Эмиль Золя «Мечта»

Что это было?!

Это настолько приторно-слащаво, что дочитал с величайшим трудом. Дичайшая смесь туповатой сказки с дотошным описанием ремёсел и интерьеров. Причём ремёсел старинных, никак с эпохой не связанных. Сферический конь в вакууме, как говорится. Мда...

Нет, есть, конечно, неплохие эпизоды, качественно или, если угодно, «великолепно» сделанные. Стирка, например, или тень в саду. Но в целом... язык не поворачивается назвать эту поделку литературным произведением. Не уверен, что автор сам высоко оценивал получившийся результат, если судить по цитатам из писем.

«Таким образом, дело пойдет о новом отростке «Ругон-Маккаров», который пересажен в мистическую среду и благодаря специальному уходу окажется видоизмененным. Это научный опыт; но вот что составит любопытную особенность произведения: его можно дать в любые руки, даже в руки молодой девушке. Это поэма любви, но любви насквозь целомудренной, любви под сенью старого романского собора.» (от 22 января 1888 г.)

«Боюсь, что оно получится немного прямолинейным и банальным, но я хотел банальности сюжета, потому что все достоинства романа должны заключаться в том, как он будет сделан.

Меня часто упрекали, что я не интересуюсь потусторонним, вот почему я решил в моем цикле «Ругон-Маккары» отвести место «Мечте». Много лет назад я задумал написать книгу, подобную «Проступку аббата Муре», чтобы этот последний роман не стоял особняком в цикле. И оставил пустое место для этюда о потустороннем. « (от 5 марта 1888 г.)

«Точно так же я долгие дни до изнеможения читал «Золотую легенду»…» (25 мая 1888 г.) (Заметно, да. И потом пересказал всю книгу, ага).

Ну не знаю... Для классической сказки слишком затянуто, явно не Андерсен.

Лучше бы не читал.

Золя, видимо, решил написать свою святую, причём ещё и весь ход её мыслей в процессе становления таковой описать. Своё желание вложил в маленькую девочку, которая перечитала сборник христианских преданий «Золотая легенда» и, восхищаясь юными мученицами, сама создала себе мечту о чуде, которое её непременно ждёт. А воплощение мечты происходит со всеми главными атрибутами: страдание, в данном случае от невозможности быть вместе с любимым, и отречение от желанного во имя смирения, даже если это равносильно смерти.

Действие происходит в небольшом городке, с которым автор связал красивую историю про знатный род, представитель которого когда-то с высшей помощью лечил людей от чумы поцелуем. Здесь нет Парижа 19-го века, нет и его политических игр. История девочки Анжелики происходит как будто бы вдалеке от всего и вне времени, как и должно для притчи. Нет здесь и большой связи с семейством Ругон-Маккары, она здесь используется лишь как «приправа» к первородному греху — все проступки и низменности, якобы текущие в крови главной героини, дарующие ей вспыльчивость, гордость и непокорное желание быть счастливой, несмотря ни на что (а это не для всех оказывается, хороший вариант), должны быть ей преодолены и отвергнуты.

Все второстепенные персонажи в книге используются либо как способ подчеркнуть, что лишь в послушании можно обрести «правильное» счастье, либо используются как инструмент для того, чтобы эта истина была воспринята и Анжеликой. Здесь и её приёмные родители, неспособные завести своего ребёнка из-за того, что построили свою семью наперекор матери, и представитель того самого славного рода, обретший ребёнка, но потерявший его мать, из-за чего удалился в смиренное богослужение, где и был если не счастлив, то спокоен, пока судьба не вернула к нему сына. В последнего и влюбляется главная героиня, а он уже как раз тот инструмент, с помощью которого исполняется её мечта. Это ясно видно по концовке, где Золя не даёт и намёка на его дальнейшую судьбу и переживания, ведь он уже стал частью чуда Анжелики — исполнил своё предназначение.

Не знаю, разделял ли Золя мораль своей притчи или это просто концепция без претензии на мораль, думаю, что не так уж и важно. Читается «Мечта» с улыбкой, главным образом, из-за наивности и детской простоты образа Анжелики. Периодически проявляющая себя фиксация автора на девственности, встречающаяся не в первой книге, для меня странновата, но не так чтобы портит впечатление. Тяжело не влюбиться в искусство и ремесло вышивания после этой книги, а ещё Золя очень атмосферно описывает христианство и всё, что с ним связано. Такое благоговение испытываю не часто.

Интересно.

На сей раз Золя уводит линию повествования и от Парижа, и от Плассана. Хотя названия и того и другого пару раз всплывают в книге, но так ненавязчиво и буквально впроброс, что кажется, что автор нарочито ввёл их в текст романа, дабы привязать события к Ругонам-Маккарам.

Опять мы волей автора сталкиваемся с религиозно окрашенной темой, опять перед нами мелькают фигуры в сутанах и рясах, соборы и другие церковные здания и сооружения, опять кто-то экстатически верит и страстно молится... Однако поскольку всё это исходит из под пера Золя, то и тема не кажется уже вторичной и навязчивой, и все описания нескучны.

В принципе, отчасти сюжет перекликается с романом «Проступок аббата Муре» — молодые юноша и девушка, зарождение страстной любви, препятствия и преграды, томления духа и томления тела, и даже хэппи энд со знаком минус. Не знаю, для чего Эмиль Золя решил спустя 13 лет ещё раз пройтись по однажды уже использованному сюжету, видимо были веские причины и основания. Но для нас это не так и важно, потому что если отбросить в сторону все эти умствования и оставить в чистом осадке только чтение великолепно выполненного литературного произведения, то и удовольствие получается чистым и полным.

PS Но вот если рассмотреть всё происходившее в романе с точки зрения визуализации мечты, то картинка получается впечатляющая...