» Филипа Дика (и заодно работой Ричарда Линклейтера) на пару лет раньше, чем прочитал «Небо» Лафферти. И пара Дик/Линклейтер стала для меня недвижимой, монументальной глыбой в этом вопросе.

А есть же ещё и не фантастические «На игле» Ирвина Уэлша и Дэнни Бойла, и «Реквием по мечте» Хьюберта Селби и Даррена Аронофски, и множество других жутких произведений про детей, бездумно играющих у проезжей части... И всем им, к сожалению или к счастью, лаффертианское «Небо» уступает по силе и качеству. Уж не знаю, допустимо ли сравнивать коротенький рассказ Лафферти с упомянутыми книгами и фильмами. Но их я освоил и впитал раньше, а потому «Небо», хоть и пришлось мне по вкусу (в контексте звучит двусмысленно), но всё же не впечатлило до вау-эффекта и не царапнуло сердечко.

Да, Р.А.Л. написал про судьбу эскапистов-наркоманов задолго до Дика, Селби и Уэлша, предвосхитив американское уныние семидесятых и восьмидесятых. Да, это хорошее и полезное чтение, но душу вашу, в отличие от того же диковского «Помутнения» или бойловского «На игле», оно не вывернет. Потому что всё тут слишком коротко и слишком стилистически сказочно. А наркомания, думается мне, это совсем не та тема, где нужны сказочные интонации. Шутки про велосипед и онанизм, как было у Ф.К.Д., вполне уместны (в стиле «смех и грех»), а вот сказочность — нет.

Послесловие. Я перечитал этот рассказ и хочу сказать, что насчёт «сказочности» я ошибся. Её тут не так уж и много, а текст больше похож на наркоманские байки из того же «Помутнения» Дика. Помните, как там наркоманы считали скорости на велосипеде, как спасали раненого кота, как горевали о раздавленной стрекозе? Вот и у Лафферти что-то похожее. Допускаю даже, что Дик мог в какой-то мере вдохновиться творчеством Лафферти перед тем, как выдать «Помутнение».

Кроме того, интересен сеттинг «Неба». Судя по всему, описанный мир находится в состоянии постапокалиптической агонии. Вот несколько признаков: заброшенный человейник, в подземных парковках которого растут галлюциногенные грибы и обитают мутные личности; развалившееся общество, где никто никому более не интересен, а наркоманы пытаются воссоздать тёплый и дружный коллектив на примере своей ячейки; поросшие шерстью ладони продавца (Неужели шерстью? Да, именно так)...

Хотя вообще-то именно постапокалипсис тут необязателен. Убедительной декорацией для подобной истории способен послужить и наш современный мир. Что наглядно показали нам Р.А.Л. и Ф.К.Д. ещё в семидесятых годах.

Наконец-то мне попался «О-БОЖЕ-ЭТО-ЖЕ-ДЕСЯТЬ-ИЗ-ДЕСЯТИ» рассказ в этом сборнике. Предыдущие несколько («Девятьсот бабушек», «Страна Больших Лошадей», «Матушка Эвремы», «Лунные призраки 1870-х») мне не очень-то и зашли, показавшись скучноватыми басенками (как про бабушек и цыган), перелицовкой сюжета про Ивана-дурака, который не такой-то уж и дурак («Матушка Эвремы»), а то и вовсе нудной графоманией («Лунные призраки 1870-х»). Но «Начальное обучение камиройцев» вернул, кхм, мне веру в талант Лафферти к созданию крутой, едкой и социальной фантастики.

Дано: планета, где образование отлажено таким образом, что после десятилетнего курса из ребёнка получается супергений (по примитивным земным меркам). Он тебе и робота соберёт, и дом спроектирует, и умную книгу впитает наизусть, и по канату пройдёт, и побеседует про «вдумчивое восприятие алкоголя», «квадратичную религию» и «трансцендентную атлетику»... Словом, не ребёнок, но сверхчеловек какой-то, призванный жить и делать свой родной мир ещё лучше, чем уже есть. Здесь мне вспоминается Иван Ефремов и его люди будущего из «Туманности Андромеды». Похожи они на камиройцев.

Задача: как бы адаптировать камиройский школьный курс к земной системе образования? Это очень сложно, вероятно даже, что совсем невозможно. Как говорит один из местных жителей: «У нас на Камирои в ходу Образование. А на Земле играют в игру с тем же названием». И он прав, кажется мне. Хватит играть в игры, пора уже и в свет выходить: готовиться к всяким там космическим контактам с братьями по разуму и тэдэ и тэпэ. А чтобы в этот свет выйти, нужно сначала развиться как можно ближе к уровню камиройской цивилизации. На такие мысли наталкивает нас автор сего произведения.

Вообще, Р. А. удачно высмеял наше общество и то, как и чему мы учим своих детей. Думаю, уж не всё у нас в мире так ужасно с образованием, как принято считать, но общая тенденция всё равно так себе, и про это же было написано в «Начальном обучении камиройцев» ещё в 1966 году.

Рафаэль Лафферти предсказал здесь следующее: деградацию навыка чтения (больше и быстрее не значит лучше и полезнее; посмотрите на ютубных куриц, которые читают по десятку книг в месяц, и вы поймëте, о чëм говорил Лафферти), упадок государственных школ (нетипичность как залог прогресса, типичность как залог серости и застоя), однобокость, ущербность гуманитарных и технических наук на Земле... В свою очередь, общество Камирои представлено как некое Зазеркальное королевство, где всё наоборот, — и здесь (соглашусь с предисловием С. Дилэни) явно чувствуется сатирическое дыхание Джонатана Свифта.

А какое решение у поставленной задачи-то? Удивительно, но автор даёт вполне конкретные и интересные советы в деле обучения детей. Только нюанс в том, что на Земле за такие методы родителей однозначно лишат прав, а детей отправят в детдом. Или же родители, будучи плодами несовершенной образовательной системы и желая дать детям другой шанс и путь, не справятся с домашним обучением и вырастят будущего жителя психушки или тюрьмы. В качестве примера посмотрите фильм «Капитан Фантастик»: там показаны очень необычные дети, напоминающие детей Камирои. Но в рамках земного общества такие дети всегда воспринимаются как чудаки... «Берегите психов, чужаков, еретиков», если вкратце, — вот и всё решение, оно спорное, но отчасти Оксимирон прав.

Мне жаль, что камиройцев в действительности не существует (или мы их ещё не нашли? Или они нас?). Жаль, что не на кого нам равняться, кроме самих себя. А большинство людей — слишком плохой пример для продуктивного подражания, так как время мы тратим бездумно и глупо, предпочитая гедонизм — разумизму, хе-хе. Способное меньшинство же зачастую избегает нас, массовых челов, и справедливо предполагает, что мы примем их за безумцев и растопчем их горящие сердца. Так мы и крутимся в котле всепланетного Инферно, и конца-края ему не видать. Одни тут прячутся, другие мечутся... Начал я, как водится за мной, за здравие, а кончил за упокой. Аминь.

Напоследок вкину лаффертианскую цитату:

Да нет, конечно, разве такое бывает? Wait, oh shi~

В 1970 году Р. А. Лафферти написал невесёлую сказку «Прокатись в консервной банке». В 2019 году вышла научно-фантастическая игруля «The Outer Worlds», которую я ждал и тут же затëр до дыр, пройдя несколько раз подряд. И знаете, текст Лафферти удивительно совпадает по духу с виртуальными «Внешними мирами»: вроде бы перед нами грустный сарказм и сатира, но если отставить все хиханьки, то мы увидим второе дно — мрачное описание земной цивилизации, где изложена печальная мысль о том, как мало человеческого бывает в человеке и как порой более человечны те, кто внешне не сильно похож на нас. Почему-то данный приём «второго дна» всегда работает гораздо эффективнее, чем топорное изложение злых и банальных истин «в лоб».

Скорее всего, кибер-творцы из «Obsidian Entertainment» читали Лафферти и любят его творчество, так как «The Outer Worlds» пропитана духом старой фантастики и напичкана всяческими отсылками для гиков НФ. Не помню, есть ли в игре конкретные намёки на сказочника из Талсы, но тамошние истории про кетунцовые консервы и рай для византийских стариков — это прям лаффертианский дух, запечатанный в «Прокатись в консервной банке». И вам гарантированно станет не по себе, если вы откроете эту пыльную банку-рассказ и выпустите на волю волшебного джина Рафаэля, который поведает вам о жизни и смерти загадочного народа шелни.

Вкратце говоря, у Лафферти вышел жуткий текст, а обсидиановые люди сделали жуткую игру. Пусть слова американского фантаста читаются легко и стилизованы под детскую сказку а-ля Гримм, а «The Outer Worlds» играется тоже легко и выглядит как саркастичная экшен-рпг про жадные корпорации и антипрелести капитализма. Не обманывайтесь этой маскировкой, так как подобные произведения всегда имеют второе дно, и если они вас не оттолкнут сразу, вы их точно полюбите. Вернуться мне в далёкую колонию Алкион, что ли? Ведь там, как говорил Дурий Мудь, во всей гнилой красоте изображён капитализм будущего и его золото-тельцовое счастье...

Помимо прочего, «Прокатись в консервной банке» явно отсылает нас к случаю Януша Корчака, сгинувшего вместе с подопечными детьми в газовой камере Треблинки. Героиня по имени Холли, исследовательница, ассимилировавшаяся и ставшая женщиной-шелни, говорит так (когда участь маленького народца становится ясна): «Я пойду со всеми. Разве это любовь, если они уйдут, а я останусь?». Обратите всё внимание на эти слова, подумайте над ними, вспомните Януша Корчака и его детей, и выдумка Лафферти перестанет казаться такой уж выдумкой.

Отмечу, что мне также очень понравился приём «сказки в сказке», когда автор вводит в текст короткие легенды шелни, записанные учёными на диктофон и ныне воспринимаемые многими людьми, что примечательно, как непонятное кваканье. А как иначе? У нас бы совесть проснулась и нам стало бы невыносимо стыдно за сотворённое, и тем самым открылся бы наш путь к спасению. А так можно расчеловечить разумные существа. Они-де неразумны (или череп у них не той формы, или глаза тёмные, или кровь якобы не той консистенции) и потому не важно, едим мы их или просто геноцидим.

Эти легенды намекают на следующее:

Перейду к итогу. Нил Гейман в предисловии к данному рассказу заметил: «Можете плакать. Это нормально». Да. Это нормально. Но почему плакать-то? А потому что «кому нужны сказки шелни, их музыка, если можно прокатиться в консервной банке»?

Вай, какой балдëжный рассказ я только что прочитал! Утопия (как водится, с явными нотками анти-, но здесь они мне симпатичны) про нашу цивилизацию, где однажды победили поезда всех видов и форм, а не автомогильный транспорт. И всё тут у Лафферти так здорово описано, что уж в таком-то мире (в отличие от мира «Тихой ночи со вторника на среду») мне и правда хочется жить.

А то стоишь, бывает, в вечной пробке, смотришь по сторонам, а вокруг тебя сидят такие же заспанные драндулетоводы: машина на четверых, на шестерых, но везёт она всего одну или две гордых жопы. И чем дороже машина или чем больше у неё клиренс, тем горделивее смотрится пресловутая прокладка между рулём и сиденьем... Сидит она, смотрит, и разве что не плюёт на тебя сверху (пока ещё).

За шесть лет активного вождения в провинциальном городе я насмотрелся пусть немного, но всё же глупостей и подлостей человеческого рода (сам в них тоже участвовал). Полагаю, жители мегаполисов впитывают мою норму за месяц-другой, максимум за год. И сигналил я (и мне), и психовал невероятно по поводу и без, и обменивался матами с утра пораньше, и пытался кого-то «проучить» и «научить» на дороге, и меня так же «учили» несколько раз.

И сравнительно недавно во мне появилась мысль, что автомобиль — это, конечно, круто (свобода проезда и независимость от расписаний), но в остальном это один сплошной минус. Что финансовый, что морально-психологический. Случилась у меня в апреле секундная ошибка внимания, — и я догнал другого водителя, и теперь ремонтирую свою машину на 100 с лишним тысяч рублей. Разве оно надо кому-нибудь, скажите пожалуйста?

Подумалось мне пару лет назад, что гораздо лучше для нашей планеты и общества — развитая сеть общественного транспорта, куда включаем автобусы разных направлений, трамвайчики, поезда, речной-морской и воздушный способы перевозки. Лафферти в своём рассказе предлагает оставить только рельсовые виды, но, думаю, на то у него и утопия, чтобы не реализоваться. Мой вариант более вероятен: хочешь — катись, хочешь — лети, хочешь — плыви. В целом же с идеологической стороной, с философской позицией автора я согласен. Личный автомобиль — это не только эгоистичный комфорт, но и злоба с ненавистью, а также постоянное напряжение.

Дело остаётся за, кхм, малым: развивать и развивать городской транспорт, прокладывать велодорожки и пешую инфраструктуру, воспитывать дурных самокатчиков, переходить на зелёные ТС и отказываться от персональных жестянок. Сказать-то легко, а сделать нет. Так мы и будем пока маяться, так мы и будем стоять в пробках, и мимолëтом замечать на трассах венки для погибших.

Правда, дело здесь не только в технической части: поднять уровень бытовой культуры населения — задача, пожалуй, ещё более сложная, чем проложить рельсы, дороги и пути по всей стране. Техническую часть можно хотя бы подсчитать и распланировать на годы вперёд, но вот человек, к сожалению, всегда слишком быстро оскотинивается и слишком долго очеловечивается обратно.

Описанный в этом рассказе мир — мир сумасшедший, где живут и выживут только сумасшедшие. Отбросьте логику, — её тут нет и не будет (и потому простите автору «транспорт и промышленность работают практически мгновенно» и «стремительно вырастали стоэтажные здания», — я вот простил, хотя очень хотел докопаться). Лучше всего охарактеризовать сей текст великими словами:

А если без шуток, то показанный мир (вернее, его население) характеризуется началом из «Полых людей» Томаса Эллиота:

Ну и, кроме того, тамошние жители, видимо, Булгакова не читали и потому не знают, что «успевает всюду тот, кто никуда не торопится», то есть делает по плану и обдуманно, а не наспех и побольше. Но полым людям с соломой в головах хочется только вечной суеты сует, обильно сдобренной нейросетевыми философскими пописульками, дешёвой и примитивной не-любовью (по Звягинцеву?), погоней за баловством с бесполезными манус-модулями, за золотыми тельцами и прочим мусором, язвами нашей потребительской цивилизации.

Иными словами, за несколько страниц Лафферти сделал то, на что другие тратили леса бумаги, а именно показал явление потреблятства с разных сторон: страсть к вещам-новинкам (манус-модули озолотили их изобретателя), крысиные бега за безграничным богатством (деньги есть — и ты наш друг, денег нет — иди в бизнес), образ жизни гламурных куриц-тарелочниц, гоняющихся за сиюминутными женихами… Попутно автор также подсказал, как стать великим философом, если умеешь работать с нейросетью и задавать в ней нужные запросы (для середины шестидесятых выглядит неплохо, а сейчас и вовсе актуально).

Словом, «Тихая ночь со вторника на среду» рисует мир, где совсем не хочется жить (наш-то, современный, ещё куда ни шло, оказывается). Получается, наше счастье — в нашей же природной ограниченности? В том, что всех денег не заработаешь, всех карьер не построишь, всех людей не «перепробуешь», — весь мир не впитаешь и не поймёшь? И это, значит, хорошо, иначе мы все были бы такими же скучающими и несчастными, как персонажи данного рассказа? Счастье — в лимитах, а не в безграничной вседозволенности?

Я склонен согласиться с Р. Л., хотя и с ним, естественно, можно поспорить. И кто знает, как бы я считал, будь у меня на счету хотя бы пара миллионов долларов, толпа эскортниц в телефонной книге и вилла на берегу Адриатики… Но такого не будет, потому читаю Лафферти и умничаю. Чего и вам всем желаю.

— Я не буду хоронить тебя, раз нет зуба для оплаты, — заявил скоки-могильщик.

— Тогда я похороню себя сам, — ответил мертвый шелни.

Рафаэль Лафферти -- Прокатись в консервной банке

Лафферти, в моем представлении, это в основном хиханьки-хаханьки (хотя подспудно понимаешь упрощенность такого суждения), и потому этот рассказ ошеломляет, несмотря на предупреждение Нила Геймана в сборнике «Лучшее». Надо же, писатель в 1970 году понял, куда катится мир, и изобразил это в смешном и трагическом, забавном и жутком рассказе.

Вот чего у американских фантастов не отнять, так это умения придумывать разные сногсшибательные изобретения. Вот и Лафферти решил не отставать от товарищей. Его «прожорливая красотка» — аннигилятор со свободой воли/выбора, штука поразительно интересная: может мусор в доме убрать, а может и болезнетворные микроорганизмы из тела человека вычистить, может бороду в один момент уничтожить, а может и весь подкожный жир — то есть всё то, что сочтёт нужным. В общем, идея интересная, а финальная неожиданность заставляет вообще серьёзно задуматься — есть ли у этого изобретения хоть какие-нибудь пределы использования.

А вот как рассказ написан, понравилось не очень. Да, улыбнуться здесь есть где, но уж очень этот текст смахивает на то, как написаны Каттнером его произведения из цикла о Хогбенах. То есть повествование здесь тоже идёт от первого лица некого непризнанного гениального изобретателя, выражающегося очень и очень коряво-непривычно для большинства людей. Да и вводная часть этой вроде бы и не такой большой вещицы кажется несколько затянутой, но это уже субъективно. Но за идею и финальный «сюрприз» читателю — твердая 7 и не меньше.

О такой идее использования времени я уже читал несколько произведений, но это были сухие тексты анализирующие положительные и отрицательные аспекты для человека. В данном же случае автор предложил целую теорию, довольно оригинальную, атавизма связанного с управлением временем, перемешал это с хорошей психологией, с моей точки зрения, вполне реалистичной, а в итоге получилось очень даже незаурядное произведение. Текст хороший, сюжет привлекательный, идея оригинальная — можно и нужно прочитать.

Вначале посчитал, что попал в очень интересную ситуацию: новая планета, во всем необычная, вернее нестандартная, загадка, исследователи, не знающие техники безопасности и правил поведения на новых планетах. Тем интереснее будет отгадка. Ан, нет. Автор предложил читателям сыграть в игру «стань автором». Мол давай сочиняй, вместо меня, придумай идею, развей её, насыть доказательствами, расцвети словами, получи финал... Как уже это надоело.

Лафферти, как я слышал, считается большим мастером малой формы.

Это было мое первое знакомство с ним. И оно прошло не очень удачно: рассказ мне не понравился. Тут чистой воды вкусовщина.

По сюжету, в мире новеллы у людей при рождении удаляют некую часть мозга, которая как бы тормозит мыслительные процессы. В связи с этим человек более не отягощен тяжестью раздумий и способен принимать решения, генерировать идеи, отыскивать наиболее подходящие выходы из ситуаций буквально за долю секунды. Отсюда все процессы в мире ускорились в тысячи раз.

Тут автор совершенно опускает технические возможности, что меня больше всего и смутило. Например, один из персонажей рассказа написал философский трактат за семь минут. Я могу поверить, что он придумал книгу за семь минут, но чтобы написать... Или многоквартирные дома в городе строятся за пару часов, мгновенно раскупаются, заселяются, а затем через пару-тройку дней на их месте уже красуются совершенно другие, новые дома. То есть абсолютно все технические процессы происходят со скоростью, для таких процессов непостижимой и невозможной. Не знаю, зачем автор ушел в подобный абсурд.

Сама же идея сильно ускоренной жизни кажется любопытной. Люди женятся, надоедают друг другу и разводятся в течении часа. Книга утром — бестселлер и апофеоз художественной мысли к вечеру уже забывается. Таким же образом дела обстоят и с другими продуктами массовой культуры. Отчасти это напоминает ситуацию наших дней, когда темп жизни становится все быстрее и быстрее, только доведенную до крайней крайности.

Рассказ интересен как занятная фантазия на тему. Но, на мой взгляд, автор в какой-то момент не смог остановиться, и его понесло из области ироничной предсказательной фантастики на просторы абсурда.

«Любой наездник становится высокомерным, каким бы вежливым он не был на земле»

Чудесный рассказик, поднявший настроение. Как это я ещё ничего у автора не читал?

Редкое оригинальное сочетание экономической фантастики, альтернативной истории, электротранспортного ретрофутуризма и живописной пасторальной утопии. Причём подано всё в полуироническом ключе и с парой нешаблонных фишек в развитии сюжета. Описание отстрела автомобилистов населением уютных посёлков, передвигающихся в вагончиках-«троллеях», порадовало. (Хотя именно к идейным «автолюбителям» претензий меньше, чем к хомячкам, из стадного инстинкта берущим кредиты на захламляющие дороги железные коробки, и жалующимся потом на дорогой бензин и обслуживание... но это история уже наших дней). Психологическое философствование на тему эгоизма, высокомерия, отрыва от корней и безнравственности тоже доставило. Как говорится, в каждой шутке...

Я мало что добавлю к двум скромным отзывам на «Чужие глаза» Лафферти.

Всего лишь две мысли.

Первая. Для «Имя Розы» Умберто Эко написал десятки и десятки страниц с биографическими описаниями персонажей, которые даже не упоминаются в романе, и множество иных деталей, которые для самого же автора создали объемный литературный мир. И без прямого упоминания многообразия этих штрихов мы, читая книгу итальянского писателя, чувствуем их призрачный след в форме глубины погружения в произведение. Точно такая же ситуация с рассказами Лафферти. Чувствуется и понимается, что за каждым примером малой прозы автора кроется самостоятельный, сложный и интересный мир. Собственная реальность. Правда, «Чужие глаза» — исключение, в некотором роде. Ведь оно входит в цикл об Институте неточных наук. Но это тот исключительный пример, который лишь подтверждает всеобщую силу правила.

Вторая. Я думаю, для многих, и мой случай — не исключение, одной из главных изюминок «Чужими глазами» стала вереница то ли хокку, то ли коанов, то ли поэтических афоризмов, находящихся на грани сомневающегося в себе солипсизма и экзистенциальной эпистемологии за авторством Чарльза. Excuse my French. Парочку из них уже привел Babai. Я упомяну еще один:

«Может, я единственный, кто видит ночное небо черным, а звезды — белыми... а все остальные видят белеющее небо и звезды, сияющие чернотой? Я говорю: небо черное, и они говорят: небо черное, только когда они говорят «черное», они подразумевают белый цвет»

Поэтично, философично. Может показаться, что здесь в красивость обернута какая-то банальность, «кухонная философия», по типу пассажей из пелевиниады. Но ведь в самом простом и спрятано самое сложное, так что и Пелевин, и Лафферти в литературной обертке преподносят хорошие вопросы. Единственное... собственно, из-за этого я и решился на написание отзыва к этому рассказу... единственное, одна ассоциация с другой философской — от философа, довольно известного и не в узких кругах — несколько ломает — но как изящно! — афористичную поэтику Лафферти:

«Витгенштейн как-то спросил своего друга: «Почему люди всегда говорят, что было естественно предположить вращение Солнца вокруг Земли, а не Земли вокруг Солнца?» — Людвиг Витгенштейн.

Друг ответил: «Понятно почему — зрительно кажется, что Солнце вращается вокруг Земли».

На что Витгенштейн ответил: «Интересно, как бы зрительно выглядело, будто вращается Земля?»»

Это полумифический разговор Людвига с неназываемым другом цитировался в «Боге как иллюзии» Докинзом. На самом деле, плохая формулировка (или перевод), а лучше и более по-витгенштейновски, с указанием собеседника — Элизабет Энксом, его ученицы — в таком варианте:

«Людвиг Витгенштейн как-то спросил у Элизабет Энском: «Почему люди всё время говорят, что представление о вращении Солнца вокруг Земли было естественным?».

«Потому что всё выглядит так, будто Солнце вращается вокруг Земли», – ответила Энском.

«А как тогда должно было бы всё выглядеть, чтобы людям казалось, что Земля вращается вокруг Солнца?» – поинтересовался Витгенштейн»

Подразумеваемый ответ на этот вопрос, «как бы оно выглядело, если бы оно выглядело иначе», проще, чем извилистая формулировка: точно так же. Мир бы остался таким, какой он и есть. Собственно, коан Лафферти, ассоциативно подводя меня к коану Витгенштейна, выглядит не как один замудренный вопрос по отношению к другому, а как открытое вопрошание к сокрытому ответу. И чернота ночного неба, и сияние звезд на нем, выглядят ровно такими, какими они являются. Точнее, какими они есть. Пропасть сенсорики между людьми — наша праздная, поэтическая, трагическая кажимость, которая преодолевается движением на встречу с другим.

vam-1970 риторически вопрошает: «столько автор написал текста — заслуживает ли эта тема такого?».

Я попробую составить нериторический ответ, притом не впадая в многословие.

Бывает магический реализм. На мой взгляд, в творчестве Рафаэля Лафферти возникает «магическая научная фантастика». Хотя, возможно, это не некий новый поджанр или тем более жанр, а особый авторский стиль, «поэзия палп фикшн», разрывающая внутренней поэтичностью любые оковы. И потребительские, и издательские, и те же жанровые.

Умберто Эко в очерках о развитии творчества Джеймса Джойса отмечает, что поздняя поэтика ирландского модерниста — это поэзия идей. Составление рифм и противопоставлений через столкновение различных деталей из мировоззрений и философий настоящего и прошлого. Во многом качественная научная фантастика — именно научная фантастика, а не ее гибриды или лишь элементы в скорее реалистической прозе или психологических романах (без какой-либо негативной оценки подобной гибридизации; в конце концов, современная литература — это постжанровое, межжанровое и в чем-то метажанровое творчество) — это именно такая поэтика идей, где к кусочкам и сверткам интеллектуальных и чувственных достижений минувших и длящихся по сей момент времен добавляются отблески будущего. Идеи из иных, не начавшихся времен, пойманные и преломленные фантазией, эрудицией и смелостью писателя.

Именно это есть и во «Всех фрагментах речного берега». Великолепное фантастические допущение, повествование, в чувственной части очень схожее с магическим реализмом (оттого и предлагаю допустить здесь действие «магической» научной фантастики), а в интеллектуальном поле — это размышление о природе реального и невозможного, встреча с нечеловеческим и непредставимым. Лафферти прекрасно смешивает в повествовательном цементе кусочки повседневности и странности, создавая уникальную обстановку рассказа.

Маленький шедевр, ограненный алмаз в коллекции научной фантастики, где она становится самой собой — поэтикой идей будущего в настоящем.

Прекрасный пример того, что для хорошей юмористической фантастики сойдёт практически любая идея, сколь бы неправдоподобной и сумасшедшей она не была. Главное здесь — писательский талант автора.

Ну скажите на милость, что смешного в том, что какие-то чужаки — то ли мутанты, то ли инопланетяне, открыли ряд своих контор/лавочек в каком-то богом забытом переулке. А Роберт Лафферти смог написать об этом так весело и интересно, что и оторваться от чтения трудно, и улыбка при этом самом чтении с губ читателя не сходит. Хотя, если вдуматься, ничего особенного автор и не написал — так, трепотня ни о чём. Кстати, самое интересное в рассказе так и не раскрыто: зачем этим странным ребятам вообще всё это надо, деньги-то они, оказывается, тоже запросто сами создавать могут. Да и не похоже, чтобы они их интересовали — «заменьшенные» цены, это сильно :).

Мнение не о рассказе, а о сборнике «Дни, полные любви и смерти» в целом. Рассказ не плох, кстати.

Если указанный сборник позволяет сделать исчерпывающий вывод о творчестве Лафферти, то он будет неутешителен. Лафферти безнадежно устарел, и, пожалуй, невыносимо скучен.

Все, что можно признать в нем занимательного, в миллиард раз тоньше и глубже реализовано тем же Гейманом, страстно восхваляющим своего «учителя». То, что рецензенты сборника называют «небылицами», представляет прием, которым Лафферти пользуется без нужды и меры. Он может и был пионером вплетения «магических» / «сверхъестественных» элементов в фантастику, но он даже близко не научился «рассеивать» магию. Она не просвечивает или мерцает, а обухом бьет по голове, превращая все его истории в сказку про колобка (скатала бабка колобок, колобок спрыгнул и покатился). Уже упомянутый Нил Гейман (например), настолько лучше использует этот прием, делая его фирменной чертой стиля, что Лафферти приходится признать безнадежно вторичным.

А что еще? А больше ничего. Бывший военный, продавец электрического оборудования, алкоголик. Факты жизни. Факты творчества: технофобия, занудство, замкнутость. Лафферти чем-то похож на Брэдберри, только последний писал намного ярче (хотя и у Лафферти есть несколько ярких рассказов), страшнее или глубже, в зависимости от темы. Хочется сравнить Лафферти с Саймоком, особенно когда читаешь про плохие города и хорошую деревню, но у Саймака есть сюжет, есть драма и интрига. У Лафферти нет. Все персонажи Лафферти это картонные носители идей автора. Все рассказы так или иначе сводятся к притчам и «заставляют задуматься». Все одном стиле / манере. Разумеется юмористические рассказы, за исключением бабушек, абсолютно тривиальны. Лафферти как-будто писал в 50-ые, настолько беззубой его фантастика кажется сегодня.

Лафферти совершенно обосновано был предан забвению, зачем его достали ясно не вполне...

Мне кажется, что некоторые читатели пытались обнаружить в данном рассказе то, чего нет, ни таланта автора, ни глубокой философской задумки. Любой, обладающий навыками складывать буквы так, чтобы сосед мог прочесть, да ещё пересказав старую банальную притчу, может считаться писателем? Да, любой... Увы. В

Рассказ одновременно и комичный (мир как обои — каково? такое даже осознать непросто, главная метафора немного ускользает понимания...) и, как любая антиутопия, жестокий. Преобладающую эмоцию при прочтении можно описать словом «неприятно», но местами проскакивает и нечто такое, от чего можно по-настоящему ужаснуться.

Сборник странных рассказов о странном. Очень хорошо характеризует творческую манеру автора — не фантастика, не фэнтези, не мистика, а, скорее, психоделика как ее определяет наш классификатор — нечто странное и безумное. Странного, конечно, больше, чем безумного, ужасы Лафферти не писал. Вместе с тем в прозе автора есть нечто цепляющее, нечто, что заставляет тебя читать следующий странный рассказ

Читая этот рассказ о приключениях американских солдат на Новой Гвинее во время Второй Мировой надо помнить, что автор сам воевал там, так что описания природы и тяжесть новогвинейского климата описаны не по статьям из журнала «Вокруг света» или аналогичного

Фантастическое моралите о том, что от судьбы не уйти ни человеку, ни миру. И о том, что все усилия дьявола могут быть обращены в прах и даже его собственные слуги имеют шанс отказаться от него. Диалоги чрезвычайно монотонные, словно топчущиеся на месте, персонажи потенциально интересные, но не проработаны и лишены глубины. Отдельные эпизоды, например, в Диких Полосах, довольно ярки и напоминают лучшие из рассказов Лафферти. В целом, крупная форма явно не близка автору и даже удивительно, что он в итоге написал довольно много романов. На любителя, очень на любителя.

Грустная история девушки Велкин, толстушки с необыкновенно легкой походкой (говорили, у нее кости полые внутри) и о желании вырваться из круга, очерченного серой обыденностью посредством употребления, назовем это небом. В небе так хорошо парить вне времени и пространства... до поры, до времени. А когда оно приходит, небо догоняет тебя и шваркает со всей дури оземь.

Любовь и смерть в антураже археологических раскопок. Есть странная девица, которая должна бы держаться почтительно и быть на подчиненных ролях, а вместо этого держится удивительно дерзко и к ее авторитетным суждениям прислушиваются серьезные ученые — у нее чутье, Магдалена словно бы заранее знает, где надо копать. Есть прибившийся к археологам разнорабочий, который называет себя Антеросом и держится не менее, если не более раскованно. И лишь в самом конце ученые свяжут его имя с ипостасью Эроса, которая знаменуется равнодушием объекта любви. Но изменить что-нибудь будет уже слишком поздно.

Камиройцы не киммерийцы, несмотря на созвучие. Скорее уж варварами в сравнении с ними выглядим мы. Их школьники говорят на множестве языков, могут вылечить почти любую болезнь, построить школу или небоскреб, а причина в замечательно продвинутой системе школьного образования. Не исключающей, впрочем, казней нерадивых учеников. Такое себе: Колхоз — дело добровольное...» Далее по тексту.

Очаровательно олдскульная история о полностью сегодня забытом прототипе телевидения из 1870-х, работавшем на керосине, о его изобретателе, бывшем одновременно талантливым менеджером , сумевшим наладить вещание на несколько десятков приемников в разных странах, писать сценарии мыльных опер, выступать в них режиссером. И о его ведущей актрисе, бессменной (почти).

Можно вывести нехитрую мораль про «так проходит слава мирская», «клятвы лгуньи», «отольются кошке мышкины слезки», «на всякого мудреца довольно простоты». Можно увидеть протофеминистское послание. А можно понять, что стало предтечей Radiance Кэтрин Валенте.

«Матушка Эвремы» — это такая апология аспергеров. Не секрет, что гении в быту бывают невыносимы, а порой производят впечатление дурачков. Что не мешает им добиваться в современном мире результатов, несопоставимых с достижениями нормальных во всех отношениях компатриотов. Герой с говорящим именем Альберт яркое тому подтверждение. В общем, не стреляйте в пианиста...

«Страну больших лошадей» лучше всего поймет и оценит лингвист, хотя в принципе — любой, кто изучал когда-нибудь языки самостоятельно (больше одного). Два инженера англичанина исследуют пустыню Тар и внезапно один из них начинает говорить на местных диалектах, сам он воспринимает свой неожиданный прорыв как «вспомнил». Рассказ немало перекликается с «Не бродить уж нам ночами» Брэдбери, хотя в целом более гуманный и абсурдистский.

«Девятьсот бабушек» считается одним из лучших рассказов Лафферти, название даже стало заглавием самого известного из его сборников. В основе соединение развернутой метафоры о бесчисленных поколениях предков, которые стоят за каждым из нас с законом перспективы, согласно которому по мере удаления объекты уменьшаются.

В реалиях рассказа человечество практически на уровне стругацкого Полудня с поправкой на ветер американской бизнес-модели: свободное путешествие по галактике не исключает извлечения коммерческой выгоды из обнаруженных в ходе поиска планет. И вот, на далеком астероиде обнаруживается цивилизация, члены которой не умирают. То есть, совсем.

В то время, как большинство членов экспедиции озабочены более всего вопросами, так ли это и если да, то как им удается, одному из членов экипажа Серану (салют, Сирано де Бержерак и Серен Кьеркегор) больше всего хочется понять, как все началось. Откуда есть пошла... и всякое такое.

А что уж из этого вышло — в рассказе.

Три сказки о шелни, это такие маленькие гоблинчики, уродливые, но не отталкивающие, а милые, потому что в них совсем нет злобы. Больше всего похожи на малый народец из ирландских сказок, с ними и общаться можно только говоря в рифму, как с теми.

Действие на чужой далекой планете, исследовательскую экспедицию на которую финансирует концерн по производству консервированных продуктов — вроде как, всем хорошо: ученые собирают сведения, не заботясь о материальных трудностях, промышленники создают положительный имидж меценатов. На деле все не так, пока этнографы изучают маленьких шелни, скоки и лягух (видимо названных так за сходство с земными земноводными) коммерсанты налаживают линию по производству... консервов из аборигенов.

Пронзительно печальная трагическая история геноцида и девушки-исследовательницы Холли, решившей разделить участь народа. с которым сроднилась.

Дивная вещь, снова о малом объеме, вмещающем необъятное количество предметов и об иных (чужаках, пришельцах), превосходящих людей по всем параметрах, но отчего-то находящих интерес во взаимодействии с ними — у Лафферти эти темы из сквозных. Но этот рассказ еще и очаровательно живой веселый, забавный и он отчасти предвосхитил сегодняшнюю разницу поколений, где основное отличие не идеология, а умения: семидесятилетние выучились включать телевизор и пользоваться пультом, пятидесятилетние недурно владеют компьютером, а тридцатилетние творят миры посредством телефона.

«А это я делаю вторым моим языком»))

А это о путешествиях во времени с утрированным, доведенным до абсурда брэдбериевским эффектом бабочки — не той, классической, которая помавает крылышками в Южной Каролине, а над Тихим океаном, благодаря череде сложных взаимодействий, зарождается Тайфун, а той, какую случайно раздавишь, глядь — у власти фашисты и орфография кривая.

Герои со своей страстью исправлять действительность доводя до идеала, добиваются — ну, не буду спойлерить. А рассказ еще и о том, что лучшее — враг хорошего.

Ах, какая прелестная вещица об утопии, построенной на одной, отдельно взятой Земле посредством ее рельсификации. Занятно, что тема поезда занимает многие выдающиеся умы мировой фантастики-фэнтези. Кто-то демонизирует поезда, как Стивен Кинг с Блейном Моно, другие видят в них неизбежность перемен — Чайна Мьевиль с «Рельсами» и «Железным Советом». Лафферти поет железным дорогам осанну, его мир, избавленный (почти) от автомобилей, которых там отстреливают как бешеных псов, его мир процветает. Поезд как воплощение духа общности, сотрудничества и достойной умеренности в противоположность эгоистическому индивидуализму автомобиля. Есть, над чем подумать. Особенно когда торчишь в пробке, в которой каждое третье авто размером с вагон везет одного пассажира.

«Ни острова из камней в небесах» — это такая пикареска с идеей летающего острова в основе. То есть, изначально — о побежденной гравитации. И снова Лафферти не первый, кто привнес в мировую фантастику сеттинг, его еще Свифт в «Путешествиях Гулливера» использовал, а в новейшей русской литературе Виктор Пелевин со S.N.U.F.F ом и Андрей Рубанов с «Финистом — Ясным Соколом» обновили. Но Лафферти — это не «о чем», а «как», и «что из этого получается». А получается почти по Козьме Пруткову: «если на клетке слона видишь надпись «Буйвол», не верь глазам своим.

Забавная и грустная новелла о нежелании воспринять сколько бы ни было эмпирическое знание, если оно противоречит основной парадигме.

Я с таким впервые столкнулась у Клиффорда Саймака в «Необъятном дворе» (1958), одном из первых вообще фантастических рассказов, прочитанных в жизни. А потом, уже в девицах, прочла «Мастера и Маргариту», где московская квартира посредством четвертого измерения была раздвинута до размеров небольшой автономной вселенной. Потому приписывать Лафферти первенство в открытии феномена малого пространство, вмещающего огромные просторы, не стану. Мне кажется, «Узкая долина» не «про что», а «как», «каким образом». И вот как раз то, как творится магия пространства на стыке ирландских суеверий и магией коренных американцев — это и есть главное содержание рассказа. И в нем же его очарование.

Рассказ, который «букву» современного мира, вроде электронных денег, и мгновенных переводов посредством мобильного телефона напрочь игнорирует, но дух передает довольно точно. И от того предельно ускоренный в сравнении с полувековой давности, универсум выглядит изрядно гротескным и олдскульным. Однако сама по себе идея невероятно ускорившегося мира, в котором не «утром в газете — вечером в куплете», а после полуночи автор пишет философское эссе, к часу ночи становится всемирно признанным гуру, к двум основывает собственные школы, к пяти развенчан а к утру напрочь забыт — эта идея довольно точно отображает нашу реальность.