Юрий Буйда «Жунгли»

Существуют такие книги, которые и написаны красиво, и сюжет захватывающий, и вообще книга сама по себе хороша — но высоко оценить ее рука не поворачивается по разным причинам. В том числе и этот сборник Буйды. Уж слишком черно всё в этих небольших рассказах.

Не знаю, с чем связано это решение автора (а книга являет собой именно авторский сборник), но из 17 рассказов 16 написаны в 2010 году, и лишь один — первый — в 2000. И лишь он, первый, несёт проблески доброго и хорошего. Или заманивает читателя призрачными надеждами..? Дает зыбкую веру в будущее, которую следующий же отрывок про жителя Жунглей забирает сразу, безапелляционно и резко.

Рассказы рождают множество эмоций у своего читателя, показывая нам весь спектр эмоций персонажей. Любовь, привязанность, родительские чувства, жалость, сочувствие, страсти и желания. Но все они изуродованы, изувечены и измазаны в том, к чему я, как и любой другой читатель, не желаю иметь отношения.

Те, о ком рассказывает Юрий Буйда, — опустившиеся и надломленные люди, с самых темных дворов и грязных улиц. Убийцы и воры, садисты и шлюхи, наркоманы и алкоголики. Один словом — люмпены. Кто-то держится за свои принципы, пытается выкарабкаться из этой ямы, кому-то это даже удается, но большинство засасывает болото Жунглей (Так и хочется на этом моменте затянуть песню «Прости меня, мама, хорошего сына...», но, боюсь, нарушу трагичность рецензии). Самое жуткое для меня лично, это даже не их образ жизни и привычки. Это тот факт, что свой путь они не выбирали сами — они просто не знали другого. Через один воспитаны в неблагополучных семьях, воспитаны в нищете, предоставлены сами себе. И это в лучшем случае. В худшем речь уже о детском насилии, в том числе и сексуальном, о детских домах, о психически нездоровом окружении, о насмешках и травле взрослыми и сверстниками. Для персонажей Буйды в порядке вещей трахаться напропалую за блага и просто так, убивать для собственного удовлетворения, воровать для выживания, продавать близких за мелочь и... мечтать о счастье.

Практически все рассказы — это жизненные зарисовки, в которых автор не делает никаких выводов, оставляя это на откуп читателю. Он просто фиксирует случившийся факт, рассказывает о жизненной ситуации или разворачивает подробности уже известного поступка. Красочным, живописным языком, в котором и мат к месту, и ругань не заметна, когда начинает доходить о чём речь...

А последний рассказ, «Про электричество», оставляет читателя в растерянности, отдавая магическим реализмом. И сам писатель заканчивает свою книгу словами — Вот, пожалуй, и всё. Больше я ничего не знаю.

Я могу лишь предполагать о намерениях создателя сего. Возможно, Буйда хотел вскрыть всю грязь общества, чтобы мы посмотрели прямо на нее, словно на жуткое непотребство, свершившееся у нас на глазах, когда уже делать вид, что не заметил, поздно. И не позволили бы такому случиться в своей жизни.

Позволю не согласиться с определением жанровой принадлежности текста «Жунглей», как роман. Это цикл рассказов, объединенных общностью места и персонажей. Жунгли, Жукова гора, Кандаурово,тяготеющие не столько к Москве (в которую Жунгли, — под официальным названием Вторая Типография, — и входят территориально), сколько к Чудову (маленький городок километрах в пяти к югу от Жунглей). Город Чудов — он же Город Палачей (так был назван роман Юрий Буйды, ставший, после публикации в журнале «Знамя» в 2003, не только одним из самых ярких литературных событий года, до и пожалуй «эталоном» современного российского романа в жанре магического реализма). Кстати, этот роман тоже разбит на «рассказы». А эталонностью магии текстов Юрия Буйды можно полностью насладиться и в «Жунглях».

Вот уже третье десятилетие Юрий Буйда «сшивает» свои великолепные тексты, а, по преимуществу, рассказы (по моему мнению, он на сегодня лучший рассказчик в современной русской литературе), в основном в два цикла (а каждый цикл это единое и постоянно пополняемое, живое пространство, с всеми метаморфозами и перерождениями «живого» организма) — «прусский цикл» (сборник «Прусская невеста» ,возросший до сборника «Все проплывающие», роман «Кенигсберг», автобиографическая фантазия «Вор, убийца, шпион», ....) и «чудовский цикл»(«ещё» роман «Город Палачей», «вылупившийся» из текста 1989 года «Птичье дерево» ( вернее из структуры мифопостроения, структурной матрицы), сборник «Жунгли», роман «Синяя кровь», повесть «Яд и мёд» (продолжающий фантастическую магию рассказа «Аталия» — чертовски завораживающего текста) и россыпь рассказов в журналах последних лет, например «Мерзавр» и подборка «Йолотистое моё йолото» и пр....)

Принято (тренд вот такой сейчас) говорить о «мирах» различных авторов — мир того, мир сего.... Но, вот в чём штука, — мир не может крутиться вокруг одного героя и, притянутых к нему событиями, остальных персонажей, — это далеко не мир.... Ведь любой мир зиждется на мифе и, по «гамбургскому счету», по целостности и непротиворечивости «мирообразующего» мифа,по силе эпичности любого рассказа Юрия Буйды, в сегодняшней большой русской литературе, — а Юрий Буйда это «очень большая» (выверенный и безукоризненный стиль, и невероятный объём мыслящей и непротиворечивой, — в своих координатах, — «миросозерцательности») и «очень русская» (мало кто из нынешнего поколения писателей унаследовал «такое» великолепие русского языка) литература, — можно, без всяких оговорок, говорить только о Мирах Юрия Буйды: где и Прусский Мир и Чудовский Мир, и Мир Нечто (вспомним хотя бы феноменальный текст роман «ое животное»).

Но вернемся в «Жунгли» — если в Городе Палачей это скопление пыльных одноэтажных домиков, где издревле селились палачи и их потомки, отделенные от Африки (Африка? что за Африка? — для снятия подобных вопросов, настоятельно рекомендую изучить «матчасть», а, именно — приглашаю на страницы романа «Город Палачей») рекой, то в «Жунглях», Жунгли и город Чудов уже «разъехались» на пять километров, — но на то и магия «животворящего» мифа и приличествующей ему магии магического реализма. 17 рассказов — и, если, на первый взгляд, — только на первый взгляд, — первые два рассказа, «Лета» и «Казанский вокзал», как бы «выламываются» из тела сборника, — то это ощущение очень обманчиво: надо просто , ну, не совсем просто, а медленно и вдумчиво их перечитать, будучи уже «отягощенными» содержанием всего сборника. И окажется, что эти два рассказа это два входа из внешнего мира в «Чудовский Мир», а соответственно и выхода, для, скажем так, «вершков» и «корешков» Мира Города Палачей.

Магия Юрий Буйды заключается и в том, что любой его текст предназначен не столько для прочтения, сколько для бесчетного перечитывания — для «вживления» в этот чудесный и страшный (как любая реальность) мир.

Юрий Буйда продолжает радовать. Причём словечко «радовать» отражает конечно же совсем не ту гамму чувств и отношения к книге, которые спровоцировало, вызвало и пробудило чтение. Потому что как можно радоваться чему-то жутко горькому, безумно огорчительному, безгранично распущенному, неизлечимо больному, фотографически точному и документально бесстрастному, как запечатленная равнодушным фотообъективом картина кровавого убийства или унизительного надругательства. Когда человеческие тела бесстыдно обнажены и распластаны в самых выпотрошенных позах, когда любовные страсти превращаются в полуживотные соития и содрогания; когда вынимается самое нутро и рассматривается на холодном глазу, когда...

Но это только кажется, что глаз у Юрия Буйды холодный и равнодушный. Потому что вот уже четвёртая его книга переходит в категорию прочитанных, и с каждой новой его книгой крепнет убеждение, что Буйда для того только и показывает нам картины нашего же мерзейшего хамства, нашего же запустения и в жизни и в мыслях и в чаяниях наших, нашего же растления и убожества, чтобы прочитав мы сами же и возмутились самими собой, и восстали бы сами на себя, восстали яростно и решительно, как восстаёт последний защитник осаждаемой крепости...

По своей сущности этот сборник рассказов с говорящим... с кричащим названием «Жунгли» очень близок к сборнику «Прусская невеста». И многие авторские и фирменные буйдовские приёмчики повторяются и здесь, в «Жунглях». И стиль немагического ареализма тот же самый. И персонажи изрядно похожи и составляют с «прусскими» персонажами одну мерность, одну человеческую массу, одну изъязвлённую плоть одного общего понятия — МЫ...