Сергей Снегов «Норильские рассказы»

Я долго боялся начинать эту книгу, а в итоге она оказалась одним из самых жизнеутверждающих произведений, которые я читал, полное юмора и веры даже в самых страшных моментах. Автор описывает период 1936-1956, в первом его арестовали, позже отправили в ИТЛ в Норильске, во втором он из Норильска переехал в Калининград, где и остался с семьёй. А двадцать лет между ними и есть «Норильские рассказы», один лучше другого и чем дальше — тем глубже, красочнее и подробнее. Дальше будут спойлеры, но немного, основные темы и события книги, если вы из тех, кто не хочет знать, кто убийца — не узнаете. Итак, Сергей Снегов сначала ушёл (или был изгнан) из университета, где преподавал философию и где бдительные слушатели углядели отклонение от марксизма-ленинизма. Он переезжает в Ленинград, работает на заводе.

Университет — в Одессе, где вырос автор, и всю книгу он, даже в северной полярной ночи, остаётся одесским босяком (как во вступлении к его автобиографии «Книга бытия» пишет его дочь Татьяна Ленская) — пишет сочным языком с приправой из одесского юмора, иногда лёгкого как ветер, иногда горького как желчь, иногда глубокого, как та жо...э-э, простите, печаль, злость и холод, которые звучат в повествовании о первых днях в Норильске, когда, похоже, многие не верили, что всё это происходит на самом деле, не верили, что их в самом деле обвинили, осудили и сослали в такую даль.

Я отвлёкся, простите. Автора осуждают по 58-й статье, «политической», и после двух лет в тюрьмах, которые он описывает в первых рассказах, отправляют в Норильский ИТЛ, где он с коллегами-товарищами-друзьями-знакомыми собственными руками строит то самое место, откуда сегодня Россия держит весь цивилизованный мир за я..а, потому что там добывают редкоземельные металлы в таких количествах, которых нигде больше нет (или мы о них не знаем). До ареста автор работал на заводе «Пирометр», разрабатывал и настраивал...э-э, пирометры и после этапа «общих работ» (дёрн срезать, ямы копать — в условиях Норильска) его переводят в металлургический цех, измерять высокие температуры. Читая, как они своими руками строили крупнейшие на тот момент в мире заводы, я впервые почувствовал родство со своими советскими предками и гордость — не на строй, не на великое прошлое, а на их жизнестойкость и лёгкость души. А также — незыблемую веру в идеалы. Пусть наши предки ошибались, мы все ошибаемся — они видели, чувствовали лучшее будущее даже в тяжелейших обстоятельствах.

Опять отвлёкся. Начитался Снегова...мне автор предстаёт именно южанином, «одесским босяком», который живёт больше чувствами, чем разумом, и описывает их с филигранной точностью, подкупающей искренностью — включая ситуации, где он предстаёт не в лучшем свете — и силой души. Книга, ИМХО, следует больше впечатлениям, чем хронологии или анализу. Лагерный быт автор описывает по всему спектру чувств и эмоций — от злобы на несправедливость и жестокость системы до жизнерадостного «рад, что и такого пороху понюхал», от живого до мурашек норильского холода, пурги и полуголодных первых дней до относительного спокойствия и иногда даже довольства, когда быт постепенно налаживается, от беспросветной грусти до истинного наслаждения теми радостями, которые «зекам» доступны: интерес к людям, рассказывание историй, банка тушёнки, концерт, музыка, прочитанная книга, новости с фронта…Особенно меня впечатлило, как автор под ветром и снегом, дабы скоротать время, рассказывает товарищу общую теорию относительности.

Много есть моментов — например, когда зеки собственными руками перекладывают рельсы осевшие рельсы, чтобы поезд таки отвёз их в Норильск — которые почти умилительны. Хотя, почему почти? Умилительно, как они настолько рады вдохнуть свежего воздуха, что даже Норильск не кажется им таким уж страшным и они тешат себя надеждой, что пусть на Север, но не в тюрягу. В центре внимания — люди, их истории, судьбы, такие разные и непохожие, от оголтелых уголовников («Под вечными звёздами») до партийных и военных деятелей, волею случая оказавшихся в одном месте, в одном времени и в одной беде.

Несколько рассказов (пр. «Истинная ценность существования») посвящены войне, которая для лагерников существовала, в основном, в думах, сводках в газетах и, в случае автора, желании помочь своей стране, пусть она обошлась с ними несправедливо. Вообще у меня во время чтения росла и расцветала мысль, что...нет, не так. Насчёт несправедливости. Есть у меня очень, очень близкий и хороший друг, который пережил свою смерть: шесть лет назад ему поставили диагноз «рак крови» и сказали, что без трансплантации костного мозга он проживёт не дольше года. Друг поехал лечиться у целителей в Амазонию и Малайзию, сделал с женой ещё одного ребёнка и занялся собой, своей судьбой (до этого он трудился на высоких постах в GE, продавал промышленные UPS — времени на себя не было). Сейчас он постепенно выздоравливает, полностью разочаровывая медицину.

Я спрашивал его: «Скажи, Миша, тебе было трудно решиться жить?». Он затянулся травкой и ответил: «Это был вызов для настоящего мужчины». И добавляет: «Ты знаешь, моя болезнь — этого не должно было случиться. Но она подарила мне то, чего бы иначе не было», имея ввиду свою исключительную способность читать в душах и историях людей, которая граничит с волшебством, нередко перешагивая эту границу — например, он способен по обычному двухчасовому разговору полностью прочитать характер человека и все его жизненные вызовы.

Такое же впечатление производит «Норильские рассказы»: несправедливый арест, суд, ИТЛ — этого не должно было случиться. Но они подарили автору, как он сам пишет в первых рассказах, ещё в тюрьме, глубокий интерес к людям, цепкость взгляда к деталям их поведения и речи, общение с разными характерами и слоями общества, причём всё это — в тяжёлых условиях, не только природных, но и человеческих, когда в одном лагере оказалась бывшая интеллигенция и уголовники, когда каждый день — вызов, когда раскрывается суть каждого во всей красоте, а иногда — во всей отвратности. Почти боком, в кратких фразах, он пишет о том, как нашёл волю жить: наполнить смыслом свою работу, пусть вынужденную, но необходимую, в честности к себе и другим, книги, музыка...Во всех книгах Снегова я подмечаю исключительную точность описаний: как персонажей, их манеры говорить, поведения, характеристики, так и природы, звуков, ландшафтов. Как измерить точность описаний? Мне очень легко всё представить.

Иногда было страшно. В отличие от коллег рассказ о казни в пурге мне совсем не показался страшным, наоборот, жизнеутверждающим — справедливость победила. Страшно было, когда в речи и манерах зарвавшихся следователей НКВД и убийц-уголовников я узнал нескольких политических деятелей своей страны (Чехия), а иногда — даже себя и своих знакомых. Что занимательно — в конце концов «побеждают», в смысле, выживают и выходят на свободу, именно совестливые и трудолюбивые зеки. Ну, мне так показалось, может, я слишком романтичен и стараюсь видеть только хорошее? Нет, есть примеры очень печальных судеб, правда, насколько я помню, связаны были они скорее с болезнями, чем с репрессиями.

Иногда было весело. «Любовь как материальная производительная сила» — самый наглядный пример «позитивного менеджмента», который я когда-либо встречал, куда мощнее всяких современных книг о коучинге. К тому же он весьма красочно демонстрирует советский принцип: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим», я, наконец, понял, о чём постоянно говорят мои мама и папа (оказывается, предки тоже кое-что о жизни знают), а также эволюцию лагерных порядков к лучшему (в рамках возможного, конечно). От запретов и наказаний в виде лишений пайка больше всего страдают именно честные труженики, в то время как уголовники их обходят; когда начальство вносит элемент поощрения в нужной форме, план выполняется на 100%!

От впечатлений — к заключениям!

Книга (по крайней мере, моя версия) поделена на три неравные части: до Норильска («Тюрьма»), Норильск в ИТЛ и на свободе («Зона») и несколько очерков о замечательных людях (например, Льве Гумилёве). Кроме личных переживаний, автор описывает, интересно и занимательно, технологические процессы, размышляет о физике (например, как он рассчитал, что в северных водах много дейтерия), касается советской атомной программы. Финал: встреча с Галиной, впоследствии — женой на всю жизнь, и авторское послесловие, в котором он даёт общие оценки перепутьям своей жизни и куда они его привели. Даёт он также оценки советскому времени и всей системе. Стоит отметить, что и в них он передаёт, скорее, свои впечатления и иногда непоследователен. Зато его голос жив и силён, каждое слово — пёрл, каждая фраза — образ. Коллега Тимолеонт пишет о необъективности автора — не знаю, не знаю...Ведь именно Снегов написал «Диктатора». Да, автор иногда противоречив — а кто из нас всегда в полной гармонии? Может быть, мёртвые.

Можно написать куда больше о книге, но я не буду, а то сорвусь на пересказ. Добавлю личного. В возрасте 10 лет я попал в Чехию и учился в чешской школе. Пусть я не забыл русский, смотрел фильмы, читал книги, но в сердце всегда жила пустота, которую я пытался заполнить самыми разными средствами: покушать, бухнуть, посмотреть порнушку...Я ничего не знал о советской литературе, кроме того, что она есть, а пара имён, которые мы учили — Солженицын, Булгаков — уже тогда у меня, 15-20-летнего, не вызывали доверия. В книгах Снегова я услышал голос предков, который отчасти заполнил её, они стали откровением для меня. Наши корни заслуживают любви, признания и уважения. Как пишет сам автор в послесловии: «Моя эпоха явила миру огромные химеры, увлекла людей величественными иллюзиями — но и заставила настойчиво стремиться к будущему, расцвеченному миражами. А если за это пришлось платить великими лишениями — так что ж, путь на высоту не бывает без скал и провалов.

Только дорога в ад вымощена благими намерениями».

Рекомендую, это живая история. Наша с вами история.

Из прочитанных мной писателей-лагерников Снегов читается, пожалуй, бодрее и интереснее всех. Самые лучшие истории этого сборника — просты, незамысловаты и могут показаться жизненными. Но опять же, надо понимать пару нюансов:

А). Ни один отсидевший человек никогда уже не сможет быть объективным. Снегов в лагерях сидел — десять долгих лет. Справедливо или несправедливо его посадили — вопрос отдельный, но так глубоко «пропитавшись» системой спокойно относиться к ней уже невозможно. Конечно же, у автора здесь вообще абсолютно все 58-ые невиновны и получили свои сроки за анекдоты\доносы\неправильные слова и т.д. Шпионов-заговорщиков-террористов не существовало, понятно. К тому же у Снегова так и не хватило мужества упомянуть, что львиная часть отсидевших по 58-ой — натуральные бандиты, воры, убийцы и коррупционеры-взяточники, чьи деяния были признанны преступлениями против Родины, а значит, автоматически попадающими под «политическую статью».

Б). Книга издана в начале 90-ые. Прям самый-самый разгар пещерного антисоветизма, когда публичные и вроде адекватные люди не стеснялись нести бредятину про десятки миллионов расстрелянных и репрессированных, а в журналах издающихся многомиллионными тиражами врали, что советская армия в годы войны потеряла 20 миллионов солдат, а немецкая — всего 2 миллиона. В такое время издать книгу о сталинском времени без явной и лживой антисоветчины было непросто. Вот и у Снегова виновных не бывает, все правоохранители — идиоты, подлецы или преступники, а Сталин менее чем по миллиону за раз не убивает. Впрочем, Снегову скатываться в бред уровня Солженицына не позволяет то ли честность, то ли невнимательность, и у него там то следователи не имеют права тиранить заключённых, потому что законы. То зеки ходят сытыми и накормленными, то невинные овечки всё же оказываются вполне себе откровенными преступниками.

Но в общем и целом книга всё же достойна прочтения хотя бы за счёт очень густой и реалистичной атмосферы холода, несправедливости и жестокости, которая удалась Снегову просто на отлично.

Честно говоря, от этого цикла я ждала большего. (После Шаламова, что ли?) Попались некоторые любопытные эпизоды и факты, неплох последний рассказ. Но в целом — при всем уважении к жизненному пути автора! — литературно эти рассказы показались мне очень средними. Основная ценность их — именно автобиографичность.