Сергей Игнатьев «Семь мгновений Ефима Зильбермана»

Игнатьев — Дьявол.

Ничем иным не могу объяснить я той легкости и коварства, с которой овладевают мною его тексты.

Идите прочь, бесы!

Ну, что мне история жизни еврея-авиамоделиста? Умер Исаак и усы с ним.

Но они приходят ко мне, жалостливые бесы, скулят под окном, пьют молоко из миски кота, катаются со ската ванны, болтаются на маятнике бабушкиных часов.

«Почиииииитааааай ещееееееоооооо», — дудят бесы, трубят в фановую трубу, брякают дверной цепочкой.

И я читаю и читаю, и читаю вновь, проклинаю этого журавля Игнатьева, чертов халиф-аист, чего пишешь? Ну, разбился твой Кулибин, сдох, да и вообще был он из этих, заднеприводных, или не был, ой, соседи-сучаги, и слежка за ним, оказывается, была, да что же он там изобрел, твой Зильберман?

Утро красит окна лаком для ногтей.

Я невыспавшийся, всклокоченный, но тихий.

Унялись бесы, спят, рассовавшись по карманам халата.

Выхожу на балкон.

Мороз выхватывает изо рта голос, скрипит на зубах пересказом игнатьевских сонетов.

Я залезаю на перила. Ветер рукоплещет полами халата, бесы сонно кряхтят.

Делаю шаг.

И по небу, как по ступеням, иду ввысь.

Зильберман жив.

Очень игнатьевский рассказ. Нарочито простая фабула – потому что не фабулы и не сюжеты интересуют писателя Игнатьева.

Писатель Игнатьев как бы в вечном поиске мгновения. Он стоит в чистом поле зимней ночью, из-за туч выглядывает луна, и в её свете серебрятся снежинки, которые ещё и не снег вовсе, а только его предвестники. И вот писатель Игнатьев ловит эти снежинки ладонями (где-то рядом ухает сова), а снежинки на ладонях тают, потому что никаких рукавиц у писателя Игнатьева, конечно, нет.

Уток ткани прозы Игнатьева – время, как будто непрерывное и надёжное, но если присмотреться – дискретное, сплетённое из мгновений-снежинок, тающих от тепла ладоней. Основа – люди, как будто самые простые и обыкновенные, но нет в мире двух одинаковых людей, как (вы уже догадались, да?) нет двух одинаковых снежинок.

Больше всего писателя Игнатьева интересуют детали: приметы времени, незаметные невооружённым взглядом, не оставляющие следа в нашей памяти, как (здесь опять снежинки, простите); приметы человека, характера и способы передавать эти приметы с помощью ограниченного (в отличие от вариаций снежинок!) набора букв.

Так вот, «Семь мгновений Ефима Зильбермана» – очень игнатьевский рассказ, мокьюментари, игра со словами и формой. Очередная попытка поймать снежинку, несколько снежинок, почувствовать их, а потом пересказать буквами. За буквами прячутся живые люди, по строчкам течёт время. Это стеклянный шар на полке ломбарда, стекло поцарапано (кажется, кто-то пытался написать матерное слово, но был вовремя пойман), и если потрясти этот шар, закружатся снежинки (снова они) и взлетят летуны.

Простим же писателю Игнатьеву нарочито грелочное название рассказа. В конце концов, у каждой вещи, события, мгновения, человека должны быть недостатки – иначе им не стать настоящими.

Рассказ о жизни чудаковатого изобретателя, личность которого показана через призму восприятия семи разных людей — одноклассников, друзей, родных, наблюдателей. Из этих небольших зарисовок складывается цельный образ человека умного, мыслящего нестандартно, талантливого изобретателя и мечтателя, человека одинокого, погруженного в свой собственный мир и грезящего полетом.

Семь микрорассказов характеризуют не только главного героя, но и рассказчиков — это абсолютно разные манеры речи и типы мышления, совершенно разные герои, образы которых ярко обрисованы только лишь речевыми характеристиками. Эта пестрая мозаика повествования нисколько не путает читателя — напротив, дает возможность проанализировать прочитанное и собрать пазл, увидеть за путаными воспоминаниями героев цельный образ человека не такого, как все, а потому не понятого и гонимого, человека против Системы, которого Система эта, однако, не стеснялась использовать в своих целях, ничего не давая взамен.

Удивительно тонкое и лиричное произведение, поданное в своеобразной манере.

Затейливое кружево, рисующее со стороны жизнь лирического героя — изобретателя, одиночки, гения. Жизнь трагическую, но неординарную. Семь мгновений, семь рассказчиков и точек зрения.

Красиво получилось. И удивительно правдоподобно.