Эрнст Юнгер «На мраморных утёсах»

Маленькая такая книжечка, которая — во всяком случае, если верить аннотации — попыталась поднять большую проблему.

Было некое карликовое государство — Большая Бухта. Его жители очень любили повеселиться и питали большое пристрастие к красоте и утончённости, особенно рассказчик и его брат — ботаники по профессии, очень часто ссылавшиеся на Линнея. Соседствовали они с Кампанией, жители которой были далеко не такими цивилизованными. В общем, опасное соседство. А ещё был некий Старший Лесничий, который хотел дорваться до власти и — опять-таки если верить аннотации — очень ненавидел всё красивое. Видимо, чтобы задушить эту самую красоту на корню, он к власти и рвался. Потому что других причин для себя я не уяснила, увы. Зато очень хорошо уяснила, что красоту он в то же время очень любил. По-своему, разумеется. Ведь понятие и мерила красоты у каждого свои, но зачем знать об этом автору, рисовавшему картину девяностых годов в Этой Стране задолго до их наступления, сдобрив повествование ОБИЛЬНЕЙШЕЙ демианщиной? Ну да это всё лирика. Своих целей, как я понимаю, Старший Лесничий добился и задавил Бухту мацой. Ушли в прошлое весёлые свадьбы, похоронные обряды, наслаждение родными пейзажами...

Честно, ни сюжет (слишком героический для антиутопии и слишком пресный для героического фэнтези), ни тем более язык повествования не вдохновили. Но даже тут попадались довольно живенько и красиво (в духе героического фэнтези) описанные ситуации. Книжку вытащила сцена, в которой Эрио — маленький сынуля рассказчика от девки, которой рассказчик не видел ни до того, как с нею переспал, ни после, — при помощи чёрненькой магии натравил змей на полчище врагов, сжёгших родную хату. Это было колоссально!!! (шёпотом: «хотя и очень в духе сказок братьев Гримм и прочих Гауфов, но почему бы и нет?»)

Не зная ничего о жизни автора и истории создания романа, книжку эту можно прочесть как «фэнтези» или «историческую фантастику» отстранённо- романтического плана. В Рутовом ските на мраморных утёсах, разделяющих карликовые государства Кампанья и Большая Лагуна, живут два брата-натуралиста – собирают гербарии, читают и рисуют. Не только интеллектуальную жизнь ведут, «среди виноградных лоз и вин» не прочь и поразвлечься в долине… Результат – мальчуган Эрио, сын рассказчика, с младых лет умеющий (а всё бабушка!) «разговаривать» с гадами-змеями. Когда-то братья участвовали в военном походе Пурпурных всадников, и лишь затем стали заниматься растениеводством. «Растения тоже хотят что-то сказать нам, но нужно ясное сознание, чтобы понять их язык». Ботанико-пейзанская утопия разворачивается на фоне странноватой географии: рядом с Польшей и Британией – Боданальпа и Альта Плана. Имена тоже нерядовые – Лампуза, Фортунио, Эгор, князь фон Сунмир; наряду с «машинами» (авто) упоминаются и «пергаменты»…

С первых страниц ясно, что это повесть давних лет, сейчас так не пишут. Любители неторопливого чтения могут насладиться описаниями природных явлений, жизни растений, животных, крестьян. «Знакома щемящая грусть, которая охватывает нас при воспоминании о временах счастья…» К сожалению, перевод довольно часто заставляет читателя «нырять» на возможно/плавном течении мысли автора. Примеры: «Когда свободный дух учреждает себе резиденции господства, автохтоны всегда присоединяются к нему»; «сеть таинственностей, которая обтягивала границы твёрдого порядка»; «он заключил нас в своё сердце»…

Устоявшаяся жизнь, в которой «всё бесценное даётся только случайно» и «любая теория в естествознании вносит свой вклад в генезис», даёт трещину, когда к власти начинает рваться Старший лесничий, принадлежащий к тайному ордену «мавританцев». Интересная подробность для «фэнов», оглашённая повествователем: «Мы часто видели его на конвентах и иногда ночью бражничали с ним»! Облако страха предшествует «Страшному» лесничему: «Он отмерял страх малыми дозами, которые постепенно увеличивал и целью которых был паралич сопротивления». После открытого бунта в Кампанье начинаются беспорядки в Лагуне, затем – «надев личину порядка, целиком воцарился ужас».

Не любил Лесничий ни городов, ни крестьянских усадеб, ни келий поэтов –«глубоко заложена ненависть к прекрасному, пылающая в подлых сердцах».

После его жестоких расправ остаются отсечённые мёртвые головы, кисти человеческих рук, сладковатый запах разложения — над подвалами жестокости высятся «гордые замки тирании». Можно и запутаться в сплетении неясных интриг «мавританцев» и Бракмора, в противостоянии

людей и «лемуров, отринувших человеческие права и человеческие установления»… Тут и «зеркало Нигромонтана», фокусирующее солнечные лучи до испепеляющего огня, и битва двух собачьих свор (напоминающая «Дикую охоту»), произошедшая после призыва народного вождя Беловара к борьбе. «Мы охотно вспоминаем о своих величественных днях, но нам не следует обходить молчанием и те, когда власть над нами захватывало

низкое» — размышляет повествователь.

Предпочитая на словах «пасть со свободными, чем подниматься к триумфу с холопами», братья – тем не менее – когда «лесной сброд» стал близок к окончательной победе, погибать не собирались. Своей природной магией Эрио вызывает ланцетных гадюк, которые шутя справляются с лесной собачьей шайкой. В глубокой печали покидают братья родной дом… «Не построить дома, в фундаменте которого не была бы заложена гибель… Мы видели мрачные картины и всё-таки в нас жила новая уверенность»…

Почему издательство, выпускающее априори книги, которые могут «скандализировать» читателя, издало эту вполне респектабельную по нынешним временам повесть? Ситуация станет гораздо яснее, если узнаешь, кто таков этот Юнгер! В издательской аннотации можно прочесть: «Эрнст Юнгер – романтический герой ушедшего столетия, путешественник, учёный, философ, солдат. Участвовал в двух мировых войнах, 14 раз ранен, кавалер высших орденов почти всех государств Европы, друг Пикассо, Хайдеггера, Кокто, Борхеса… Этот яростный и беспощадно красивый текст высокого модерна стал манифестом стиля и борьбы для всей читающей Европы…» Восторгам «торговцев» и переводчика (смотри послесловие) в пику достаточно привести высказывание лишь одного из многих критиков: «Проза Юнгера ужасна – школьное сочинение талантливого члена “Гитлерюгенда”»! Вот вам и зачатки небольшого скандальчика!

Проживший очень долгую жизнь писатель и философ Эрнст Юнгер (1895- 1998) характер проявлял с юношеских лет. Потомственным аптекарем стать не пожелал, рванув с первого курса университета в составе Иностранного Легиона в Африку. Во время Первой мировой командовал ударной ротой на Западном фронте, был не только храбр, но и везуч (как-никак 14 ранений), награждён высшими германскими орденами. Прославился как «певец войны», опубликовав в 1920 году свой дневник «В стальных грозах»: не скрывая её ужасов, считал войну замечательной возможностью «глубочайшего жизненного переживания»! Оставив вермахт в 1923 году, изучал естественные науки в Лейпциге и Неаполе, по образованию (незаконченному) зоолог, собравший замечательную коллекцию в 30000 жуков!

Претендуя на высокую эстетическую культуру, не вступил ни в одну из реакционно-реваншистских писательских групп, в 1933-м отказался вступить в фашистскую Прусскую Академию искусств. Это при том, что книги его «проникнуты милитаристской идеологией»; в советской критике середины прошлого века не было ему характеристики, кроме «апостол фашизма и реваншизма»! И основания для этого были, во время Второй мировой Юнгер вновь (в 45-50 лет) в армии – командовал штурмовиками, затем работал в штабе Роммеля в Париже. После войны (ну конечно) опубликовал дневники военных лет «Излучения» (1949), и никакого «покаяния» там обнаружить не удастся!

В 1938 году Юнгер задумал книгу «Королева змей», в итоге превратившуюся в роман-притчу «На мраморных утёсах» (1939) – символично-аллегоричный. В то время автор отрицал какие бы то ни было аналогии Лагуны/Кампаньи с Третьим Рейхом, но они так и напрашиваются… Но вот по Юнгеру ботаники-отшельники призваны были олицетворять лишь непоколебимую силу абстрактного человеческого духа! Вдвойне странно – ведь они просто покидают страну, разорённую ордами Старшего лесничего. Слава богу, произведение (отчасти даже вопреки автору) неоднозначно, его можно рассматривать и как «завуалированную критику диктатуры», и как «аристократическую оппозицию фашизму»; или просто «эльфийское фэнтези» писателя-середняка, пытавшегося оставаться человеком даже в гитлеровской Германии.

Евгений Воропаев в «Послесловии переводчика» не скромничает: «Перед нами роман-провидение и концепция жизни в глубокой гармонии с природой и культурой, жизни, открытой тайне мироздания, трудолюбивой, а главное, лишённой низкого страха…По мысли автора, человеку, чтобы приблизиться к свободе, нужно освободиться от страха…» Юнгер не раз разъяснял свою позицию во многих дневниковых записях; делал он это потому, что в романе чётко выраженной позиции автора обнаружить не удастся. Отсюда и издательский парадокс, ведь «текст бросал вызов», но тиражи хозяйственным способом допечатывала армия (немецко-фашистская)!

По Воропаеву: «Хотя Юнгер выказал несомненное чутьё подводных течений истории, “Мраморные утёсы” останутся в первую очередь языковым шедевром высшего уровня, а их автор – неподражаемым стилистом». Тогда получается, что Воропаев не справился с непосильной задачей перевода «самого поэтического произведения Эрнста Юнгера»… С переводами романов на русский немецкому мыслителю не везёт… И повезти вряд ли сможет, его беллетристика недовразумительна и схематична; интересны романы лишь просвечивающимся в них символическим планом, мощью масштабных проблем, рассматриваемых с высот «позднебуржуазного нигилизма».

До этого было лишь две попытки перевода романа «Гелиополь» (1949) — странноватой смеси античных реалий с приметами века ХХ/ХХI-го… Единственная рецензия носила символическое название «Гитлер в Городе Солнца»! «Гелиополь» (он же «Гелиополис») возник в русле послевоенных антиутопий, показывающих, что за комфорт человеку придётся платить потерей души и сердца, а будущее сулит всё меньше шансов на благополучное разрешение конфликта между властью и человечностью, порядком и личной свободой. Похоже разработана тема в романах «Стеклянные пчёлы» (1957) и «Оймесвиль» (1977). Где и как установить

границы порядка и насилия, свободы и произвола – от решения этого вопроса зависит по Юнгеру модель будущего мироустройства. И уж в этом-то философ прав на все сто!

В послевоенные годы футурология, мифология, история земных цивилизаций становятся ведущими темами эссеистики Юнгера. Малым «Евангелием» его становится книга «У порога времени» (1959), рассматривающая социально-политическую историю как звено в общем гео-биологическом развитии планеты. А уж в семидесятые Юнгер пользовался большим влиянием не только в ФРГ, но во всей Европе: он получил премии Шиллера и Большого Золотого Орла, парижский журнал «Магазин литерер» посвятил ему в 1979 году специальный номер, назвав одним из лучших писателей немецкого языка.

Не обращая внимания на назойливый «пиар» и попытки скандализации, рекомендую просто почитать Юнгера; ведь в его беллетристике что-то есть с точки зрения философии, с точки зрения литературы что-то есть и в его философии.

Если б не долгострой, эта книга так и валялась бы недочитанной. Почти 3 года назад я бросила ее с мыслями «может быть, через пару лет», и благополучно сохранила о ней воспоминания как о тягомотине. Собственно, майский долгострой стал для меня настоящим актом мазохизма, чтение Юнгера вытянуло из меня все жизненные соки, я дважды засыпала над ним, а мое лицо во время чтения наверняка было крайне вытянутым. Чтение должно приносить радость, ящитаю, так что Юнгеру двойной незачет.

Скучное чернушное болото. Будь это десять страниц вместо двухсот – я думаю, мы с автором подружились бы. Отрубленная голова, украшающая забор, которую потом складывают в портфельчик, чтобы позже заложить в фундамент, меня добила. Адские псы, раздирающие на куски людей и себе подобных, полоски содранной кожи и прочие атрибуты охрененно символичны, я верю. Я читала и словно плавала в каком-то кровавом тумане. Никакие аллюзии на свете не могут спасти откровенную скуку.

Читать было тяжело. Я не испытываю проблем со сложными текстами, но Юнгер и переводчик постарались сделать мою жизнь невыносимой. Как я продиралась сквозь эти немыслимо длинные и безвкусные предложения – это отдельная история.

Есть чудесные книги, толстенные и тощие, сложные, как для глаз, так и для восприятия, отталкивающие, но прекрасные. «На мраморных утесах» к ним не относится. Через пару тысяч лет, когда я полечу в хвосте кометы, я снова дам ей шанс.

2013