М. Джон Харрисон «Курс сердца»

Вообще-то на самом деле этот роман — лучшее, с некоторым отрывом, переосмысление гностической философии в современной европейской литературе, — можно считать вбоквелом более позднего цикла, Кефаучийской трилогии, по той простой причине, что городской сумасшедший и по совместительству волшебник Йексли, действующий в «The Course of the Heart», есть не кто иной, как Спрэйк из «Light» (хорошо видно из сравнения с рассказами, откуда оба романа переписаны). Довольно обидно, что Харрисон его перекрестил, убив попутно отсылку к валентинианским гностикам (впоследствии такой же трюк, но менее болезненный, будет проделан с Джеком Серотонином из «Туризма» для «Nova Swing»): как вбоквел романов о Тракте Кефаучи «The Course of the Heart» вполне адекватен, производя то самое впечатление надломленной кривозеркальной реальности, за какое Харрисона часто и ценят. Роман, в отличие от «Вирикониума» и тем более трилогии Кефаучи, полностью фэнтезийный по сути своей, даже к альтернативной истории его толком не отнесешь; впрочем, если принять незадачливых товарищей Спрэйка-Йексли по магическому ритуалу прокола Плеромы за шизофреников, то жанровый классификатор книги резко замуарит, как это для британского мейнстрима Новой Волны зело характерно (см. эталонный в данном отношении роман Приста «The Affirmation», где использован аналогичный сюжетный ход с романом в романе, через посредство которого реальность основного сюжета расшатывается и переосмысливается).

А еще «The Course of the Heart» местами весьма зануден (и мрачен): по сравнению с ним даже самый скучный мейнстрим Йена Бэнкса, вроде «Крутых подступов к Гарбадейлу», или недопеченный каравай Набокова, наподобие «Оригинала Лауры», триллером покажется. Харрисон, признаться, мастер выставлять повседневную реальность такой гадкой и постылой, что хоть в петлю лезь, хоть святых выноси; особенно хорошо это у него получается на материале городков Мидлэндса. Кстати, не менее беспощаден он и к инклингам Кембриджа купно с их новейшими последователями, ловящими «полароидом» отблески света Плеромы на потрескавшихся стенах общественных туалетов. Роман в целом можно рекомендовать тем, кто, как я, плюется от «Хроник Нарнии»: у Харрисона хорошо показано, что бездумный шаг за дверцу платяного шкафа обычно уносит ученика чародея в световой колодец глубиной до самого сердца вещей, и за стук этого сердца легко принять шум пламени в крематориях Аушвица.

Ну что ж, спасибо и на том, что Харрисон преодолел кризис среднего возраста, в котором все это явно писалось, и спустя тридцать лет неожиданно вернулся в космооперу с Кефаучийским циклом. Но эту книжку ни в коем случае нельзя читать, если у вас проблемы, иначе попадетесь на удочку блестящего стилиста Майки и станете лишь ближе к его увечным психически кембриджским нытикам. Сходный эффект в британской литературе наблюдается еще, помимо Бэнкса, у Айрис Мёрдок. Все эти авторы бесспорно заслуживали (или заслуживают, говоря о Харрисоне, который по шведским королевским меркам еще вполне себе среднего возраста автор) Нобелевской премии: в ее комитете как раз такой мейнстрим и обожают. Но... «В очередь, сцуки, в очередь!»

Бессмысленная мистика с элементами грязного секса. Ничего ни взять, ни осмыслить.Иногда , а сейчас и часто писатели красуются, описывая ужасы современного мира и сгущая их, но как-то у них получается обтекаемо что ли. Харрисон , если и описывает, то предельно сгущая краски на самых животных рефлексах человека, от которых человек не может освободиться из-за генетики развития, но всегда скрывает, дабы жить прекрасным.

Идея сюжета о Сердце и Плероме — какая -то муть -ничего конкретного.И если бы видения не посещали двух человек , а только одного, сказал бы, что это помешательство разума индивида.А так групповое помешательство.

Сюжет — в основном о человеке перед смертью, его переживаниях и боли.