Эдгар Миттельхольцер «My Bones and My Flute»

«Мои кости, моя флейта»... Чего я ожидал от книги гвианского автора? Наверное, больше экзотики, откровенности, констативной жёсткости, и каких-нибудь церемониальных действий. На деле, сочинение Эдгара Миттельхольцера скорее напомнило старый растянутый рассказ о привидениях в духе Монтегю Р.Джеймса, только вместо английского захолустья рисуется пейзаж удаленной гвианской плантации, где на лесопилке трудятся потомки голландских переселенцев...

Да, как звучало в пронзительном мановаровском куплете у Эрика Адамса и Джоуи Ди Майо: «Гайана...в культе проклятых душ. Мы встретимся снова — по ту сторону...»... Между тем, масса Миттельхольцер печатался в Советском Союзе — его имя промелькнуло в 60-70-х в двух сборниках (об этих переводных рассказах как-нибудь в другой раз...). Это автор из Гайаны (Британской Гвианы), иногда сочинявший произведения с примесью сверхъестественного, и в одном из них предсказавший собственное самоубийство (он умер «от огня» в 1965-м году)...

Чем отличаются повествования от лица первого и третьего? Для книги ужасов, как мне представляется, предпочтительнее вариант от третьего — ибо в таком случае мы не будем знать наперед, останется ли главный герой в живых. У Миттельхольцера выбран первый вариант (ему было так удобнее, повествование автобиографично, отчасти), что уже настраивает на добродушный лад. 1930-е гг. Рассказчик из цветной семьи («coloured family»), по имени Милтон Вудслей (автор был не чужд ономастике), художник-дизайнер. Как можно догадаться впоследствии, эта профессия нужна была автору только с одной целью — для того, чтобы рассказчик владел определенным воображением. Его берет под опеку респектабельный мистер Невинсон, управляющий директор компании «Бербис» Нового Амстердама («со светлым цветом лица, как у чистого белого.»). Здесь автор будто подчеркивает доброжелательность мистера Невинсона -в противовес позапрошлому веку — в отношениях с Милтоном у них формальное равенство, несмотря на то, что цвет кожи последнего чуть темнее («оливковый»). В руки Невинсону достается манускрипт от старого буффинда (т.е. сына негра и индейца), прикосновение к которому активирует дух голландского плантатора, погибшего в 1763-м году; и чье присутствие все члены семьи ощущают по игре на флейте. Взаимосвязь интересная — что-то вроде эфирного поля, распространяющегося от умершего владельца. Невинсон, его жена, дочь, и рассказчик Милтон отправляются вверх по реке в джунгли, к плантации XVIII века Goed de Vries, чтобы попытаться исполнить волю покойного — похоронить по-христиански его кости, а заодно флейту и мушкет...

Что же не получилось у автора? Здесь бы ему остановиться, и как следует проработать прошлое измерение истории: толково рассказать легенду о Яне Вормане — не совсем понятно, что на самом деле с ним случилось, и почему его душа не находит покоя два столетия. В романе же отзвуки событий прошлого преподносятся скомканно и сжато. Мы знаем только то, что этот плантатор был, наверное, не очень хорошим человеком (видимо, оккультистом), страстно любил играть на флейте, и покончил с собой во время восстания чернокожих рабов второй половины восемнадцатого века. Перед смертью он налагает проклятие на любого, кто прикоснется к его пергаменту: «бродячее шествие будет донимать их до смерти, пока мои желания не будут исполнены». Вот и всё. Никакой душещипательности здесь нет. Получилась скорее социально-историческая драма из хроники Гайаны. Но стоит отметить, автор прибегает к обширной палитре земных чувств, красочно описывая присутствие духа, следующего по пятам за спутниками: тут и зрение (особенно хороши отпечатки в виде флейты, которыми дух клеймил всех без исключения членов семьи Невинсона — ведь проснуться с такой отметиной в десять дюймов длиной на бедре, или на груди — как в случае дочки хозяина — это, вероятно, не самое желанное зрелище); звуки (все посвященные постоянно слышат какое-то булькание, шёпоты, и, конечно, игру на флейте); запахи (козлиные мускусные эманации- особенно неприятные чувствительному женскому обонянию), и прочая текстура. Вот только всё это вместе, играет не на страх, а больше на углублённый краеведческий экскурс.

Зато концовка, когда герои, наконец, решаются выдвинуться в поход за мелодией музыкального инструмента — к местонахождению костей и флейты, минуя всяческие такубы, лабарии и камуди, совсем нежданно навевает Жюль Верна: сходным образом колонисты острова Линкольна двигались в финале его романа вдоль провода — к открытию жилища капитана Немо. Как говорил чернокожий старина Наб — а ведь им тоже было тогда не до шуток: («- Что это значит? — вскричал Наб. — Уж не черт ли это звонит?»).

Итого: роман ужасов, который подойдёт тем, кто ужасы не любит. Вполне мог бы быть опубликован в журнале «Вокруг Света» без каких либо купюр, но не судьба. Однако, книга уже тем познавательна, что этот автор был знаком с духами Карибского бассейна не понаслышке, и он не читал чужие справочники или путевые заметки — всё дело в том, что он сам из Карибской страны...