Сюсаку Эндо «Скандал»

Эндо в каком-то смысле уникальный писатель; рожденный в Токио христианин, ему удалось невозможное: умопостижение разума как японского, так и европейского, западного. На моей памяти это первый случай, когда художественная литература исследует сексуальность с христианской перспективы, делая это невыразимо глубоко, бесстрашно соприкасаясь с гнусностью.

“Скандал” был воспринят критикой со скандалом. В цензурируемой массовой культуре вообще очень мало вещей, как-то связанных с уродством сексуальности. Подумать только – в глазах зрителя декриминализирован и наркоман (вся проза Ирвина Уэлша), грабитель и, в довесок, убийца (“Схватка”, книжный Том Рипли), даже маньяк (“Декстер”, циклы Харриса о Ганнибале Лектере) – но не педофил и насильник. Люди могут невзначай бросить: “чёрт, я убил бы его!” – но никогда “я растлил бы его малолетнюю дочь”. Сексуальные девиации и сейчас отталкивают обывателя сильнее насильственного убийства, и этому есть причина: носителей перверсий больше, их получается скрыть и даже тайком вызволять из сознания. Про “дисбиоз” психики, зажигающий страсть к убийству, такого сказать нельзя. И, наверное, оттого человечеству так уж сложно заговорить об этом, признать, что даже в мёде таится яд – и добродетельный человек хранит неизвестно что. Смелость Эндо, с мукой высвобождающего (но не поддающегося им!) терроризирующие его навязчивые желания, которые христология (и здоровое общество с ней) толкует как дьяволово – запредельна.

Отправной пункт романа кажется отходной к Джекилу с Хайдом Стивенсона: прозаик-христианин, страничное альтер-эго Эндо, отягчается слухами о посещении им злачных борделей Синдзюку. Сугуро, ведущий кроткую, упорядоченную жизнь, впадает в бешенство, клянясь покарать чернителя.

Многозначимо, что герой – писатель. Пускаясь плутать во мраке тёмных людских соблазнов, запечатлевая грех, он вынужден переживать его сам, и Сугуро считает, что это подтачивает душу (как по Фолкнеру: “лишь один только взгляд на зло разлагает”). Но вот вопрос: откуда художник черпает представления о грехе во всем их многообразии, как не из самого себя? Эта страшная мысль как бы выдавлена на обочину сознания Сугуро, которому – я не отрицаю этого – очень, ОЧЕНЬ хочется оставаться нравственным. Как прежний христианин, я сознаю, о чем заговариваю.

Тайный двойник Сугуро – результат метаний последнего. Неслучайно сквозь текст проносятся строки “Божественной Комедии”:

“Земную жизнь… пройдя до половины… я очутился в сумрачном лесу…”

Свидания по касательной с безнравственным антиподом катализируют загнанные в угол подсознания волнения писателя. То миропонимание, которое Сугуро трепетно для себя строил, нравственный эхолот, по которому привык жить, начинают вызывать у него сомнения. Сугуро коррелирует себя с иностранным святым отцом, миссионерствующем в Японии; для Сугуро он – баловень судьбы, ведь не испытывает сомнений, видит в людях только хорошее. И если это – не результат веры, а итог биохимических посылок, на что надеяться человеку, который хочет быть нравственным – но не может? Какова роль биологического программирования в формировании человеческого Я? Есть ли смысл противостоять ему, если задавленные материи неизбежно выливаются в Бессознательное? Понятно, что бытие определяет сознание, но как объяснить, что пережитые разными людьми одинаковые моральные удары закаляют личность одних и надламывают бытование иных? А другие и вовсе живут беспечально, не имея поводов к озлоблению – но лелеют в себе при этом истинное, первородное зло…

“Я заблудился в сумрачном лесу… утратив правый путь…”

Сугуро падает в грех, понимая это чересчур поздно. Он даже не несет наказания. Но писатель хотя бы признал, что порок угнездился и в нем. И ужаснулся. Многие могут похвастаться тем же?

Хватит ли у Сугуро сил восстать против ночи в своей душе? Эндо предоставляет ответить на это читателю. Выходит, что зло – это мы? Пожалуй, и да, и нет; не стоит истязать себя до востребования. Думаю, мы в большей степени не те, кем вышли, но те, кем себе стать не дали. Чего не выказали и сдержали в себе порой больше, чем великое нами сделанное — то есть невнятие отдельным позывам сознания. Мы должны понимать, что нравственная ценность человека современности заключена в том, чего он не сделал, ничуть не меньше, чем в том, что сделал.

Высшая добродетель заключена в человеческой воле, не помыслах. Наше истинное Я выражает Поступок, а не желание! И Мы можем быть выше того, кем нам предначертано быть. Так ли уж важно тогда – христос ли наш пастырь, или сами Мы – бог для себя. Есть долг перед всей семьей. Есть честь. И есть разрушительный демон, который всегда с тобой. А жизнь – поле битвы с ним…

Классический пример раздвоения личности в преклонном возрасте. Главный герой прожив жизнь наполненную ярких событий в итоге выясняет, что у него остаётся столько всего нереализованного и всё оно оседает в подсознании, чтобы потом вылезти наружу в самый неподходящий момент. Всё по Фрейду. Накопленное в молодости проявляет себя в старости.

Роман очень интересный и захватывающий. Всё время держит читателя в напряжении, как классический триллер. Разгадка наступает в самом конце и она просто ошеломляющая. Думаю книга будет полезной не только любителям триллера или детективного жанра, но и всем тем, кто интересуется психологией.