Энн Пэтчетт «Свои-чужие»

Свои люди, сочтемся

«Книга была про невыносимое бремя жизни: работа, дом, дружба, брак, дети — словно все, чего эти люди хотели и над чем трудились, укрепляло, как цементом, их невозможность стать счастливыми.»

На самом деле все с точностью до наоборот, Энн Пэтчетт пишет о возможности счастья, там и тогда — где и когда помыслить не можешь. Ну, не то, чтобы прям счастья, сверкающими водопадами. Скорее доброты, участия, уважения, дружбы, внимания и понимания, заботы, нежности, привязанности — тех его скромных составляющих, что делают жизнь чуточку уютнее.

Живет семья: он, она, дети, а потом она (он) встречает другого (другую), и все летит в тартарары. Обыденность развода приглушила в нас, сегодняшних, понимание его как вселенской трагедии. Уже и пострадавшая сторона утешается легче, а у детей психика вовсе гибкая, — говорим мы себе, — «И главное, что видя день за днем несчастливых в браке родителей, они сами не научатся быть счастливыми». Словно предполагая, что вид взрослых, озабоченных свиванием двух новых гнезд на руинах одного старого — уж он-то выучит счастью.

Реальность кренится и рушится, половина мира оказывается отсечена, а вторая, от которой теперь зависит выживание, манипулирует тобой, внушает ненависть к отделившейся. А потом каждый из них оказывается занят построением новых отношений, и для тебя снова не находится места. После все как-то наладится, но ты в этом новом мире уже немного зверек, знающий что такое выживать. Случается не самыми социально-одобренными способами.

«Свои-Чужие» об этом и еще о многом. Например? О том, какие разные дети рождаются в одной семье. Гены одни и те же, воспитание и возможности получают примерно одинаковые, но эти при этом миленькие, покладистые и смышленые, а тем хоть говори, хоть кол на голове теши. Один как кошка, своим присутствием создает уют, а другой в комнату входит — и как железом по стеклу.

О том, что когда детей в семье много, углядеть за всеми (одновременно накормив, обстирав, поддерживая порядок в доме и зарабатывая на необходимое) физически невозможно. О том, что предоставленные самим себе, дети скорее всего сдружатся, но компания окажется не по типу «Тимура и его команды» а в духе банды Квакина. О том, что у пьяных и детей должны быть очень сильные ангелы-хранители, но даже и они иногда не справляются.

Как хочется рассказать о том, что болезненно саднит с детства, чем не с кем было поделиться — и быть услышанной-понятой тем, кого ценишь и уважаешь. Какое счастье встретить его, умного, сильного, успешного, который увидит в тебе свою Музу. Как он сделает из твоей истории книгу, станет еще более знаменит, но ты так и останешься официанткой из гостиничного комплекса, которую его друзья воспринимают годной на то, чтобы готовить для них и убирать за ними, когда удостаивают визитом (часто). А еще потом, с ужасом осознаешь, что поделилась историей, которая не тебе одной принадлежала, и заплатишь утратой самых значимых для тебя отношений.

О том, как в тебе с детства было что-то такое. что заставляло других людей кривиться недовольно, и в компании ты всегда ощущал себя лишним, и приучился игнорировать чужую неприязнь по принципу «не больно-то нужно», но жизнь твоя вся как-то наперекосяк, общаешься с отребьем, творишь гадости, не умеешь ничего добиться. А потом в случайно попавшеся книге («в прошлом году шуму наделала»), узнаешь себя, противного мальчишку, которого старшие братья-сестры опаивали барбитуратами, чтобы не мешался под ногами.

О том, как отправляешь скоту-муженьку с его новой ваших четверых детей на все лето без единого чемодана («папа вам купит все новое»), зная, что зарплата помощника прокурора не то, чтобы высокая, а на нем семья из четырех человек — у нынешней две дочери. А пусть-ка покрутятся.

О том, как мечешься всю жизнь крыской в лабиринте, и успехи не радуют, а другие удачливей тебя, и жрешь себя без конца. Пока в один день не понимаешь вдруг, что тебе нужны лишь покой и медитация. В общем:

- Вы продаете идеальных отношениев?

- Нет, только показываем.

- Красивое