Ух! Роман оказался, пожалуй, самым сложным для меня для «понимания»… в части фабулы, терминологии, «здравого смысла в поступках героев»… В чем-то даже сложнее Пинчона «Радуга тяготения».

Я так и не понял, что это была за гигантская говорящая утка, силившаяся протиснуться в дверь бара, где выпивали Эд Китаец с Ритой… а потом в окно машины… Может наркотическое видение? Да если б только это!!!….

Начну с определений, понятий. Полагаю, что окажу некоторую помощь коллегам, начинающим читать роман.

Тракт Кефаучи – названный в честь первооткрывателя космический объект непонятной природы в неестественной палитре цветов. …Вуаль розоватого газа с игольным ушком ослепительного света посредине. Скопище черных дыр…

Культивар – выращиваемый (культивируемый?) клон, в том числе с особыми свойствами…

Или высокотехнологичные химеры всех размеров и сортов, огромные и с бивнями, цветастые карлики, обладатели слоновьих членов, стрекозиных или лебединых крыльев, разукрашенных живыми татухами, …модифицированными икроножными мышцами (рикши)…

Твинк — любитель особенных наркотических развлечений, наркоман.

Твинк-бак – биологический бак, внутри которого в «рассоле» существа пребывают за плату в наркотическом состоянии.

Голографические уловки (уловки) – голографические образы предметов или существ, чрезвычайно точные, по сути дела, клоны… Одноразовые и длительного пользования…

Уловка Серии Мау имела кошачье обличие…неотличимая от домашних кошек Древней Земли, разве что менявшая цвет при перемене настроения…

Бакофермы – фермы по производству баков (твинк-баков?).

Разумные тату (татухи) – по всей видимости, вид татуировок, «способных» перемещаться по телу и (или) менять форму.

Теневые операторы – видимые, или скорее, невидимые, человекообразные … поля… субстанции… существа(?), советники, операторы… (перешептываются… руки… пальцы… рты… волосы… шелестят крыльями… говорят… «Мы не хотели тебя рассердить, дорогуша»).

Математичка (корабля) – нечто типа искусственного интеллекта, управляющая кораблем и даже пилотом, например, вводя его в режим гибернации…

К-рабль, К-питан, К-од, К-ультура – предметы, функции и прочие элементы К-техники, полученные (оставленные) от древних…

1999 год…

Через 40 лет из уст нищенки в парке он услышал слова … Тракт Кефаучи… Снизойдет огонь…

Около 2300 года…

Человеческие существа, которых зацепила загадка Тракта Кефаучи, появились на его пороге через двести лет после первого своего выхода в космос.

Нахальные новички, движимые возрожденными принципами ковбойской экономики. Они понятия не имели, за чем явились и как это добыть, и знали только, что добыть это надо позарез. Они понятия не имели, как правильно себя вести. Они нюхом чуяли, что тут можно сделать деньги. Они сломя голову рванули вперед. Они развязали войны. Настучали по головам пятерке чужацких рас, бывших прежде властителями Галактики, а с шестой – чье прозвание «ужасники» пошло от неправильного перевода слова, которым ужасники обозначали космос, – достигли настороженного перемирия. Потом принялись воевать друг с другом… Прибывая на очередную планету, ужасники подчиняли местное население и приступали к земляным работам… В мифологии ужасников перворой странствовал меж звезд вообще без кораблей, рассекая крыльями некую облегченную фракцию континуума…».

…

менее отчаянные обратили свой энтузиазм к изучению Пляжа, где обнаружили Радиозалив. Там они обрели новые технологии. Там отыскались останки древних рас – их люди принялись глодать с яростью щенков терьера, которым бросили старую косточку.

Там нашлись искусственные солнца.

2400 год….

«Золотоискатели 2400 года мыслили себя учеными, исследователями, но в действительности выступали ворами, спекулянтами, интеллектуальными ковбоями»… Из нищих они становились главами корпораций буквально за день… находя чудесные артефакты древних…

В областях гало К-питан Серия Мау Генлишер на корабле «Белая кошка» выискивала себе подходящих «клиентов», ввозящих или вывозящих товары и услуги, запрещенных земными военными контрактами… Я так и не понял, чем обусловлена та жестокость, с которой Серия уничтожала корабли и их экипажи… По всей видимости, отношения, как с торговцами наркотиками, браконьерами.. «Охота», «засады»… Корпорация «Земные военные контракты» (ЗВК).

Серия Мау Генлишер выполняет контракт ужасников, судя по всему, «инопланетян»…, или правильнее сказать, гуманоидных существа нечеловеческой рас, с костистыми головами, щупальцами и фасеточными глазами...

Несмотря на то, что Серия выполняла их задание по контролю незаконного ввоза-вывоза, капитан ужасников как-то задал вопрос Серии, почему она безжалостно расправилась с сородичами … Она ответила встречным вопросом о деньгах…

Судя по всему, контракты не прекращаются, во всяком случае после уничтожения конвоя Серии опять предложили «работенку» — в этом районе Тракта велось 50 больших и малых войн…

Серия Мау, как десятки, сотни или тысячи подобных подписали добровольно контракты и были превращены в… не в силах самостоятельно ходить кибернетические существа, находящиеся все время в баке космического корабля, как в рассоле,… осуществляющие управление кораблем оптимальное.. единение… выносливость, сверхестественные способности к перегрузкам и прочему…

«Там, наверху, за тысячу световых лет от ядра Галактики, Тракт Кефаучи растекался на полнеба, увенчанный огромным незримым плюмажем темной материи»…

Рваные края Тракта – Пляж…

Дочеловеческие лаборатории миллионы лет назад… двигали и планеты, и звездные системы, чтобы поближе взглянуть на Тракт, но…безуспешно…

Короче. Безрадостное будущее с нищими, голодными, пьяницами, наркоманами, проститутками, преступниками, бандами панков, бездельниками, безработными и … «Люди на пределе – от офисной рутины, от своих двух-а-может-четырех детей, от всей этой дерьмовой жизни»… Просто чудовищная жизнь!!!…

Кэрни – великий ученый, испытывающий пустоту разочарования, являющийся по сути дела сексуальным маньяком…. Серия, слившаяся с космических кораблем, убивающая сородичей, выполняя за деньги поручения-контракты, однако все-таки пытающаяся, несмотря на опасность для своей жизни, спасти Билли Анкера, капитана «Меча Караоке», …побывавшего за пределами червоточины, узревшего там такие артефакты (!!!) и продавшего один из них «говорящий («Доктора Хэндса в операционную») пакет» дяде Зипу, который в свою очередь подарил его Серии, однако прибор не работал…. Эд Читаец — твинк, бегущий от сестричек Крэй, вступающий в интимные отношения, где придется, со «всем, что шевелится», включая жен друзей-приятелей (Нина, жена Волдыря), вынужденный зарабатывать на жизнь … прорицателем в странном цирке мадам Сандра Шэн, почти нашедший душевное пристанище в объятия рикши-великанши Энни Глиф… но…

«Я обнаружил целую планету, полную такой техники», сказал с …(я не знаю его чувств, но думаю с восторгом, с придыханием) Серии Билли Анкер….»Десять лет я… был одержим загадкой червоточины в Сигама-Конце…что находится на противоположном конце… Я туда спустился… Там такое творится, что у меня нет слов описать…там буквально ушами слышишь рев и ярость Тракта…..А затем появляется это. Свет. Глубокий свет. Фонтаны, каскады света……». Читателю (мне) буквально передается величие, дрожь, не знаю почему… Картинки из фильма Спилберга с Джоди Фостер «Контакт»… «Возьми меня туда, Билли Анкер». «…это место не для таких, как мы с тобой». Как величественно, как поэтично… Какое величие… Какая печаль…

«Мы вам несем вот уже сколько лет повсюду свет и в прямом и в переносном смысле, а вы все по-прежнему пускаетесь во все тяжкие» — так я кратко понял (может и неправильно) главную мысль роман.

Три существа. Три причудливо связанные судьбы. Двое, оказавшиеся давно потерявшими друг друга родственниками… И все в конце оказались в одном месте…

Так кто же (что же) Шрэндер, психохирург Хэндс и Сандра Шэн? И что им надо? Куда де «полетел» Эд Читаец? Что его ждет там?

Я бы охарактеризовал роман (или переводчика) «модернистским». Во всяком случае, в романе присутствуют выражения: «возбухала» ученая общественность… «нежданчик», «раскочегарился», «пришпорила», «матюгальник завали», «ладно…проехали», «по-любому», «гребаным», «свалили», «тачке»….

Постоянные фразы, понятия, названия, события, фразы, герои из прозаических (в том числе самого автора) и стихотворных произведений, песен, марок духов и…

«Солнечный свет играл на отступавшей волне». «Свет все преобразил…». «Из разбитого монитора вытекла, словно жидкость, струйка белого света». В романе нарочито часто встречается слово «свет», отсюда и название…

Приятно, что героиня (Анна) вспоминает, как смотрела «Зеркало» Тарковского…

Ну очень натуралистичная эротика, интимные эпизоды… Есть (немного) нецензурная брань… Так что исключительно для взрослых…

Повествование параллельно-последовательное перемежающееся о 3-х главных героях с экскурсами воспоминаний…

Роман в чем-то напомнил «Запретный район» Майкла Маршалла Смита….

Хотел уже «забыть» о покупке продолжений, но… последние страниц 120, когда стал «вырисовываться» драматизм и стало ясно, где закончится роман (но не чем)… решил однозначно приобретать и читать продолжение… Оно может быть и не таким «сумасшедшим»… В общем целом роман – драма… А для меня произведения делятся на юмористические и драмы… Другие без сочувствия, переживания, трагедии или грусти, юмора — не люблю…

Пока 7,7… Замечательный роман, но трудно понимаемый...как я уже отметил... А читается почему-то быстро и легко...

Сокращенная версия заметки для Medium (https://medium.com/@LoadedDice/the-naked-conductor-536b2b5a099d)

Это самая короткая работа Харрисона в его НФ-ипостаси и единственная, безоговорочно достойная считаться шедевром в своем роде; впрочем, ее зачисление в серию SF Masterworks от Gollancz служит тому надежным индикатором даже в эпоху, когда около трети номинаций на «Хьюго» не находят обладателей стараниями идиотов-догхантеров. «The Centauri Device», написанное на пике Новой Волны, служит точкой сборки большинства более поздних книг Харрисона, от «Бури крыльев» до трилогии Кефаучи, переведенной недавно на русский.

... Нельзя сказать, что никаких перемен в жизни капитана Трака не происходило вовсе. Отнюдь. Он кое-чего достиг: из героинового толкача стал героем революции, из бездомного побирушки — пилотом собственного грузовика, из сына космопортовой шлюхи, никогда не знавшего свою мать в лицо — другом последнего из великих рокеров Галактики. Но вы же сами понимаете, как много это значит — и как мало, когда над спинами ползущих к пропасти леммингов, по привычке именующих себя евреями и арабами, свистят парфянские стрелы бесчисленных жертв центаврийского геноцида? Ведь инопланетяне с Центавра, такое впечатление, добровольно проиграли войну, которую способны были выиграть, решительным броском сметя с доски все фигуры, кроме голубя мира...

Основная заслуга Харрисона перед жанром тут в том, что «The Centauri Device» вводит в космооперу законченного недогероя (не путать с антигероем). В полной мере первопроходцем Харрисон не стал: такого же ограниченного остолопа посылал в космопроходцы Бестер, пока его Гулливер Фойл не превратился сперва в тигра, а затем в графа Монте-Кристо. «The Centauri Device» ведет по иной дорожке этой развилки и решает судьбы мира иначе, отвечая на вопрос, что случилось бы, не претерпи среднестатистический космолетчик такой трансформации. И отвечает не шепотом, а грохотом взрыва.

Внимательно читаем. Следим за тремя сюжетными линиями. Затем сжимаем их в четырёх временных измерениях. Трамбуем в десяти пространственных. И — выбрасываем. Потому как всё это — не важно. А как же безумный Майкл Кэрни? «Белая кошка» Серия Мау? Отчаянный Эд Читаец? Ученый, брат, сестра? А никак. Речь-то не о них вовсе. И даже не о Тракте Кефаучи. Речь о познании неведомого. Смертельно опасного, но от того не менее притягательного. «Дело всегда заходит дальше... А после этого всегда заходит еще дальше.» Как фрактальный узор, вглубь самого себя, до бесконечности. Там где оступились древнейшие расы, миллионы лет назад, накатывая снова и вновь отступая, теперь попытается обрести... хм... няшные бонусы (а так же ответы на вопросы) человечество. Погибая, сгорая, теряя разум. Но молодое и, как свойственно молодости, безрассудное. «Они сломя голову рванули вперед. Они развязали войны. Настучали по головам пятерке чужацких рас, бывших прежде властителями Галактики, а с шестой достигли настороженного перемирия. Потом принялись воевать друг с другом.» Знакомо, не правда ли? Но быть может именно им, несовершенным, но с огромной жаждой жизни и отчаянной непоседливостью должно повезти. Не без помощи неких сил, конечно. Проект. Лишь бы пробиться туда, за грань невозможного.

Вот об этом книга. А вовсе не о трахе и мерзостях.

P.S. Переводчику благодарности. Спасибо, что перевели эту чудесную вещь.

P.P.S. Жаль, не оценили.

Разочарования в новинках и убитых зазря вечерах преследуют меня опять...

Новый кандидат на место для тех произведений, которые надо поносить занял для меня роман ДЖ. М. Гаррисона.

Так долго ожидаемый, даривший столько надежд и заработавший, в лучшем случае и с легким завышением, лишь семь баллов.

Начнем с того, что я и другие ожидали увидеть. Это, конечно, много действий, связанных с Трактом Кафеучи и его исследователями; это описание человеческой истории и ее изменениях из-за открытия Тракта; это больше интриг вокруг него и всех событий и артефактов его, и, конечно, интересное путешествие; это проработанная земная линия, пусть и с маньяком, но в более человечных чертах, что ли... Чтобы можно было сопереживать ему из-за события, которое так исказило человека! Ну, и третья сюжетная линия чтоб была такой же насыщенной...

В итоге читатель точно увидит Тракт Кафеучи, все его тайны и интересности, облик постчеловеков, более-менее интересное приключение, но и то, все это можно и нужно было побольше расписать и раскрыть. Зато в остальном мы НЕ получим персонажа из земной сюжетной линии, которому можно было бы посопереживать — скорее наоборот. В третьей к герою нет вообще никакого отношения, и не ясно, что ж ему так надо было уделять внимания, пусть даже и из-за концовки! Хотя нет, именно из-за нее! И много-много пошлости, постоянной дрочи, в прямом смысле слова — вот, чем будет заполняться красочные картины между событиями в Тракте.

Произведение мне показалось слишком проходным, с дефицитом хороших добротных персонажей и занимательных действий.

Свет:

лучи восходящего солнца, огоньки свечей на праздничном торте, зеленый сигнал светофора, фонарь маяка вдали, указывающий дорогу к дому.

или:

лампа, направленная в лицо подозреваемому на допросе, зарево от пылающих домов, мигалка машины скорой помощи, роман М.Дж. Гаррисона.

Гаррисона относят к «новым странным» писателям, и если новизна его относительная, то странность не подлежит сомнению. Причем не могу понять, в чем его странность заключается. Вот книга, в ней есть три сюжетные линии — психопатологическая, киберпанковская и космооперная, автор плетет из них косичку и аккуратно перевязывает в финале ленточкой — трактом Кефаучи. Есть герои — физик-вуайерист-убийца, космаческий корабль-истеричка и подсевший на виртуальную реальность бывший пилот. Куча ссылок, аллюзий и цитат из книг, песен и детских передач. Немножко юмора. Литературный стиль, прекрасный даже без скидок на жанровость произведения. Да ну, это обычная книга с черными буквами на белой бумаге и хрустящей обложкой, она легко читается, хоть и пестрит астрофизическими терминами. Но при этом ощущение такое, что текст прогнали через какой-то кодировщик, и воспринимается он не теми участками коры головного мозга. Может даже, это изначально и вовсе был не текст, а тарелка спагетти, ипользованный носовой платок или аэропорт Хитроу. Возможно, дело в том, что автор периодически ударяется в бихевиоризм и показывает нам стимул-раздражитель и затем внешнее проявление реакции персонажа, а все, что происходит внутри, приходится додумывать читателю. Или причина в постоянной бомбардировке сознания и подсознания образами: аккордеон, пляж, светящиеся мошки. Как ни удивительно, у книги вполне удовлетворительный финал — в том смысле, что на большинство вопросов даются ответы, а сюжетные линии логически и красиво завершаются.

В любом случае, нельзя не дать шанс автору, сравнивающему космический корабль с буханкой заплесневелого хлеба. И нельзя не симпатизировать писателю, у которого в виртуальной реальности подключенным-твинкам является огромная желтая утка, предупреждающая о скором окончании оплаченного времени. И это не говоря о Теневых Операторах, которые хлопочут по хозяйству в космических кораблях и периодически выполняют функции хора из древнегреческих трагедий. Кроме того, Гаррисон заставил читателей умиляться няшным котикам еще до того, как это стало модно.

Скользкий, заманчивый, эффектный и где-то даже душеподъемный роман, он может показаться и фантастическим трэшаком, и бриллиантом большой литературы. Вещи ведь могут выглядеть не тем, чем являются, в зависимости от того как на них падает свет.

Просто невыносимая скукота и чушь. 12 страниц А4 — герои всё время сидят в каком-то вонючем баре и ничего не делают. Они тупо болтают — львиная доля содержания приходится просто на диалоги, пустые и беспредметные. Кто такой был инопланетянин Антуан, зачем он нужен по сюжету? Как он хоть выглядел? Что такое дивнопарк, почему он опасен, почему из него повалили кошки? О чем вообще был этот бред? Тот случай, когда читаешь и вообще не понимаешь, о чем это, кто все эти люди и даже что было 2 абзаца назад. Какой-то набор случайных слов, а не рассказ.

Один из самых красивых (из прочитанного — лучший) рассказ в антологии Страуба. Харрисон — выдающийся стилист, и языковая игра выдержана великолепно. Прочитайте пассажи, посвященные улицам и переулкам, интерьерам и предметам... Гениальная имитация классической «темной» английской прозы — в первую очередь Артура Мэйчена; причем на уровне стиля, классический «Великий бог Пан» не имеет с этим почти ничего общего. Повесть Мэйчена была выдержана в сенсационно-фантастическом ключе, Харрисон создает описание Присутствия в обыденном и даже скучном мире. Ведь жизни героев скучны, их существование даже не то чтобы беспросветно, а подернуто туманом, из которого лишь изредка возникают... образы, вызывающие ужас и таящие безумную гармонию, оказываются на периферии повествования, и когда они проникают в плоть текста — читатель потрясен и околдован. И забываешь о «психоделических экспериментах» и о «колдовских книгах». Вся жизнь — расплата за грехи, но иногда эта расплата обретает очень странные формы...

Блестящее переплетение словесных иллюзий заслуживало бы высшего балла.. Если бы не...

Харрисону не стоило выбирать ЭТО название, его Пан — совершенно иной, и оправдание в виде отсылки к Мэйчену представляется излишним и нелепым. Ты ждешь и ждешь появления того, древнего и кошмарного божества... И не дождешься, не увидишь ничего, кроме...

Здесь я не стану подсказывать — быть может, другие читатели обнаружат что-то свое. Но мне было очень грустно, когда я дочитал текст — впервые за долгое время я понимал, что передо мной — почти Шедевр, почти... Но сам автор не пожелал, чтобы его текст стал Шедевром. И выбрал это заглавие. Дело его... А моя оценка — 7.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2eB4bP7).

Вообще говоря, книга, как и обещано в подзаголовке, представляет собою спиритический сеанс с наваждением (haunting) в темном углу центра мира. Или, лучше сказать, под ведущей туда лестницей. Ложитесь, хорошенько расслабьтесь, отсчитайте двадцать восемь ступенек (к санкционированным аргентинским библиотекарем девятнадцати автор добавляет еще девять глав).

Касаясь «Пустоты», Харрисон возвращается к трехчленной сюжетной структуре, которую уже использовал в «Свете» и от какой временно отказался в «Нове Свинг». Первую книгу со второй, нуаристой и стругацкистой, связывало немногое: Лив Хюла, Дядя Зип, Ирэн-Мона и кошки города Саудади на безымянной, но превосходно знакомой по «Свету» планете (даже бар, вокруг которого в основном и шляются твинк-сталкеры, так и назван «Белая кошка, черный кот»; а впрочем, что это тут у вас? С каких это пор из новочеловечьего Крольчатника прямая дорога на Кармоди?). Третья заимствует из «Новы Свинг» полицейский департамент Зоны с его безымянными ассистентами и ассистентками, отгоняющими барыг и туристов от чудес места, где расколотое сердце мира упало на землю, а из «Света» — дурно пахнущие проекты корпорации ЗВК, инсталляции Сандры Шэн, чьим кораблем ныне распоряжаются дружки Вика Серотонина из бара Лив Хюлы, и, главное, Анну Кэрни, ныне Уотермен, влачащую довольно жалкое существование в Королевстве периода окончательного упадка евроатлантической цивилизации. Впрочем, восточноазиатской экономике Харрисон после стремительного рывка в начале тысячелетия тоже ничего хорошего не обещает.

«Пустота» — история, которая рассказывает сама себя, но невозможна без первых двух спиритических планшеток. Харрисон мог бы оставить Анну с ее кошками, бывшим супругом и дочкой от неудачного брака в покое (rest in peace), но им, как и всему миру Мидлендса или Саудади, положено лишь заржаветь (rust in peace). Как и в большинстве произведений Новой Волны, чьим традициям в космоопере остается Харрисон верен, как и во всех его фэнтезийных или мейнстримных работах, — текст значит больше, чем сюжет, а сюжет больше, нежели собственная разгадка. Даже название исполинского артефакта (Pearlant или Pearlent) причудливо вуалит глаза в обход редактуры, намекая, как сложно винить в опечатках будущее, построенное компиляцией спагетти-кода на чужих игральных костях.

Добавлю про топонимы Вирикориума. Они просто шикарны: Артистический квартал, бистро «Калифорниум», площадь Утраченного времени, Маргаретштрассе, кафе «Плоская луна», площадь Дубликата, аллея Творений, Посюсторонний квартал, памятник Святой Деве Оцинкованной, гостиница «Находка Штейна», гостиница «Седло Дриады», Аллотропное кабаре, Лаймовая аллея, Терраса Опавших Листьев, Мозаичный переулок, Протонный переулок, причал Линейной массы, Ураниум-стрит.

«Когда оказываешься внутри, обнаруживаешь, что место это тихое, словно ошеломленное. Смотреть тут особенно не на что.»

Эта фраза одного из героев рассказа как нельзя лучше передает впечатление от него. Маленький городишко, где есть рынок, балет, цирк, несколько кафешек, в которые частенько захаживают персонажи, и Всеобщий Пустырь. На Пустыре водятся насекомые размером с лошадь. Их никто не видел, но все знают, что они там есть. Сын рыночной торговки отправляется на Пустырь. Его сопровождает влюбленная в него великая балерина и не менее великий цирковой карлик. Насекомых они не находят. В какой-то момент их поиски переходят в безумный танец на троих, в состоянии которого они и возвращаются в город, шокировав сторожа. При этом балерина танцует на Пустыре в пуантах. Деталь, вгоняющая в ступор. Собственно, это все.

Возможно, читатель, знакомый с вселенной Вирикониума, увидит в этой истории глубокий смысл. Я вижу потерянных персонажей, живущих в пыльном застывшем мирке. Они вроде бы и что-то делают. Вера добилась успеха в балете. Дай-Ротик тоже знаменитость. Но по прочтении окутывает ощущение бессмысленности. Персонажи бредут, не ведая куда в своем тоскливом мире, похожем на пыльную коробку.

Вещь скучная и вызывающая недоумение: зачем и о чем это написано, при чем здесь танцоры и танец. Неужели безграничный Пустырь существует для пробуждения в людях неутолимой потребности танцевать? Финал дает основание для такого предположения, поскольку три таинственные фигуры, увиденные сторожем, странно подергивались под своими плащами. Но даже если это так, рассказ более осмысленным не становится. Так, зарисовка из жизни странного полузастывшего мира.

Вообще-то на самом деле этот роман — лучшее, с некоторым отрывом, переосмысление гностической философии в современной европейской литературе, — можно считать вбоквелом более позднего цикла, Кефаучийской трилогии, по той простой причине, что городской сумасшедший и по совместительству волшебник Йексли, действующий в «The Course of the Heart», есть не кто иной, как Спрэйк из «Light» (хорошо видно из сравнения с рассказами, откуда оба романа переписаны). Довольно обидно, что Харрисон его перекрестил, убив попутно отсылку к валентинианским гностикам (впоследствии такой же трюк, но менее болезненный, будет проделан с Джеком Серотонином из «Туризма» для «Nova Swing»): как вбоквел романов о Тракте Кефаучи «The Course of the Heart» вполне адекватен, производя то самое впечатление надломленной кривозеркальной реальности, за какое Харрисона часто и ценят. Роман, в отличие от «Вирикониума» и тем более трилогии Кефаучи, полностью фэнтезийный по сути своей, даже к альтернативной истории его толком не отнесешь; впрочем, если принять незадачливых товарищей Спрэйка-Йексли по магическому ритуалу прокола Плеромы за шизофреников, то жанровый классификатор книги резко замуарит, как это для британского мейнстрима Новой Волны зело характерно (см. эталонный в данном отношении роман Приста «The Affirmation», где использован аналогичный сюжетный ход с романом в романе, через посредство которого реальность основного сюжета расшатывается и переосмысливается).

А еще «The Course of the Heart» местами весьма зануден (и мрачен): по сравнению с ним даже самый скучный мейнстрим Йена Бэнкса, вроде «Крутых подступов к Гарбадейлу», или недопеченный каравай Набокова, наподобие «Оригинала Лауры», триллером покажется. Харрисон, признаться, мастер выставлять повседневную реальность такой гадкой и постылой, что хоть в петлю лезь, хоть святых выноси; особенно хорошо это у него получается на материале городков Мидлэндса. Кстати, не менее беспощаден он и к инклингам Кембриджа купно с их новейшими последователями, ловящими «полароидом» отблески света Плеромы на потрескавшихся стенах общественных туалетов. Роман в целом можно рекомендовать тем, кто, как я, плюется от «Хроник Нарнии»: у Харрисона хорошо показано, что бездумный шаг за дверцу платяного шкафа обычно уносит ученика чародея в световой колодец глубиной до самого сердца вещей, и за стук этого сердца легко принять шум пламени в крематориях Аушвица.

Ну что ж, спасибо и на том, что Харрисон преодолел кризис среднего возраста, в котором все это явно писалось, и спустя тридцать лет неожиданно вернулся в космооперу с Кефаучийским циклом. Но эту книжку ни в коем случае нельзя читать, если у вас проблемы, иначе попадетесь на удочку блестящего стилиста Майки и станете лишь ближе к его увечным психически кембриджским нытикам. Сходный эффект в британской литературе наблюдается еще, помимо Бэнкса, у Айрис Мёрдок. Все эти авторы бесспорно заслуживали (или заслуживают, говоря о Харрисоне, который по шведским королевским меркам еще вполне себе среднего возраста автор) Нобелевской премии: в ее комитете как раз такой мейнстрим и обожают. Но... «В очередь, сцуки, в очередь!»

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2gUrMvQ).

Такого «Сталкера» вы еще не читали. В смысле, если бы права на Харрисона сейчас принадлежали не «Азбуке», а тому же издательскому монстру о двух головах, какой наплодил великое множество фанфиков по Стругацким, то перевод «Nova Swing» вполне уместно было бы запихнуть под обложку соответствующей серии. Если чего и недостает исходнику БраСов, так это, пожалуй, чандлеровской нуарной атмосферы (даром что действие происходит в Хармонте на территории главного противника); с другой стороны, в первый роман Кефаучийского цикла, «Light», она тоже проникала лишь через неплотно закрытые врата восприятия твинк-наркомана Эда Читайца, да и то лишь в первых трех-четырех главах его сюжетной линии. Во второй книге Харрисон отказался от триплетной структуры «Света», щедро сыпанув классического нуар-детектива с femme fatale и ребятами, которые предпочитают прецедентное право римскому, и отвесил низкий поклон «Roadside Picnic» (не зря именно английскую версию романа АБС выдает Амазонка в рекомендаторе рядом с трилогией о Тракте Кефаучи).

При этом, к счастью, все действие книги происходит в городе Саудади на неназванной планете гало-зоны Галактики (впрочем, читавшие первый роман без труда опознают этот мир), а вторжений мейнстримного контента с маньяками и унылыми анорексичками среднего возраста не наблюдается, хотя блерб от Баркера на обложке мог бы навести на мысль о голом завтраке во дворце извращений. (Не зря Майкл Кэрни из первой книги приходится Харрисону тезкой, ой не зря; слишком уж тошнотворно-реалистично выписана его личная жизнь.)

Правда, если вы не осилили «Вирикониум» (а отсылки к дебютному для Харрисона циклу здесь достаточно внятны), за этот роман лучше не браться: книга не в большей мере милосердна к читательским эрудиции или чувству языка, и для кого-то такая черта послужит однозначной антирекомендацией.

Вот и перевернул я последнюю страницу данной книги (ну, в моем случае выключил электронную книгу, но не суть=)). И что я могу сказать. Странно, очень странно. Оценивать по отдельным рассказам/романам смысла не вижу, да и полноценных произведений там только часть, потому постараюсь написать впечатления в целом.

Когда читал, поймал себя на мысли, что сравниваю с Вандермеером и его «Городом» и такой книгой, как «Черный Кровавый Триллиум», написанный коллективом дам (ассоциации возникли благодаря похожести мира в плане того, что ранее существовала развитая цивилизация, которая покинула этот мир по разным причинам). И сравнение это не в лучшую сторону. Когда читал «Город» в целом не очень понравился сборник, отдельные части были интересны, но как одно целое не впечатлило. Так вот, теперь я считаю, что Вандермеер «ваще красавчик«! Его рассказы, переплетаясь, создали яркую картину Амбры, дополняя друг друга историей, событиями, зарисовками из мира. Иногда странными, но дающими полное впечатление. В цикле же «Вирикониум» я могу выделить только два романа, которые мне понравились: «Пастельный город» и «Буря крыльев».

Первый понравился за счет всепроникающего (и так многими хвалимого) распада и тлена умирающего мира, а также событий, разворачивающихся на этом фоне. Второй понравился гораздо меньше, но...черт, под конец, читая ночью, я им проникся, а образ толстющего и препротивнейшего авиатора в городе саранчи буквально силком, из-за своей абсурдности и противности, заставил понравится.

Мелкие же рассказы и отдельные повести абсолютно не впечатлили. Легко было спрятаться за словами «Вирикониумов много», и написать кучу абсурдных, не связанных друг с другом историй, которые, за редким исключением, не имеют даже завершенности и имеют зыбкую и слабо ощущаемую кульминацию.

Таким образом, подытожу: за исключением пары вещей, данный цикл не понравился, философия и глубокие мысли поданы зыбко, настолько туманно, что хочется перечитать «Гиперион», чтобы осознать, что ты не окончательный идиот и ничего не смыслишь в литературе ( мой поклон Симмонсу). А «эстетика распада и тлена»...на этом коне нельзя вытянуть целый цикл, каким бы конь не был сильным и завораживающим, он только один.

Прелюбопытный роман.

Декаданс, упадок, разложение, распад, бренность сущего, — в каждом слове, в каждой фразе. Мир Вирикониума — вот основной персонаж цикла в целом и этого романа в частности. Конечно, есть и другие действующие лица, антропоморфные. О некоторых из них удается узнать чуть больше — о лорде тегиус-Кромисе и карлике по прозвищу Гробец, например. Прочие — бледные тени, а то и функции.

Сюжет прост, но довольно быстро движется. Здесь у нас имеется партия героев, которая хочет спасти Вирикониум от северян, а в итоге спасает человеческую цивилизацию.

В отдельных ингредиентах данного произведения нет ничего особенного (кроме языка — он чудо как хорош), однако, сложенные вместе, они создают очень хорошее впечатление. Гармоничное сочетание простого с изысканным. По крайней мере мне читать было интересно.

Жанр романа довольно трудно определить. Формально это ближе к постапокалипсису. В то же время в романе находится место и героике (и тут от ассоциаций с Муркоком никуда не денешься), и «атмосферности», вызывающей ассоциации (правда, весьма отдаленные) с циклом о Горменгасте (в основном связанные с примерно одинаковой, по ощущениям, убедительностью создаваемой (нагнетаемой) атмосферы). Такие атрибуты фэнтези, как магия и волшебные существа, в этом романе отсутствуют в принципе. Это в других произведениях цикла чувствуются хоть какие-то следы волшебства (например, в «Рыцарях Вирикониума», да и там это можно не заметить). Кстати, в плане стиля Харрисон, по моему субъективному ощущению, выглядит предпочтительнее упомянутого выше Муркока (мир Вириконума выглядит намного гармоничнее), а его лорд Кромиус не выглядит так уж намного хуже Элрика. О Кромиусе просто немного написано, и не он — центр или ключевое звено вселенной, описанной Харрисоном. Он вроде бы и в центре повествования, но в то же время какой-то лишний, ненужный, что ли (кстати, в рассказе «Ламия и лорд Кромис» эта ситуация повторяется). Лишний в том плане, что его присутствие довольно слабо влияет на происходящее. Правда, поэзия этого персонажа эффектно дополняет мрачный антураж умирающего мира.

В общем, в этом на первый взгляд тоскливом мире мне было нисколько не тоскливо.

Этот рассказ — из любого города, из любой вечности... И только странные реалии Вирикониума, нитями вплетенные в магический реализм данного рассказа, неторопливо обволакивают читателя, и зачаровывают его...если у него, конечно, есть желание поддаваться подобному волшебству...

Отсылка к творчеству Мейчена несомненна, но вот бы еще рассказ выдержали на уровне тезки столетней выдержки.

Дано: несколько человек участвовали в неком эксперименте (скорее всего, по «расширению сознания»), прошло много лет, а участники все еще расплачиваются «за ошибки юности».

Рассказ соткан из туманных ощущений, тонких намеков на некие обстоятельства, глюков и видений.

На мой взгляд, не помешало бы добавить конкретики — а то под заданную формулу можно подвести все, что угодно — от лавкрафтианских мотивов до неумеренного употребления грибков и кислоты

Эстетика распада и тлена выдержана безукоризненно, Харрисон свободно оперирует всеми пятью чувствами читателя — не только зрением и слухом, как большинство авторов, но также обонянием, осязанием и вкусом. В «Буре крыльев» деконструкции, в сущности, подвергается не столько мир, сколько ткань текста, и это сближает роман с экспериментами Беккета, Фолкнера, Пинтера.

Сопоставимого уровня материализации образов со столь же последовательной эстетизацией безобразного — средством постичь то, что по-японски называется 寂 (красота преходящего) — можно, впрочем, добиться и на русском: доказано Славниковой («Один в зеркале», «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки»).

А сюжет... да какое он имеет значение? По ту сторону зеркала критерии ценности книг инвертируются. Главное, что через это зеркало можно пройти и нарисовать — или написать — обратную дорогу. Прист, к примеру, того же мнения («The Affirmation»), и к недостоверной автобиографии Питера Синклера предъявляют примерно аналогичные претензии.

Впрочем, по отзывам видно, что от Вирикониума у многих примерно такое впечатление: «Я нифига не понял! Какого лешего от романа осталась одна бумага?!!» Ну дык...

— Кофе или чай?

— Пожалуй, кофе.

— А вот и не угадали, чай!

Последний Город умирающей Земли в конце дороги из хлебных крошек сквозь зеркало в общественном туалете кафе «Добрая старая Англия». От того Вирикониума, порожденного Новой Волной, до сегодняшней фэнтези дошло куда больше, чем можно подумать.

Я не думаю, что обратил бы внимание на этот роман, если бы на него не указал известный в узких кругах редактор и писатель Говард Эндрю Джонс. В статье о жанре «меча-и-магии» он упомянул «Пастельный город» в списке тех произведений, которые могут дать новичку представление о том, каковы отличительные черты жанра, типичные сюжеты, герои и вообще общие места. Наличие в этой рекомендации Говарда, Лейбера и Муркока не вызывает никаких нареканий. Но я могу с уверенностью сказать: другая позиция списка — «Меч Рианона» Ли Брэкетт, роман, принадлежащий к родственному жанру «sword-and-planet», даст неофиту гораздо лучшее впечатление, чем произведение М. Джона Харрисона.

«Меч-и-магия» — жанр, ориентированный на действие. Сюжетная канва всегда играла роль в произведениях подобного типа. Здесь можно, конечно, вспомнить и Кэтрин Мур с её рассказами, где превалируют описания, и Кларка Эштона Смита со странными «пограничными» рассказами, тем не менее, имеющими отношение к жанру, и даже Майкла Муркока — как мне кажется, наиболее близкого Харрисону... Но ни первая, ни второй, ни третий, несмотря на то что в их произведениях событийная канва может не стоять на первом месте, не пренебрегали фабулой. Она явно чувствуется в их творениях. В «Пастельном городе» текст построен таким образом, что мне приходилось напрягаться, чтобы уловить нить сюжета. Автор явно пренебрегает этим элементом повествования, ему интереснее показать пёструю картинку и указать цвет каждой составляющей её части.

Так что на месте Говарда Эндрю Джонса я бы поостерёгся советовать новичкам роман Харрисона, а лучше вместо него вспомнил бы что-нибудь из К. Э. Вагнера, например, или неизвестного у нас Ч. Р. Сондерса.

И тем не менее, хотя я не любитель чисто описательной прозы, какая-то доля очарования в «Пастельном городе» есть, да и автор, в общем, слагать слова умеет.

Уникальная атмосфера лавкрафтовского кошмара, приправленная ароматами гниения и путанных мыслей героя. Герой, кстати, вызывает отторжение. А вот абсурдно жестокий мир (жестокий и бессмысленный в своем абсурде?) притягивает. Купил книгу о Вирикониуме несколько лет назад (привлекла потрясающая обложка русского издания), но сразу не смог осилить и пары страниц. Перевод казался ужасным, а манера изложения нудной и тяжелой. Теперь же рассказ кажется мне притягательным. Размытость и безнадежность — главные слова, с которыми он ассоциируется. А еще с темно-синим цветом. Наверное, потому что основное действие происходит ночью. Я поймал себя на мысли, что хочу оказаться в этом городе хотя бы во сне. Са-мо-е-нас-то-ящее темное фэнтези. Читается только под настроение. Нет, это не бред. Просто я заражен духом созданного Харрисоном мира. Что-то монументальное чувствуется в нескольких страницах, мазках, набросках «Рыцарей».

Очень трудно точно определить жанр, в котором написана эта книга. Вроде бы есть формальные признаки научной фантастики, есть элементы постапокалиптичности, но все это исполнено в совершенно неожиданной и непривычной форме. Манеры и стилистика Харрисона больше подошли бы художнику или мультипликатору, чем писателю. Ведь сюжет, развитие персонажей и складность истории интересуют его гораздо меньше, чем декорации, в которых разворачивается действие.

Зачастую именно мрачные, наполненные тихой грустью по ушедшему и печалью о том, что назад уже ничего не вернешь, картины становятся главным и уникальным достоинством книги. Где еще пройдешь по тихим предрассветным улочкам, чей камень видел сотни тысяч рассветов. Что ему, бесчувственному, до войны с севером, королева которого решила овладеть Вирикониумом? Где еще увидишь неимоверно древние машины, предназначение которых забыто много веков назад. Что им, одряхлевшим, до страданий воина-поэта, тоскующего в запустевшей башне? Где еще увидишь болота, пустыни, что простираются на месте городов, давно стертых с лица земли, шахт и заводов. Что песку и зловонной жиже до чудовищных порождений человеческого разума, разбуженных яростью сражающихся? Ничто. И скользит повествование по бескрайним просторам умирающего мира, спеша показать, охватить, осветить как можно больше чудес, уцелевших от Послеполуденной эпохи, попутно рассказывая о приключениях героев.

Итог: роман-экскурсия по останкам вымирающей цивилизации.

Три сюжетные линии, как в «Шагах по стеклу» Бэнкса (блерб на обложке явно намекает нам), «Бразилии» Макдональда и цикле Муравейника Гибсона, каким-то не вполне понятным образом маркируют для меня киберпанк, хотя я понимаю, что прием довольно расхожий для постмодерна. Все же каждый раз цепляет, как в первый.

Главное в случае первого романа Кефаучийской трилогии Харрисона — продраться через сюжетную линию рубежа тысячелетий, где в комплекте не только квантовая физика и кошки, но также серийный убийца и жесткий секс. Майкл Кэрни — пожалуй, самое омерзительное воплощение архетипа безумного ученого в твердой НФ нулевых (сразу отчего-то вспоминается эпизод из «И несть им числа...» Барнса, где девушка главного героя, выслушав формулировку парадокса кота Шредингера, резюмирует, опасливо оглядываясь по сторонам в поисках агентов Американского Рейха: «Такой эксперимент мог придумать только немец»); некоторые шероховатости в квантовой механике спишем на принципиальную невозможность Единой Теории во вселенной Кефаучи. Притом в распоряжении Майкла все время колода карт Таро да иномирский артефакт вроде игральной кости, а Бог, как известно, в такие забавы не ввязывается. HE HIMSELF NOT INVENTED HERE, ну вы понели.

Если бы линию Кэрни можно было безболезненно выбросить из романа, оставив Тэйта и кошек, получилась бы почти эталонная космоопера с оттенком киберпанка, но сделать этого нельзя, поскольку все три линии многократно переплетаются и перекликаются. Все же оценку вынужден снизить: уж слишком тошнотворна мейнстримно-хоррорная компонента («Осиной фабрике» Бэнкса я по сходным причинам влепил честно заслуженную единицу, хотя от Культуры и прочей НФ этого автора остался в восторге). Пожалуй, Харрисон упустил хорошую возможность придать некоторую логичность поступкам Кэрни: достаточно было даже при текущей маньячной версии сделать его плохим физиком, а Тэйта — вдохновителем проекта. Тем более Кэрни и есть плохой физик, по сути, предельный вариант ленивого теоретика с рабочим графиком два часа в неделю; однако же всю книжку его требуется считать гением. Знавал я такие ситуации Моцарта и Сальери, Эббота и Костелло. Вдобавок автор, кажется, еще и оправдывает поступки Кэрни его гениальностью, что уже совсем ни в какие ворота не лезет.

Книжку очень не рекомендую также лицам болезненно пуристических воззрений, хотя совсем откровенной порнографии в «Свете», к сожалению или счастью, нет.

Стоит еще подчеркнуть, что книга страдает недостатком, наиболее рельефно из лауреатских работ недавнего времени явленным у Скальци в «Old Man's War»: начало обещает куда больше, чем впоследствии открывается. Это при том, что роман невелик по объему, и основная движуха на арене космо-техногенного боевика с элементами хоррора начинается фактически в последней трети, главы с 22-й, а прежде действие достаточно скомкано. Все того же Бэнкса, помню, порой костерили за его склонность прятать под масками персонажей одной сюжетной линии выходцев с другой; здесь этот прием, в общем, доведен до фэнтезийной крайности. Подмигивающее сходство с работами Бэнкса, кстати, местами настолько очевидно, что заставляет проникнуться подозрениями, а не написан ли «Свет» на спор.

Харрисон заядлый кошколов: стиль и направление сюжета переворачиваются раз шесть, каждый раз падая на все четырнадцать, по числу измерений мира Кефаучи, лап, а Серия Мау Гэнлишер с энтузиазмом молодой сиамской кошки носится за волшебным клубком, который, как водится, может и в болота завести. То есть в начало (это последнее слово книги).

Массовому читателю, вероятно, не знакомому также с менее известными (и более талантливыми) коллективами вроде Warrant, Disturbed или Candlebox, можно порекомендовать к просмотру под Харрисона вот это.

https://www.youtube.com/watch?v=zsCD5XCu6CM&feature=player_embedded

В частности, спящий очкарик Беннингтон вполне бы сгодился на роль Майкла Кэрни. Более гурманский случай (это мой, потому что меня все-таки в большинстве случаев тянет блевать от рэп- и гранж-рока):

https://www.youtube.com/watch?v=DAKQWeQ6NSM&feature=player_embedded

Своего рода аперетив перед знакомством с циклом о Вирикониуме ). Рассказ в каком-то смысле задает тон, на который должен настроиться читатель. Атмосфера упадка — технологического, социального и морального — ИМХО, передана весьма удачно.

При чтении возникли легкие ассоциации с «Заводным апельсином» Бёрджесса ;)

Ура, я сделал это — дочитал. Больше 2 месяцев я читал этот роман, читал с перерывами, время от времени переключался на другие более легкие книги, но всему когда-то приходит конец, вот и книга наконец то закончилась.

Я не могу сказать, что это плохой, нудный роман, совсем нет наоборот интересный роман, написанный Мастером с большой буквы, не сильно перегуженный техническими подробностями, но чрезвычайно сложный для чтения, очень трудно охватить всю картину, какую задумал автор, который к тому же преступно мало приоткрывает дверь в этот своеобразный, яркий мир.

Роман разбит на 3 сюжетные линии, одна линия происходит в наше время, две других через 400 лет и как же сильно изменились мир и общество за это время. Герои сюжетных линий очень разные: талантливый, немного сумасшедший физик; девушка-пилот, которая пожертвовала своим телом для управления космического корабля; твинк, живущий в виртуальном мире и это позитивно влияет на их восприятие, каждый может найти себе героя по душе и переживать его состоянию души.

Книга многое конечно недорассказывает, финал оставляет многие вопросы открытыми, даже наоборот вопросов стало еще больше, многое нужно додумывать самому или задуматься о чтении продолжения, может быть там соизволил автор открыть занавесу тайны и дать больше информации о мире будущего.

Всем любителям умной фантастики рекомендую, но нужно подойти с хорошим знанием языка, перевод на русский в ближайшем будущем нам точно не светит, ну и старым девам и ханжам тоже не рекомендую читать, немало откровенных сцен, хоть и недостаточно откровенных для любителей клубнички.

Есть у Г.Ф. Лавкрафта рассказ под названием «Селефаис». В нем ГГ видит сны о городе потрясающей красоты. Если бы мне сказали, что «Вирикониум» имеет такое же происхождение, я бы поверил в это безоговорочно. Потому что цикл М. Дж. Харрисона куда более похож на дневник сновидений, нежели на литературное произведение в привычном понимании.

«Вирикониум» подарил мне уникальный читательский опыт. Впервые, по самой простой и первичной шкале оценки прочитанного: «понравилось – не понравилось», я вышел на чистый «0». Я не могу сказать, что книга мне понравилась, но сказать, что мне не понравилось, я тоже не могу.

На одной чаше весов классический литературный стиль, прекрасный образный язык повествования и какая-то нереальная, запредельно изощренная фантазия автора. Картины, которые рисует перед нами воображение Харрисона, настолько сильны и разнообразны, что вызывают у читателя полный спектр эмоций: от восхищения до отвращения.

На другой чаше весов те самые недостатки, на которые указал в своем отзыве Karavaev: бессилие фабулы, поруганная логика повествования, неудачные попытки слепить изложенное в книге в единое полотно.

И обе эти чаши уравновешивают друг друга.

Что касается рекомендаций, то, пожалуй, «Вирикониум» не стоит рекомендовать массовому читателю. Этот цикл, скорее, для гурманов, ценителей жанра. И то, без какой-либо гарантии, что творение М. Дж. Харрисона войдет в число их любимых книг. Но даже при таком прогнозе с ним стоит ознакомиться. Хотя бы для того, чтобы увидеть пример того, как в таком предсказуемом жанре как фэнтези, где в сюжетной рецептуре все давным-давно взвешено, отмеряно и определено, можно сотворить нечто штучное и из ряда вон выходящее. Не «new», но «very» weird.

Гарантировать можно лишь одно. Вне зависимости от итоговых впечатлений, этот цикл надолго останется в Вашей памяти, гордо возвышаясь над серой массой одноликих фэнтезийных сериалов.

Пожалуй, в моем решении прочитать весь этот цикл было что-то мазохистическое. Наверное, «поэзия распада» — это не моё. Впрочем, пожалуй, дело не в этом. Не могу оценить качества перевода, но тихо подозреваю, что такие вещи вообше невозможно адекватно переводить. Возможно, в первоисточнике действительно создается некая атмосфера, ради которой стоит погрузиться в этот безумный разлагающийся мир. Об этом говорит и то, что порой (главным образом, в коротких рассказах) я «вылавливала» совершенно восхитительные моменты, обороты, сравнения или портреты. Но в общем объеме текстов это был ничтожно малый процент.

Всё же общее впечатление, оставшееся по завершении чтения — это «мутный бред». Не создавалось настроения, возникало лишь недоумение, перерастающее в раздражение...

Последняя работа из цикла о Варикониуме. Честно скажу, что не жалею о том, что цикл завершился. Этот рассказ (при том что некоторые из коротких текстов мне даже понравились) не вызвал никакого интереса. Выход через зеркало... что ж, прием чрезвычайно не новый. А больше вспомнить нечего.

Удивительно, что, хотя в этом произведении Харрисона достаточно активно действуют конкретные герои, они так и остаются до самого финала абсолютно абстрактными, призрачными и бесплотными. Даже толстуха Мэм Эттейла или карлик, которые неоднократно описаны автором. Главный же герой просто-таки воспринимается как фантом. Возможно, это именно мое восприятие...

Маленький человек... экзистенциальный бунт... Возможно, авторский замысел был именно таков. Но сюрреалистическая обертка сюжетной линии оказывается значительно ярче заверченных в нее проблем, так что воспринимается всё как некое полубредовое — полубезумное действо.

Здесь есть хотя бы сюжетная линия. Повествование традиционно бредовое и наполнено (скорее, переполнено) мутью, вонью и нечистотами. Вперед, убивать «легкоубиваемую» тварь! А сначала нужно было поймать моль... а был ли мальчик?.. :insane:

Вот уж чистейшей воды психоделика. Желающие могут поискать здесь смысл... вряд ли с успехом. Очень на любителя такие вещи. Я однозначно — не любитель. Нет здесь «благородного бреда», это просто бред. А созданная атмосфера — это непрерывная вонь, слизь, гной... В общем, мерзость. Решительно неаппетитное чтиво.

Традиционное отсутствие сюжетной логики, да, собственно, и самого смысла. Но, в отличие от большой формы, в коротких историях из этого цикла есть некая прелесть. Более выпуклые, хотя и традиционно немыслимые, герои. Более ощутимая атмосфера придуманного мира. Более ощутимые нюансы описаний. К тому же просто не успеваешь утомиться бредовостью повествования... :wink:

Тут уже писали, что сюжет принесен в жертву стилистике. Жертва жестокая и неоправданная, на мой взгляд. Читать получившийся продукт трудно, если не сказать — неприятно. Катастрофическое нагромождение бессмысленностей, раздражающая бессвязность речи героев... Трудно отделаться от мысли, что весь этот бред — или порождение нездорового рахума, млм издевательство над читателем (да простят меня адепты этого творчества!).

Если сначала еще встречались отдельные отлично выписанные моменты, — атмосферные, эмоциональные, напоминающие, пожалуй, Р.Брэдбери, то потом эти крупицы не захотелось и выискивать. Ничего они не меняют в общем восприятии. Высокохудожественным и стильным я это произведение никак не назову. Интересным — и подавно.

Рассказ в стиле «Повелителей беспорядка»: та же обыденная реалистичность, в том числе и невероятного. Здесь действительно создана атмосфера, и она хороша.

Непонятный визит, невнятные разговоры, странные обычаи... Но — хорошо. Именно в этой мимолетности событий, в будничности описаний (когда перед нами лишь эпизод, оказавшийся без контекста) есть некая достоверность, которая заставляет поверить в реальность содержания. Да, это эпизод, но эпизод убедительный, настоящий.

Да, это лучше чем первый рассказ этого цикла, но вряд ли этого достаточно для восторженного восприятия.

Даже если считать удачной созданную в романе атмосферу (а она мне таковой тоже не кажется), невозможно же совершенно махнуть рукой на содержание! Масса нестыковок, нелогичностей, за которые постоянно цепляется... ну, если не глаз, то мозг :glasses:. Пожалуй, меня не очень раздражала отмеченная в некторых отзывах «картонность» и «черно-белость» героев. Пожалуй, это даже оправдано для такой стилистики. Но всё равно, откровенную слабость сюжета никакой стилистикой оправдать невозможно.

Чтение цикла я продолжу. Есть некоторые моменты, которые меня заинтересовали, — но это скорее элементы «писательской кухни». Как читателя Вирикониум меня пока не увлек.

Пока не понравилось. Показалось, что просто нагромождение несуразностей без всякого смысла. Писать такое, по-моему, очень несложно. При этом никакой стилистической прелести я не заметила. Анонсировалась особая атмосфера... может, она еще возникнет? Пока не ощущается нисколько, увы. Будем надеяться, что это только пока...

В дилогии «Свет» и «Нова Свинг» Харрисон слямзил (хотя нет, просто позаимствовал и применил по-новому) сразу две идеи братьев Стругацких.

Первая — идея Зоны, места какого-то события, имеющего непонятное происхождение и последтсвия. У Харрисона — она так и называется, Event Site — Зона События, в которой время, пространство и причинно-следственные связи нарушились в невообразимую сюрреальеную кашу.

Разумеется, у каждой Зоны есть свои Сталкеры.

В «Нова Свинг» как раз идея сталкера обрабатывается по-харрисоновски, то есть, это не экшн-фантастика, а скорее какой-то глубоко личный сон-нуар, в котором домысливать и дофантазировать читателю придётся гораздо больше, чем при чтении Стругацких.

Вторая идея, позаимствованная у звёздных советских братьев-фантастов, это идея «твинков», наркоманов нового вида (читай — «слег» из романа «Хищные вещи века»). Твинки зависают в специальных цистернах сенсорной депривации, и к их нервным центрам подключается какая-то программа, создающая в их сознании другую реальность. Сам механизм этого действа автором как бы не интересует, его больше интересуют события в той реальности (в отличие от Стругацких, которые, подробно описав механизм, саму слеговую реальность предоставили додумывать читателю самостоятельно).

Харрисона вообще нужно читать если вы на его волне. Он «программирует» читательское воображение особыми, еле-уловимыми кодами. Его сигналы просты, но предельно эффективны, как двоичный машинный код. Он бросает в текст мелкие ассоциативные слова и оттенки чувств, из которых воображение и память читателя достраивают весь остальной событийный ряд.

В общем, очень атмосферно, странно и необычно.

В дилогии «Свет» и «Нова Свинг» Харрисон слямзил (хотя нет, просто позаимствовал и применил по-новому) сразу две идеи братьев Стругацких.

Первая — идея Зоны, места какого-то события, имеющего непонятное происхождение и последтсвия. У Харрисона — она так и называется, Event Site — Зона События, в которой время, пространство и причинно-следственные связи нарушились в невообразимую сюрреальеную кашу.

Разумеется, у каждой Зоны есть свои Сталкеры.

В «Нова Свинг» как раз идея сталкера обрабатывается по-харрисоновски, то есть, это не экшн-фантастика, а скорее какой-то глубоко личный сон-нуар, в котором домысливать и дофантазировать читателю придётся гораздо больше, чем при чтении Стругацких.

Вторая идея, позаимствованная у звёздных советских братьев-фантастов, это идея «твинков», наркоманов нового вида (читай — «слег» из романа «Хищные вещи века»). Твинки зависают в специальных цистернах сенсорной депривации, и к их нервным центрам подключается какая-то программа, создающая в их сознании другую реальность. Сам механизм этого действа автором как бы не интересует, его больше интересуют события в той реальности (в отличие от Стругацких, которые, подробно описав механизм, саму слеговую реальность предоставили додумывать читателю самостоятельно).

Харрисона вообще нужно читать если вы на его волне. Он «программирует» читательское воображение особыми, еле-уловимыми кодами. Его сигналы просты, но предельно эффективны, как двоичный машинный код. Он бросает в текст мелкие ассоциативные слова и оттенки чувств, из которых воображение и память читателя достраивают весь остальной событийный ряд.

В общем, очень атмосферно, странно и необычно.

Я бы не стал слишком строго судить этот рассказ, оценивать его как отдельное произведение. Это скорее эпиграф-набросок, увертюра, такое себе приглашение (для тех кому отзовется) войти в мир Вирикониума. Рассказы и повести, составляющие весь цикл, чем-то напоминают отдельные сны. Рискну предположить, что образ ГГ «Рыцарей Вирикониума», наблюдающего на гобелене различные «жанровые сценки» — это своеобразный автопортрет писателя.

Реальность и сознание мысли, чувства, описания, краски сливающиеся в единый поток и подменяющие собой собственно сюжет. Свет, сумасшедшие цвета, тени, абсолютный хаос. Образно, до тошноты ярко и необычно, то что происходит в романе. Структура текста очень сложная и плотная. Настолько плотная и однородная что он сливается в единое целое. Обилие нереальных фантастических метафор и сравнений, призванных передать уникальность описанной ситуации приводит к тому что роман воспринимается как утонченная авангардная музыка сквозь плотный слой радиопомех и треск статических разрядов. Проще говоря, сквозь эффект «белого шума». Ну, или треска крыльев мириад насекомых, если хотите. Харрисон стремился создать эффект взаимопроникновения и взаимоизменения двух миров. Что ж, ему это удалось. И как удалось! Ценой полной потери связности и хоть какой-нибудь устойчивости образов и реальности вообще. Мир сходит с ума, время подменяет пространство. Реальность не то чтобы выворачивается наизнанку, она просто тает, рвётся под чудовищным напором другой реальности, абсолютно иной и чужеродной. Мы можем слышать её треск и нарастающее раздражительное шипение. Браво! Бесподобно! Читать это невозможно, не читать – нельзя… Для того, чтобы просто одолеть этот текст нужно обладать немалым терпением. Чтение «Бури крыльев» это труд. И труд немалый. Она изматывает и опустошает. А уж что касается понимания и адекватного её восприятия… Либо вы настроены на ту же волну что и автор, принимаете и расшифровываете посылаемые им сигналы, либо нет. Даже не могу в точности сказать, удалось ли это мне самому…

При этом вряд ли найдётся книга, которая была бы столь отталкивающей физически. Которая точно так же поражала бы своим безумием и беспомощностью и нелогичностью. Хотя, смотря что считать логичным. Сложный дисгармоничный мир Харрисона можно ощущать, видеть, слышать и воспринимать в любой плоскости и измерении. Он навязчивый, рыхлый, крупнозернистый, с лезущей отовсюду, осязаемой текстурой и фактурой. Как песок. И такой же рассыпчатый. Он похож на облако отравленных миазмов, которые стыдно вдыхать.

Оценивать такие книги просто смешно. Я бы поставил десятку, но чёрт его знает, соответствует ли книга этой высокой оценке. Так что оставлю её не оценённой. Всё равно не смогу определить, что и как тут оценивать. Однозначный шедевр, не понятый и не принятый мною.

P.S. Что бы там Харрисон не замышлял, ради чего бы он не писал эту книгу, ему это удалось. Стилистически она не безупречна, и действительно неровна. Есть перекосы и шероховатости. Поэтому одному она видится как неудавшийся фэнтези-роман, другому потенциально асбсурдистким романом, с не до конца реализованным набором идей и художественных приёмов. Я же считаю, что идеальный баланс как раз-таки был достигнут. Впечатления столь сильные, что знакомство с миром Вирикониума я решил приостановить на этом романе. Пока приостановить. Но в будущем обязательно к нему вернусь.

Для того, чтобы охарактеризовать впечатление от этого рассказа в двух словах, вполне подходят слова Джека Воробья: «Забавно до дрожи». Несколько утрированно, может быть, но достаточно верно. Рассказ интригует и создаёт нестерпимое желание продолжить знакомство с «Вирикониумом» хотя бы для того, чтобы узнать и понять, что, чёрт возьми, это за мир, и что там вообще происходит, — это «забавно». Мир здесь очень странный, доселе мной не встреченный, — безжалостный, бесплодный, мрачный, извращённо-чувственный, такой же голый, как и Ламия, женщина без кожи, — и это «до дрожи». Обнажённость мира из этого рассказа смердит, дурно выглядит, он завораживает и влечёт каким-то животным интересом к себе. Оказаться в этом мире присутственно не хочется – слишком жутко, но узнать его поближе (со стороны, конечно, «из-за стекла») желается предельно сильно.

Не читав пока всего «Вирикониума» трудно определённо сказать, как данный рассказ выстроен в цикле хронологически: с каким успехом он может оказаться его первой частью, с таким же и быть его промежуточным эпизодом и даже заключительной частью, учитывая его финал. Как бы то ни было, «Метаморфозы Ламии» хоть и необычны и непривычны для первичного восприятия своим слогом и, что важнее, своим содержанием, однако же, являют собой очень интересную на мой вкус вещицу. Продолжу цикл, несомненно.

Весьма необычная вещь...

Взяв в руки эту книгу, забудьте о понятиях вроде логики развития сюжета, достоверности мира и тому подобных банальностях...

Лучше вслушайтесь-всмотритесь-вчувствуйтесь буквально в каждую строчку.

Удивительная книга. Взывающая напрямую к эмоциональной части человеческой натуры, минуя критические шлагбаумы разума и «здравого смысла».

Действительно, какая-то рваная мозаика; сложный паззл, который не собрать чисто логически, ибо некие деталюшки отсутствуют в наборе;)

Однако, ежли отрешиться от разумно-механического подхода к собиранию головоломки, подключить, так сказать, душу — сразу всё становится (причём, совершенено волшебным образом) на свои места:super: И, вдруг, начинаешь ощущать некие штуки, которые (вроде бы) и не входят в перечень средств воздействия литературы... Ну, вроде, как на битловском «Сержанте» вдруг оживают не только музыкальные образы, но и лица, движения, запахи и даже прикосновения...

Возьму на себя смелость сказать, что книга Харрисона может понравиться рокерам (употребляю здесь данный термин весьма широко). Имею в виду явную направленность данного произведения на эмоциональное воздействие. Сейчас поясню на примерах:

«Клочья вырванных волос на Улице Любви...»(с) А. Непомнящий

«Этот поезд в огне...»(с) Б. Гребенщиков

«И эта ночь и её электрический свет бьёт мне в глаза...»(с) В. Цой

«Серый туман и дождь. Светает. Шесть утра.»(с) Майк

Картинки встают перед глазами... Всё в дымке, в мареве...

Иногда создаётся впечатление, что у художника отняли кисти и краски... и вручили ему перо и стопку бумаги. Но и этим «неродным» инструментом он сумел создать шедевр...

Кобальтовое небо... Лунный свет, меняющий свой цвет в каждом фрагменте старинного витража... Картины импрессионистов, писавших не объекты, а воздух и его неуловимые течения, своей прелестью превосходящие грубые творения рук человеческих...

Очень изящное, красивое и беззащитное произведение. В смысле, что явно немного у него найдётся почитателей... (буду рад ошибиться...).

«Вирикониум» ошеломляет… Если на карте мультивселенной, созданной усилиями легиона авторов фантастического жанра, поискать координаты той точки, в которой никогда не захотелось бы оказаться, но о которой хочется читать, знать и слушать всё новые и новые истории о ней, то это окажется он, Пастельный город.

Читать о Вирикониуме – это, пожалуй, труд. Потому что – это сборник рассказов и повестей, в которых – как будто бы – совершенно ничего не понятно. В которых – как будто бы – автор утонченно издевается над читателем, не слишком утруждаясь разъяснением происходящего. Наконец, в которых – как будто бы – безумные немотивированные герои являются на страницах текста, играют свои краткие роли и снова теряются в тенях – кто-то ненадолго, а кто-то навсегда. К чему было это явление? Немного потрудившийся читатель конечно же разберётся и найдёт свой ответ. И, да, он почувствует приятную усталость — примерно такую же, как бывает приятно ощущение натруженных мышц после хорошо сделанной, принесшей удовлетворение физической работы. Ведь каждая следующая повесть, каждый следующий рассказ – это маленький фрагмент старинного многокрасочного, но покрытого вековой пылью витража. И ты как будто бы отмываешь эти фрагменты один за другим, и тебе открывается, открывается эта картина, и ты постепенно теряешь дар речи, потому что..

Читать о Вирикониуме – это красота. Она странная, она «new weird», она, возможно, и не пытается спасти этот умирающий мир. Это прекрасная чуждость на максимуме своего проявления – почти как тропический «трупный цветок» Amorphophallus, который чарует своими пугающими формами, отпугивает своим запахом, но и притягивает своим своеобразным совершенством. М.Дж.Харрисон не «делает» свою книгу сюжетом и героями, он «делает» её цветом, формой, запахами и интонацией. Здесь цвет кобальтового неба и цвет лунного света, рисующего трапециевидную тень на полу сквозь запыленное оконное стекло – это «герои», которые, пожалуй, важнее действующих лиц. А запахи — хоть бы анемонов, хоть бы гниющих болот, а хоть бы и «трески и шафрана» (да, именно в таком сочетании) и почти физически ощущаемые текстуры стен, поверхностей, декораций – они в совокупности формируют впечатление, которое невозможно забыть. Всё же ты побывал в этом городе, в этом мире, он тебе не приснился… Я ни в коем случае не порекомендую подобный опыт тем, кому в книге жизненно необходимы здравый смысл и жесткая логика. И добро пожаловать в Вирикониум всем тем, кому не объяснимое словами изящество стального пера железной говорящей птицы может показаться в сотни раз важнее железобетонно-убедительного сюжета…

Есть произведения, о которых сложно составить представление после первого прочтения. Книга отложена в сторону, а в голове еще копошатся клубки образов, за завтраком ты решаешь сложные вопросы мироустройства, а по ночам гуляешь по темным улицам под светом малознакомой луны. Перед глазами плывут цветные пятна, во рту терпкий привкус тлена... Что бы избавиться от наваждения, берешь в руки книгу, листаешь.., и тут же откладываешь в сторону. Потому что перечитывать книгу ты в данный момент времени не хочешь, а просто так она тебя не отпускает. «Вирикониум» прочитан уже практически полгода назад. Яркие образы потускнели, вкус тлена исчез, и книгу я перечитывать буду. Но не раньше чем через год. Или два.

М. Д. Харрисон не слишком известен в России. Парадоксально, но книги его условных «последователей» (того же Ч. Мьевиля) известны у нас заметно больше. И вряд ли в ближайшие годы ситуация изменится, больно уж специфичен автор, слишком уж странного просит он от читателя. Ведь для того чтобы полностью раствориться в Вирикониуме нужно сделать заметное усилие над собой. Перешагнуть какую-то внутреннюю черту, для того чтобы оказаться на площадях, припорошенных пурпурных пылью. Для кого-то этот шаг дается с легкостью, и он уходит навсегда очарованный безумными пейзажами. А кто-то может недоуменно пожать плечами, и навсегда отложить книгу в сторону. Равнодушных нет. Вирикониум мимо себя просто так не пропускает.

У этой книги нет четкого сюжета. Три романа и несколько рассказов представляют собой обрывки исторических хроник одного города, затерянного во времени, города, притиснутого к земле былой славой, города, рассыпающегося в прах, но до сих пор не покоренного и не забытого. В нем много ярких цветов — но все они цвета тлена и увядания. В нем много ярких личностей — но все они лишь фрески с барельефов, пешки на гигантской шахматной доске, и каждый их шаг предопределен. Истории этого города не должны быть короткими — рассказы заметно проигрывают романам, ведь только на большом полотне можно в полной мере воссоздать картину тлена, написать реквием умирающему миру. Одинокая горгулья жалка и уродлива, но их стройные ряды, рвущие на клочки серое небо, способны вызвать восхищение.

На этой книге слишком четко виден штамп «не для всех». Нельзя дать никакой гарантии что вечный город Вирикониум оставит след в вашей душе, что вы, впервые вдохнув запах тлена, захотите остаться в нем хоть на пару минут. Но нельзя не признать, что книга М. Д. Харрисона одно из самых ярких событий прошедшего года. Если вы цените атмосферность выше сюжетных интриг, если поэзия упадка вызывает у вас сладкую дрожь, а мрачные узоры агонизирующего мира для вас милее солнечного света — Вирикониум ждет вас. Не проходите мимо его ворот.

Перед взором читателя предстает колоссальное, эпическое полотно имя которому — Вирикониум. Это город, наполненный нежными цветами и мягким светом — Пастельный город, с голубыми бордюрами, замком на черных колоннах и немыслимой формы башнями...

Мир Вирикониума – это изысканный сплав эпохи рыцарей и эры сложных технологий. В песках ищут то, что осталось от прежней цивилизации и переплавляют в мечи, грубые, но единственно действенные в столь суровые времена, времена, когда мир находится на грани гибели.

Произведение подобно головоломке – рассказы и повести, из которых состоит Вирикониум, охватывают как события Великой войны, так и времен наступивших после, времен, когда в мире появились Зановорожденные. Все это перемешано и подобно осколкам, собрать которые уже не представляется возможным, но по которым можно судить о величии некогда существовавшего. Герои проживают жизни в этом городе, умирая в нем или за него, мечтая о нем. Их судьбы накрепко привязаны к Пастельному городу.

Так трудно писать об этой книге и просто невозможно передать красоту, скрытую на ее страницах. Это тот случай, когда повествование затмевает саму историю. Хорошо это или плохо – сложно сказать, но главное – Мир Вирикониума пленителен, мрачен и реален. Он очаровывает.

Вирикониум – вечный город, простоявший на Земле тысячи лет, но на карте мира его не отыщешь. Фантастическая литература подарила нам иные города. Они не менее реальны, они живут, притягивая нас подобно миражам. Однажды мне приснились два города на закате мира – Вирикониум и Нессус. Но несмотря на все свое совершенство, Нессус – это только клочок мира уходящего солнца, пусть и ставший родным, в то время как Вирикониум – это символ города, символ самого себя.

Перед читателем Вирикониум раскрывается постепенно, нехотя, как радужный цветок. На страницах играют все краски мира, складываясь в осмысленные картины. Причудливы избранные автором палитры, неожиданны и при том досконально продуманны сочетания цветов. Цикл Харрисона – это в первую очередь литература описаний. Каждый эпизод, каждый кадр повествования способен подарить немало эмоций тем, кто привык вглядываться в детали. Скромное очарование «Пастельного города» сменяется играми с реальностью, присущими «Буре Крыльев». Вместе с видением мира усложняются и язык, и стиль, не теряя при этом своей выразительности и глубины. Чтение написанных таким образом книг – это особое, гурманское удовольствие.

Однако для того чтобы проникнуться миром Вирикониума, мало просто ценить стилистическое мастерство автора и сочность, яркость образов. Нужно быть готовым спокойно принять оголтелую функциональность как самих героев, так и сюжетных линий. Разумеется, в первую очередь это касается романов. Что с того, что герои лишь пешки, подчиненные воле автора и воле мира? Что с того, что сюжетные линии предсказуемы и банальны? При всей сложности, насыщенности образов структура романов подчеркнуто проста. Лишь один герой в этом цикле настоящий, лишь один живет полноценной жизнью, и это сам город.

Нельзя не упомянуть и о входящих в цикл рассказах. Часто это просто очерки жизни большого города, бессюжетные зарисовки, ценность которых не определить, выходя за рамки мира. Российское издание цикла не зря открывается именно рассказом. Так легче всего показать, что читателя ждет впереди, предупредить о расставленных акцентах. Рассказы цикла созданы ради деталей и тонких штрихов, они живут, заставляя жить город. Здесь проходят герои романов, здесь читатель погружается в хитросплетения улиц или странствует по пустошам…

Мир Вирикониума изломан противоречиями. Но никаким противоречиям, ни внутренним, ни внешним не под силу сломить его странную, надолго запоминающуюся красоту. Неужели вы все еще сомневаетесь, стоит ли читать эти книги?..

Сходит с ума реальность, разрывает свой бег время, все чаще обращаясь к событиям далекого прошлого. На страницах романа играют новые краски, полотно образов приобретает такую глубину и насыщенность, которая раньше была неведома. Где те скупые, точные мазки, что были характеристикой предыдущего романа?

Не один десяток лет минул с тех пор, как события «Пастельного города» стали достоянием истории. Но что такое десятки лет по сравнению с тысячелетиями истории Вирикониума? Параллели между двумя романами явны.

Первые страницы заставляют думать о шаге вперед. Стиль стал еще более изысканным, фразы тают на языке, заставляя перечитывать их подолгу. Хочется зажмуриться от удовольствия и смаковать, смаковать выданные автором на-гора образы. О чем еще можно мечтать? Мне просто нравится, когда мне так рассказывают истории. Было бы только, что рассказывать.

В «Пастельном городе» автору удалось найти тот хрупкий баланс стиля и смысла, который давал человеку непосвященному хоть какую-то возможность проникнуться миром Вирикониума. Любой, сколь угодно малый сдвиг акцентов разрушил бы странное обаяние закатного мира. От предшествующего романа сюжет «Бури крыльев» унаследовал схематичность. Все его достоинства – не в самих сюжетных ходах, банальных до неприличия, а в том, как именно они поданы. И не то обидно, что героям не сопереживаешь, что оболочки, расшитые яркими лоскутами описаний, на деле пусты и безжизненны. К подчеркнутой функциональности героев еще можно привыкнуть. Наоборот, мне досадно то, что Харрисон не пошел дальше. Его роман и так сильно отошел от канонов фантастики, в большей степени это иллюстрация чужих идей, это попытка описать взаимодействие чуждых реальностей. Исходная проблема носит скорее метафизический характер, адекватно передать ее особенности языком художественной литературы – это почти непосильная задача, но Харрисону удалось!.. Только за это роман заслуживает уважения.

Так почему бы не попытаться вовсе отказаться от сюжета, скрепляющего события белыми нитками, почему бы не построить бесстрастную хронику событий? Пойти дальше, сделать так, чтобы слом реальности коснулся и самой структуры романа? Сюжетные приемы, достаточные для «Пастельного города», не выдерживают нагрузки, которую накладывает на них «Буря крыльев». Они бросаются в глаза, все больше и больше раздражая читателя, они кажутся неуместными. Неустойчивый баланс оказался нарушен, а автор не предпринял никаких усилий для того, чтобы хоть как-то его поддержать. Даже не сотворил то, по сравнению с чем все мои пожелания показались бы до нелепости наивными и смешными.

То, что получилось в результате – выдающийся роман, построенный на резких контрастах и диссонансных аккордах. Его потенциал был гораздо выше, но он не набрал высоты, реализация чудес остановилась на полпути, и потому моя оценка ниже, чем оценка «Пастельному городу».

Здесь автор окончательно отходит от своих муркоковских корней, отбрасывая героическое фэнтези в пользу конфликта в стиле классических авторов рубежа XIX-XX веков — маленький человек против неумолимого течения жизни, когда экзистенциальный бунт кажется невозможным, и остается лишь покоряться роковому стечению обстоятельств и предсказумо трагичному финалу. Чем-то мне все это напомнило «В ожидании Годо», хотя стилистически этот роман более внятен, нежели предыдущие — видимо, Харрисон к этому времени пережил увлечение нововолнистскими экспериментами. Чувствуется зрелость и уверенность авторского письма, структура повествования четче — но это не делает его более удобочитаемым.

Вердикт: хорошо, но... Живописание творческого кризиса, переходящего в кризис жизненных идеалов вообще — тема слишком богатая, чтобы посвящать ей лишь этюдную зарисовку на фоне Вирикониума.

Очень характерный для излета «новой волны» роман, как мне представляется. Здесь Харрисон окончательно приносит сюжет в жертву стилистике. Несмотря на то, что в целом роман продолжает «Пастельный город», дистанция между ними очень велика. Если «Город» с некоторой натяжкой все же можно отнести к героической фэнтези, то жанровая принадлежность «Бури» выходит за рамки фантастики вообще и скорее может быть соотнесена с абсурдистской литературой типа Ионеско и Виана. Тем не менее, несмотря на тяжесть языка, невнятность диалогов, непоследовательность событийной канвы, нет ни одной книги в моем читательском опыте, которую я мог бы назвать столь живо и адекватно передающей взаимопроникновение двух реальностей. Можно понимать это механистически, можно — аллегорически (мне ближе последнее) — но в любом случае это очень высокохудожественная вещь. Мир, стремящийся слиться с другим миром, стремящийся его переделать, но чуждый до невероятия — потому что другой, и это искажает и убивает обе вселенные — прекрасно реализованная идея. Причем реализованная на нескольких уровнях, поскольку в микрокосме то же самое разворачивается в сознании возрожденных жителей Полдня. Наконец, я первый раз встречаю столь прямую попытку изложить неокантианство художественным языком. Черт его знает, плюс это или нет.

Вердикт: оригинально, но тяжеловато. ИМХО, к фэнтези относить уже можно не больше, чем Замок Кафки.

Чего-то я не очень понял, в чем фишка рассказа. Кроме глубочайшего уныния, которое меня охватило к финалу (если его можно так назвать), никаких иных чувств не испытал. «Картинку» ради «картинки» я в принципе приемлю, но только в том случае, если текст обладает хоть какой-нибудь художественной ценностью. То ли переводчики подкачали, то ли харрисоновский язык оставляет желать лучшего (хотя исходя из «Пастельного города» с языком у него все в порядке), но ничего особенно примечательного не нашел. А то, что это какой-то «вбоквел» некоего романа под названием «Свет», оправданием бессюжетности не служит.

Это очень созерцательный роман. Очень поэтичный. Очень сказочный. Как и в любой сказке, персонажи не обязаны раскрываться во всей своей духовной многогранности. Достаточно архетипичных образов Принцессы, Воина, Спутника, Шута, Злодея и т.д. И даже не создание особого, своеобразного мира является центральным предметом для автора, хотя этому уделено много внимания. Мне думается, что на первом плане стоит здесь та атмосфера упадка, тлена, преходящей вечности, которую в свое время пытался создать Муркок в мельнибонэйском цикле, и не всегда в полной мере успешно. Поэтому сюжет как таковой не стремится к изыскам, да и вообще не имеет особого смысла. Смысл обнаруживается только в настойчивой декадантской эстетизации бренности и распада, конечности любых стремлений, надежд, упований, оформленной как героическое сказание. И эта цель достигается в полной мере. Уйти от сравнений с Муркоком в этом смысле, безусловно, невозможно. Но от этих сравнений автор нисколько не проигрывает. Там, где фантазия Муркока временами тяжеловесна и эклектична, Харрисон лаконичными мазками создает гармоничный пейзаж. И этот пейзаж, импрессионистский по своему стилю, можно оценить лишь отойдя подальше и долго и задумчиво рассматривая полуразрушенные пастельные башни над туманами улиц вечного города.

Вердикт: прекрасно, черт возьми.