Дональд Бартельми «Мёртвый отец»

Когда у вас появится желание жахнуть чистейшего, неразбавленного постмодернизма, но чтоб с утра от приемов усложнения не болела голова – возьмите роман «Мертвый отец» Донал(ь)да Бартел(ь)ми (у нас издан в горячем переводе Максима «наше – всё» Немцова). Это короткая, почти как рассказ Хэмингуэя о детских ботиночках, подчеркнуто вне-мейнстримовая и насыщенная постмодернистскими идеями книга о похоронах старого мира.

Старый мир, вернее, все самое хреновое, злое, тупое и разрушительное, что только имелось в старом мире, в «Мертвом отце» воплощает фигура, как можно догадаться, Мертвого отца. Бартелми придает ему эпические-мифические масштабы средней руки великана и наделяет функцией короля-демиурга-тирана-алкобати, самодурно правившего миллионы лет, но по каким-то причинам впавшего в почти-совсем-мертвое состояние. Мертвому отцу приходится положиться на человеческого сына Томаса и артель сухопутных бурлаков в миссии дотащить не желающую окончательно умирать гигантскую тушу до точки божественно-императорского респавна.

Всю книгу люди тащат Мертвого отца куда-то туда по эпически-мифическому пространству, попутно беседуя друг с другом и с Мертвым отцом на общественно-политические, культурно-исторические и житейские темы (немалую роль в истории играют возлюбовница Томаса Джули и ее двойница Эмма, обсуждающие судьбу женщин в мире Отцов). Периодически великан «вспоминает молодость» и занимается то массовым истреблением мимохожей фауны, то геноцидом оркестра, то бахвальством о былом, а Томас постепенно забирает у Мертвого отца атрибуты Отцовства, включая инструменты власти (оружие) и права на власть (документы).

Смыслы у «Мертвого отца» ясные и вполне конкретные, несмотря на намеренную абстрагированность действия (какие-то люди тянут на канате как-бы-мертвого повелителя в неизвестном направлении): правление Отцов, обожествленное Отцами же ради вечного властвования над миром, должно быть свергнуто, а люди должны получить свободу на всех уровнях, начиная с базового: и тело, и разум человека принадлежат только ему самому, а не каким-то там Отцам. Книга полнится рассуждениями о священности Отцовства, о недоступности этого статуса для сыновей, но все это пустые россказни, выдуманные для удержания власти в одних руках – руках Отца, готового и жестоко покарать, и фальшиво облагодетельствовать кого угодно, лишь бы продолжалось и продолжалось в бесконечность его доминирование над другими.

Эти смыслы могут быть применены ко всему множеству отношений «родитель-ребенок», от семейных в паре «папа и сын» через политические в паре «государство и гражданин» до метафизических в паре «Бог-творец и человек-тварь». Они применимы даже к отношениям между модернизмом и постмодернизмом, поясняя деструктивный подход постмодернистов к литературному наследию – это не (только) хулиганство, но борьба за освобождение искусства от деспотических ограничений «реализма». Условно говоря, модернизм пытался усовершенствовать реализм (откуда у Мертвого отца появилась механическая нога взамен утраченной настоящей), а постмодернизм его хоронит, поскольку иного пути к свободе – а значит, развитию, творчеству, жизни – нет.

Постмодернистские смыслы сполна передает не только история, но и язык «Мертвого отца» – по большей части текст состоит из коротких предложений с неполным синтаксисом. Не думайте, что странные конструкции из существительного и деепричастия в русской версии – причуда переводчика, нет, это точная передача стилистических намерений автора, заинтересованного во всестороннем освобождении. Да, с точки зрения литературного языка они ошибочны, но пошел он нахрен, очередной инструмент власти Отцов над людьми: при всех нарушениях языковых норм текст остается понятным, а что еще нужно для борьбы за свободу?

В общем, кайфовая книга, раскладывающая по полочкам, чего, от кого и для кого хочет постмодернизм. На мой вкус, ни капли не сложное чтение, просто нетривиальное и демонстративно игнорирующее нормы. Еще и очень веселое, если настроиться на одну с Доном Б. волну.