Гайто Газданов «Возвращение Будды»

Можно услышать (прочитать) мнение, что Газданов – типично французский писатель, писавший на русском языке. Но в том то и дело, что на русском. На мой взгляд, по уровню писательского мастерства, владения языком он приближается к таким нашим классикам, как И. Бунин, В. Набоков и может быть даже Достоевский. Здесь не идет, конечно, речь о каком-либо сопоставлении талантов и творческих манер (особенно, если говорить о Достоевском). Я имею в виду способность автора одними лишь языковыми конструкциями передать действительное внутреннее состояние человека и отображение его во внешнем облике. У Газданова свой собственный узнаваемый стиль, интересный, как мне кажется, любому неравнодушному (и искушенному!) читателю. Этот стиль и язык образуют особый мир, в котором простые, казалось бы, словосочетания, такие как «свирепая нищета», «тяжелая глупость», «мышастый стрелок» или «лирический экстаз» создают странное ощущение сюрреализма при полной бытовой достоверности. Трудно выразить впечатление, вызываемое потоком изысканно замысловатых фраз вроде: «Это был, собственно, не человек,- это было какое-то неузнаваемо искаженное напоминание о ком-то другом, некогда существовавшем». В этом мире заурядный образ, к примеру, полицейского следователя, страстно увлекающегося зоологией, приобретает какие-то фантасмагорические или, по крайней мере, гротескные очертания.

Роман «Возвращение Будды» я назвал бы «медитативным» текстом. Он почти полностью лишен свойственной художественной литературе эмоциональности, хотя на его страницах и в душе главного героя временами бушуют нешуточные как будто страсти. Но все внимание автора сосредоточено на сознании героя, даже если речь идет о каких-то эмоциях. Словно и впрямь мир отделен от него завесой майи. Автор дает своему герою способность испытывать удивительные сильно измененные состояния сознания, которые, однако, собственно душевной болезнью не являются. События в романе длятся в течение нескольких лет, не считая экскурсов в прошлое. Но кажется, что действие происходит в вечном сегодня, лишь иногда равнодушно упоминается смена времен года. Во время чтения в пору самому впасть в состояние отрешенности. Может быть, именно такой отстраненный взгляд на бытие позволяет увидеть в нем какую-то ускользающую обычно парадоксальность, проанализировать чувства и мотивы поступков, совершаемых людьми. Парадоксальность заключена уже в первых словах романа: «Я умер». И весь роман можно рассматривать как некое предсмертное видение – прием, неоднократно использовавшийся разными писателями. Но такая интерпретация была бы, вероятно, слишком наивной, упрощенной, а главное — бессмысленной. А последние строки романа, напротив, говорят о «новой жизни», открывающейся перед героем. «Возвращение Будды» — произведение очень далекое от однозначности. По моему мнению, это один из признаков хорошей литературы, в чем и может убедиться каждый, прочитавший этот замечательный, полный утонченного символизма роман.

В истории Амара, Лиды и Зины Газданов, в какой-то мере, касается и вопросов социального добра и зла. Речь не идет, конечно, о каком-то обличительном пафосе. Скорее, можно говорить об интересном философско-художественном осмыслении автором этой темы. Очевидно, что несмотря на свою «аполитичность», Газданов (в отличие, например, от Набокова) не вовсе чужд ей. Это видно и по следующему роману Газданова «Пилигримы».

В сущности, «Возвращение Будды» — это ответ (один из бесчисленных вариантов ответа) на вопрос о смысле жизни, который, по моему мнению, даёт посредством своего творения каждый истинный художник.

Чем больше читаю Газданова, тем яснее замечаю, что он все время говорит на один голос, причем голос этот принадлежит мужчине без возраста и даже, можно сказать, без определенного пола. Во всяком случае, ярко выраженных «мужских» черт и интересов в его текстах нет, а есть скорее какое-то бесполое умиротворение и даосская равнодушная наблюдательность. Точно так же с возрастом: газданвские рассуждения и рефлексию можно приписать человеку и 20 лет (при условии, что он умен и хорошо образован), и 50-ти. Что больше всего отличает их, так это некоторая вялость, отсутствие ярко выраженного интереса и инициативы не просто жить, а активно участвовать в происходящем и самому двигать какие-то события.

В «Возвращении Будды» это проявляется острее всего. Прикрываясь своей душевной болезнью, герой не живет, а плывет по течению. Вроде бы он студент и учится где-то в университете, но чему именно он учится, на какие лекции ходит и сдает ли экзамены, мы так и не узнаем. У него нет ни женщины, ни постоянного круга друзей — учитывая, что ближе всех он неожиданно сходится с пожилым нищим, внезапно разбогатевшим. Заодно, впрочем, у него нет никаких связей и обязательств, которые дергали бы его, тормошили и не давали закиснуть. И в этом своем мирке рано постаревший для 23 или около того лет герой варится, проводя время за необязательным фрилансом, невнятным университетом, а больше всего — разговорами в кафе со случайными людьми. Ровно до тех пор, пока не оказывается в центре настоящей детективной истории с убийством.

Впрочем, ждать от детективной истории многого не стоит: она вполне в духе Газданова, то есть очень медленная, плавная, с подробным объяснением даже не самих событий, а психологической подоплеки всех этих событий, которое, безусловно, делает честь Газданову, как душеведу, но сводят на нет весь психологический накал. Достоевский мог бы сделать из этого великолепную и страшную драму в духе «Братьев Карамазовых», но у Газданова все идет так же ровно и спокойно, не важно, убили или не убили, поймали или не поймали. До сих пор единственной газдановской вещью, удивившей меня именно в сюжетном плане, остается «Полет», все остальные же со всеми перипетиями сюжета кажутся «только равниной». И это не в укор автору сказано, а как констатацияф факта.

Впрочем, читать и слушать его неизменно приятно: пишет газданов прекрасно, очень гладко, практически безупречно, и рассуждения его все умны и точны (не считая того только, что в основном те герои не стоят и таких рассуждений), но главное все же в нем вовсе и не содержание, а эта убаюкивающая медитативность текста, от которого, несмотря на это, не устаешь.