Владимир Сорокин «Очередь»

Что продают? Спойлер: об этом мы не узнаем до самого конца книги. Впрочем, тут «дают», а не «продают», т.к. в условиях товарного дефицита позднего совка деньги не есть универсальный ресурс. «Продают» — это когда могут купить, а могут и не купить. Тут сметут в любом случае. А еще есть слово «выбросили» (Как говорил американец из анекдота: «У нас такое тоже выбрасывают»). А еще бывает «срочный выброс»... В очереди даже иногда обсуждают что-то, что касается товара. То подошву, то подкладку, то страну производителя. Но это редко. Тут в основном просто сборник самых обычных житейские разговоров, которые состоялись во время стояния в очереди, что создает иллюзию, что люди вроде как одновременно с болтовней еще и делом заняты. Кроме того, раз мы находимся в очереди, то автору всегда можно сделать перерыв на толкотню и хамство. Честное слово, после длительного чтения унылой переклички оно приносит приятное разнообразие как для читателя, так и для бедолаг, застрявших в этом памятнике советской власти. В итоге имеем сатирический роман про то, что в позднем совке очередь есть фон для всей остальной жизни.

P.S. Эпизодически «Очередь» присутствует в «Сахарном кремле». Там ее ужали до одного рассказа, но суть при этом осталась неизменной: описание нравов общества при помощи длинного диалога двух соседей.

P.P.S. Сорокину, судя по всему, скучно, если с внешним видом текста нельзя сделать что-то необычное (см. рассказ «Отпуск»). Там ему было интересно ставить плюсы в тексте. Здесь у него весь роман в виде одного сплошного диалога.

Ещё одно слово брошенное в очереди, или вернее: запись в книге отзывов.

Собственно, о г-не Сорокине и его виртуозно склеенной «Очереди» говорить много и не хочется: небольшой роман длинной в советскую очередь из сплошного диалога. Однако, чтение не из легких (западный аналог — «JR» Гэддиса). «Очередь» — роман сложный: сплошная речь, неатрибутированные диалоги, выпуклая советская текстура и, во многом, фрактальный логос множества советско-союзных этносов — создают правдоподобный портрет эпохи.

Для 1985 года, Сорокин, нарушает много границ, но и роман-очередь это позволяет. Вся эта огромная, толстая, шипящая змея-очередь как и положено выплевывает фразы — разговорные элементы Платонова, сквернословие, народные прибаутки, странные, изощренные, невнятные диалекты и есть особенный топос романа Сорокина.

Сейчас этот роман памятник эпохи. Ушедших в небытие Советов. Точный, выразительный и одновременно обличительный, и крайне метафоричный. После его прочтения понимаешь, что ты стоишь в вечной очереди за счастьем, любовью, дружбой, верностью, но только находишь людей, таких же как и ты, в огромной очереди, под названием Жизнь.

Первый роман, о тридцатой любови советской барышни, хотя и неплохой поначалу, разочаровал фальшивым и стерильным финалом (задумку понимаю, но никчёмность и пустопорожность от этого никуда не девается, да и деревьев жаль).

Вторая вещь произвела более благоприятное впечатление. По объёму это повесть, хотя для того, чтобы показать абсурд и кафкианскую атмосферу советской действительности хватило бы и небольшого рассказа — но автору, конечно, виднее.

«Очередь» — очень удачная метафора для изображения советского общества — очередь за дефицитом (неизвестно даже, за каким именно) — это чудище тучное, огромное, многоголосое и лающееся во все свои бесчисленные горла. Очередь безусловно московская, поскольку и продукты здесь немыслимые в провинции (возможно даже из капстран — нечто шведское или американское), да и стоящие в очереди чуточку поинтеллигентнее (почти не дерутся, матерятся крайне мало, и даже разгадывают потихоньку кроссвордики). В целом, неплохо. Хотя много длиннот и повторов. Но для воссоздания картины без этого по видимому не обойтись — бессмысленная и беспощадная штука, неизбежная и нескончаемая, как русский бунт.

Сорокин писатель яркий и талантливый, но очень неровный, и он скорее художник, уделяющий большее внимание внешней форме, нежели содержанию, он может вызвать крайнее отторжение у тех, кто не различает автора от его персонажей. Впервые познакомился с его творчеством в конце 1980-х, тогда это не слишком запомнилось, затмилось берговой «Рос и я» (емнип, какой-то альманах — Вестник новой литературы или Комментарии?). Если бы прочитал только слабый, хотя и показательный сборник «Первый субботник», решил бы, что на этом можно и завязать. Идея простая: написать типично советскую графоманию и понемногу свернуть к вещам, которых в стране советской «нет». Тексты слишком слабые и предсказуемые — долбят, как дятлы, в одно и то же место. Тук-тук-тук! Трах-трах-трах!

Автор вполне доступный, но не для всех. Прочитайте для пробы две вещи — «Лошадиный суп» и «Ю» (из сборника «Пир»). Если не оцените, это «не ваш автор».

«Очередь» — весьма своеобразный роман: двести страниц реплик людей, стоящих в одной очереди за какой-то хренью. Очередь, как полагается, обла, огромна, стозевна, с перекличками, с обсуждениями, что и какое дают, с неизбежной мамашей с капризными ребенком, с неизбежными бухариками, с активистами, которые зачем-то записывают твои фамилии на листочек. В общем, кто жил в 90-х, тот поймет (да и сейчас можно такое найти, особенно в региональных отделениях всяких госорганов). Сначала поражаешься тому, настолько точно все это передано: да, люди говорят именно такие вещи и именно так себя ведут, когда стоят в очередях. Переругиваются, обсуждают другие очереди и другие товары, считаются, просят сказать, что они тут стояли, а они пока отбегут, заводят знакомства. Как стилизация это действительно очень здорово, если бы не одно но: объем.

Так и представляю себе, как Сорокин, взявшись за этот роман, устраивал сам себе своеобразный челлендж: сколько страниц в таком духе он сможет написать. Ну, еще десять! Ну, еще несколько реплик. И так выжимал из себя страницу за страницей — ведь надо же еще придать разговорам и некую осмысленность, и реалистичность (что отлично ему удалось). Вполне вероятно, что он даже бился на заклад с друзьями и родственниками, что сделает столько-то авторских листов. Единственная претензия к автору в этой связи: что он заставляет читателя вслед за собой проделать всю ту же работу, по сути. Имхо, для того, чтобы убедиться, что Сорокин *может* такое написать в большом объеме, достаточно было бы, как ни странно это звучит, меньшего объема. При всей легкости и естественности текста романа ни на секунду не забываешь, что перед тобой — результат большого авторского труда.

В начале 1980- гг. на советских экранах демонстрировался фильм итальянского режиссера Л. Коменчини «Большая пробка». В фильме Коменчини гигантская автомобильная пробка выступала как своеобразная модель современного итальянского общества, социума. Сорокинская «Очередь», написанная всего лишь через несколько лет после выхода «Большой пробки» — про то же самое. Данный роман можно рассматривать как своего рода реминисценцию русского прозаика на фильм итальянского режиссера.

Гигантская очередь, сутками простаивающая за неким «дефицитом», не имеющим конкретного названия — концентрированная модель современного Сорокину мира, его своеобразная квинтэссенция. «Очередь» — это роман-гипербола, блестящая социальная сатира. Но главный «интерес» романа Сорокина заключается даже не в мастерски выполненном социальном препарировании действительности. «Очередь» наглядно продемонстрировала, что роман может состоять исключительно из одной прямой речи, из диалогов персонажей, стоящих в одной очереди за магическим «дефицитом». Именно непрерывный поток прямой речи, перебивающие друг друга голоса десятков самых разных героев романа, создают необыкновенный «эффект присутствия», погружая читателя в самую глубину романного пространства.

Сорокин всегда обманывает ожидания тех, кто пытается придать его произведениям социальный смысл. «Норму» многие поняли так, что для описания жизни в СССР нет иной метафоры, кроме поедания дерьма. А ведь, если подумать, персонажи просто его едят, без социологических комментариев — «с идеей» его едят как раз те читатели, которые поняли книгу именно таким образом. Но если они трактуют поедание дерьма именно так — что они будут делать с другими образами многочастного романа, к-рые не влазят в эту трактовку?

Вот и в «Очереди» нет никакой внятной метафоры советского общества, п.что портрет носит настолько обобщенный характер, что в нем исчезает иллюзия смысла. Да, смысл — иллюзия, недостижимая в жизни. Литература не может адекватно отразить жизнь, так как жизнь всегда шире. В литературе смысл воплощен в мыслях и поступках героев. У Сорокина нет ни мыслей, ни поступков, ни даже героев (как нет их и в жизни — все они тают в растворении бытом, превращаются в фон вроде разговоров в очереди. На этом фоне существует уже не литературное отражение жизни, узость и искусственность к-рого понятна и видна автору, а нечто такое, что он пытается зафиксировать средствами не литературы, а языка — не объясняя, а копируя. Поэтому у Сорокина тексты восходят чаще к разговорной речи, чем к литературе — если же к литературе, то в виде откровенно пародийных стилизаций).

Диалог в сорокинской очереди ведут все со всеми, в сумме это напоминает мировую душу из пьесы Треплева в чеховской «Чайке», а остроумный финал приделан... ну должен же быть финал, ибо бесконечное произведение все еще остается недостижимой мечтой. Конечно, чтобы о таком мечтать, надо быть Сорокиным.

А по-моему, в «Очереди» филологический талант Сорокина складывать слова в предложения достиг своего апогея. Писатель создал роман в форме настоящего полилога, без единой авторской строчки — только реплики людей, стоящих в очереди, потому что на прилавки что-то выбросили (причем никто не знает, что...). Люди стоят в этой очереди несколько суток, между ними начинают выстраиваться какие-то отношения, кто-то уходит, кто-то приходит, кто-то нахально лезет вперед...

Именно эта книга стала для меня символом того, что писатель Сорокин может и спорный, эпатажный, мерзкий и его книги напоминают кусок сырого мяса, кишащего червями, но все-таки он чертовски талантлив в обращении со словом, он отличный стилизатор и фантазия у него работает так, что дай Бог каждому:)

Очередь... Для человека, пожившего во времена СССР это понятие не просто «определенный порядок в следовании или в движении чего-либо или кого-либо.» Очередь была неотъемлемой частью жизни каждого советского человека. В очередях не просто стояли. В них общались, знакомились, влюблялись, ссорились. В очередях можно было услышать новости, не имевшие статус официальных. В общем, в очередях жили...

Роман Сорокина великолепно показал эту весьма значительную часть жизни граждан «страны победившего социализма». Неважно, за чем они стояли. Неважно, сколько оно стоило, и было ли необходимо вообще. Они стояли за Дефицитом. И это было оправданием всех этих, добровольно взятых на себя мучений.

Роман состоит полностью из фраз, сказанных людьми из очереди. Из гула толпы. И эти обрывки диалогов и монологов, порой, могут сказать намного больше, чем самое изощрённое авторское описание.

Как всегда, стиль Сорокина безупречен. Фразы и их построение — великолепны. Роман неоднозначный, спорный и «на любителя». В общем, всё как всегда. И, как всегда, высокая оценка.