Лев Успенский «Шальмугровое яблоко»

«Шальмугровое яблоко», вопреки здешней аннотации (раздел публикаций) впервые было опубликовано в одном из советских журналов (в сильно сокращенном виде), и уже позже было включено в сборник «Фантастика 72»

Запомнилось она двумя вещами — во первых, своим названием, а во вторых — вот этим эпизодом:

- это был сильный ход, для меня как для советского школьника, привыкшего к фантастическому реализму и знакомому с жанром фэнтэзи только по сказкам и книгам про Гулливера (и да, «О! Ванга!» — и это тоже :)

Потом, много лет спустя я смотрел популярный фильм «Вспомнить все». Название его было говорящим — я мучительно пытался вспомнить, почему приключения героя Шварценеггера мне так хорошо знакомы :)

И да, еще — было у меня смутное ощущение, при просмотре еще одного известного фильма, что название «Урук-хаи» я где-то уже слышал :)

И я таки не ошибся:

Вот тут вопрос — то ли Лев Успенский читал не изданный в СССР роман, то ли Питер Джексон читал Льва Успенского :)

Вот характерный пример советской фантастики, массово выпускавшейся со времен Алексея Толстого и Александра Беляева. Некий невзрачный и неприметный бухгалтер третьесортной организации в один прекрасный (?) день неожиданно для себя узнает, что в его жизни был период, полностью выпавший из памяти. К нему в руки попадает дневник некоего путешественника, в котором тот повествует о своих приключениях на таинственном острове Калифорния, где растет не менее таинственное растение калав, по легенде излечивающее проказу. Чем больше бухгалтер читает дневник, тем больше ему кажется, что всё описанное когда-то произошло с ним самим...

Идея «тайной памяти» — один из характерных литературных приемов в фантастике. Его эксплуатируют достаточно давно — о подобном писал еще Райдер Хаггард в своих «Копях царя Соломона». Тема амнезии (потери памяти) является ключевой в романах: Роберта Силверберга «Замок лорда Валентина», Айзека Азимова «Космические течения», Филипа Дика «Из глубин памяти», Стивена Кинга «Мертвая зона», Роджера Желязны «Девять принцев Амбера», Иэна Бэнкса «Мост» и прочая, и прочая... Так что герой Успенского далеко не одинок. Но в «Шальмугровом яблоке» бОльшую часть страниц занимает описание обыденной жизни среднего бухгалтера, а не сам рассказ о его приключениях. Да и описан он по журнальному коротко и формально — языком дневника. А подобная «сухость» не вызывает сильных эмоций и, соответственно, симпатии читателя. Тем более, что из повествования невозможно понять, почему герой потерял свою память, отчего он вдруг решился отправиться на остров (без уведомления семьи!) и чем конкретно понравился Златоликой. Как ни странно, но определенное неприятие вызывают даже его хвалебные слова в адрес СССР и Ленина (страна Возлюбивших Всех). Как-то наивно это всё и фальшиво, словно писалось не от души, а под диктовку. Образ главного героя отнюдь не героический: он трусоват, запинается на каждом третьем слове и совершенно не любит свою семью (тут даже дело не в показательно-холодных отношениях с женой и дочерью, а в твердом решении бросить их сразу после третьей весточки с далекого острова). Разве может такая личность стать героем в глазах настоящего читателя?

Словом, у автора не вышло создать ни дух приключенческой романтики дальних путешествий, ни образ настоящего советского героя, готового ради идеалов социализма пойти хоть на край света.

------------

РЕЗЮМЕ: этюд о потерянной памяти и потерянном рае, двери в который еще не захлопнулись. Автор не смог использовать весь потенциал сюжета, создав дешевый и сопливый рассказ о преображении обычного бухгалтера в крутого Индиану Джонса, а потом опять в бухгалтера. Тоскливо и печально творение сие...

А ведь тут есть на что обратить внимание, над чем призадуматься. Тут есть удивительная для советской фантастики того времени вещь – виртуальность, разрыв реальности. Как иначе объяснить то, что происходит с героем повести – его реальность разламывается, через странные события, через обрывочные воспоминания, которые происходят будто не с ним. Вот бейте меня калёным железом, но есть в этом всём что-то от Филипа нашего Дика – этот самый разлом. Конечно, здесь другой язык, другое настроение, другой ритм. Но разве в этом нет чего-то от «Мы вам всё припомним» и множества других вещей американского безумца – рассыпающаяся реальность, и человек перед лицом этого (и здесь довольно подробно – его ощущения, его состояние). Всё происходящее крутится вокруг «разлома», и это примагничивает к тексту – совершенно не ясно, правда это или какая-то странная ошибка, чем это может обернуться, что будет дальше, и если у всего этого будет объяснение, то какое? Странные предметы: эти фрукты, пропадающий дневник, шрам… Объяснение, конечно же, находится (и всё это во вполне понятных для своего времени тонах Жюля Верна, всё это приключение), но автор – мудрый автор! – будто оставляет приоткрытой дверь сомнения, делает как-то так, что реальность, физическая реальность этого объяснения остаётся зыбкой – и в том числе этими странностями, как например, вернувшаяся память строго ограниченная записями дневника. И он, при всей упомянутой мной жюль-верновской ноте, не делает историю приключением со счастливым концом, не закругляет её – доставил ли Бханг-Коноплёв мешки шальмугровых семян туда куда надо, чтоб они спасли тысячи безнадёжно больных людей, рассказал ли он о судьбе тех туземцев, ведущих тщетную войну с захватчиками – одним словом, было ли всё это возможное или невозможное приключение оправданно, может его жизнь разломилась зазря, может зазря погибли шестеро учёных и множество туземцев-проводников – мы этого не знаем и не узнаем никогда. И в этом тоже есть свой шарм, свой изюм, своя какая-то грустная, щиплющая реалистичность. Язык… Язык прекрасен и своеобразен. Чувствуется, что автор старый, ещё довоенный – в нём есть что-то от мастеров того времени (Булгакова, Катаева и других), от другого качества, от другой культуры владения словом. Прекрасный язык – иногда острый, иногда ироничный, но, несомненно, высококлассный (и это вполне понятно, ведь автор – тот самый Лев Успенский, филолог, написавший знаменитые и прекрасные «Слово о словах» и «Ты и твоё имя»)! Даже не будь этого своеобразного и совершенно удивительного (вот не ожидалось прочитать что-то подобное в сборнике фантастики – советской! – 72-го года) сюжета, один этот язык, по-моему, мог бы вытащить всё. А тут и сюжет, и стиль – конфетка, эдакий чудной экзотический плод – должно быть, то самое шальмугровое яблоко.

В повести под шальмугровым яблоком подразумевается плод гиднокарпуса (чальмугра, колмогора, хаульмугра).

Советская фантастика, в свою лучшую пору, т.е. в 60е — 70-е годы, конечно же, в гораздо большей степени была фантастикой, нежели то, что сейчас выпускается под этой маркой. Ведь одним из основных требований при отборе материала к печати было наличие в произведении новых (и интересных!) научно-технических идей.

В этом смысле повесть Льва Успенского стояла особняком, и не только в сборнике «Фантастика-72», в котором была опубликована (по крайней мере, лично я прочитал её там), но в советской фантастике вообще. Каких-то научных, а особенно технических новинок в ней представлено не было. И вместе с тем, смею полагать, что игрою авторского воображения она всё равно превосходит 99% тех опусов, в которых действуют эльфы, орки, маги-чародеи, суперме... (пардон, чудо-богатыри, но всё равно с замашками громил из голливудских блокбастеров)

Автор сумел поместить а) не совсем обычное расстройство личности и б) путешествие в экзотический мир — в жизнь заурядного (в общем-то) питерского интеллигента, в самый обычный (в смысле его массовости, распространённости) послевоенный ленинградский быт. Он так сплёл две линии судьбы героя, что на этом примере могли бы учиться многие нынешние авторы. А также — учиться мастерству описаний и вообще языку. Описания и язык — завидные.

Однажды некто находит на карманном ноже пылинку дальних стран, и... Однажды в дверь таверны «Адмирал БенБоу» стучится моряк, и... Именно так и должна начинаться добротная приключенческая повесть. Итак, однажды заурядный ленинградский бухгалтер находит в кармане шальмугровое яблоко, и...

Первый раз я читал эту повесть очень давно, в детстве, и бы весьма впечатлён. Но ирония автора прошла как-то мимо меня. А ведь многие детали позволяют заподозрить его в литературном хулиганстве — и, по тем временам, иногда довольно рискованном. Например, термин «страна, где всех любят», который аборигены используют в качестве описательного названия Советского Союза. Режьте меня, но не поверю, что милейший и умнейший Лев Васильевич написал это с серьёзным выражением лица. Да не пародия ли это? Опасные приключения на далёком тропическом острове, любовь прекрасной туземки к бухгалтеру артели «Ленэмальер-Цветэмаль», таинственная и полная потеря памяти главным героем, и наконец — сбывшееся мистическое пророчество: нагой бог О-Ванг среди изобилия и плодов дуриана на складе Военфлотторга... Разумеется, для автора, согрешившего в юность авантюрным романом «Цвет лимона», всё это совершенно неудивительно.

Кстати, о существовании плодов дуриана — умопомрачительного вкуса и фантастической вонючести — я впервые узнал именно из этой примечательной повести.

Одна из немногих фантастических повестей «запавшая» (в душу? в память?) еще в те стародавние времена, когда сборник фантастики (ежегодный) — был единственным, что попадалось в руки. А «шальмугровые» яблоки, попавшие в руки главного героя и его «раздвоение» личности. Вроде — обыватель, живущий интересами и герой. Правда, так и непонятно, ушел ли он к своей «золотоликой»?

В СССР фантастику было писать непросто, многие темы находились под негласным запретом. Поэтому чаще в произведениях было много приключений и психологии, а непосредственно фантастики совсем чуть-чуть.

Вот и в данной повести ее немного. Главный герой, простой советский бухгалтер, начинает получать странные подарки. Пытаясь в них разобраться, он находит доказательства своего участия в некой экспедиции на мифический остров Калифорния, за ценными плодами очень редкого растения. Хотя сам он уверен, что ничего подобного в его жизни не происходило. Но постепенно память возвращается.