Венедикт Ерофеев «Москва — Петушки»

Честно скажу я не понимаю восторгов от этого произведения. Что там автор имел в виду я так и не осознал. Сатира, магический реализм, комедия абсурда, трагедия? Всего понемногу и получился винегрет. Есть можно, но вкуса никакого. По мне так автор и произведение излишне переоценены. Наверное, играет фактор того, что большинство читает, не понимает, но раз все восхваляют, то с умным видом можно покивать что мол да читали, что-то есть в этом, ну вы понимаете. Так вот я ни черта не понял и не восхищен.

В одной из миниатюр Жванецкого звучала такая мысль: чтобы эффективно руководить советским заводом, надо с утра принять на грудь. Иначе ничего не выйдет — не будет взаимопонимания между тобой и коллективом.

Здесь примерно та же история. Вероятно, чтобы понять и оценить «Москву-Петушки», нужно читать эту повесть — простите, поэму — в пьяном виде. Или, как минимум, иметь богатый алкогольный опыт. У меня же, человека непьющего, текст этот вызывает главным образом недоумение. Да, в паре мест я усмехнулся. Но в основном меня подташнивало.

На этом можно было бы и закончить. Но всё же скажу еще пару слов. Мне кажется, поклонники поэмы имеют склонность несколько переоценивать глубину данного текста. До абсурдного логического завершения довёл эту склонность Пелевин в своём издевательском эссе «Икстлан — Петушки», сравнив Веничку с кастанедовским доном Хенаро. Конечно, глубины неимоверные можно при желании обнаружить в любом тексте — было бы желание да подвешенный язык. Но при этом хорошо бы помнить, что не во всякой тёмной комнате сидит чёрная кошка.

Разумеется, бред как литературный приём, как способ сместить фокус и взглянуть на мир с неожиданной стороны, имеет право на существование. Гоголь с его «Записками сумасшедшего» тому пример. Но дело здесь в том, что Поприщину сочувствуешь, а допившийся до белой горячки Веничка мне неприятен. Не жалко мне его. Совсем.

Строго говоря, книга эта в моём рейтинге потянула бы балла на 4. То есть плохо, но не паталогично. Неинтересная мне литература, однако, увы, всё же литература. Ставлю ей единицу только потому, что не хочу, чтобы Фантлаб рекомендовал мне для чтения что-то похожее.

Вспоминается недавний скандал в мире искусства: обмотали ветку скотчем, повесили на стену, разместили в Третьяковке и назвали это шедевром. Сама ветка была заурядной. Но феномен ситуации в том, что никому и никогда до этого не приходило в голову просто обмотать ветку скотчем, чтобы назвать получившееся произведением искусства.

И никому и никогда не приходило в голову написать книгу, состоящую из воспоминаний напившегося наконец до белочки непросыхающего алкаша о том, как он бухал, икал и блевал, перемежающуюся с мечтами о том, как он будет бухать, икать и блевать. Да, додумавшись до этого, Ерофеев вписал своё имя в историю. Но сколько чёрное не называй белым, а чёрное белым не обернётся, проза не превратиться в поэму только потому, что её так озаглавили. Только оттого, что автору хочется считать алкогольный бред высокой литературой, алкогольный бред высокой литературой не станет.

Нет, я не заметила красоты русского языка. Наверное потому, что если блевотиной на асфальте написать слово «блевотина», последнее, на что ты обратишь внимание — это на изящность каллиграфии. Нельзя из букв «П», «О», «Ж», «А» сложить слово «Вечность».

Читая, я прямо-таки физически ощущала липкую гадливость: герой – скот, он осознаёт это и получает удовольствие от осознания того, что он скот. Из всего яркого и многообразного мира вокруг себя герой воспринимает лишь близкое себе алкоскотство, но не страдает от убогости окружающего мира, а радуется этой убогости – приятно не чувствовать себя одиноким. Если в классической русской литературе дурные стороны человека и общества выискивались для того, чтобы порицаться, а писатель сожалел об их существовании, то Ерофеев всё дурное, что есть в себе и в окружающем мире, выставляет напоказ, дабы упиваться этим. Мне горько, что в какой-то момент истории наша либералистическая «интеллигенция» ввела моду на соревнование «как можно более убого изобразить себя и свою страну». Весь шум вокруг книги сводится к тому, что она как раз попала под эту моду «кто из нас-русских громче крикнет, какие мы все-русские скоты».

Я не желаю спорить с белогорячечным о том, что мир состоит не только из той блевотины, в которой он привык жить. Поэтому не поставлю единицы – больно много чести.

Закончить хочу цитатой из самого произведения. «Вы Ерофеев? Я одну вашу вещицу читала. А знаете: я бы никогда не подумала, что на полсотне страницы можно столько нести околесицы». В точку, Веня, в самую точку!

P.S. Полностью согласна с предыдущим комментарием: наши оценки характеризуют нас самих, а не качество произведения. Что ж, когда передо мной оказывается куча фекалий с некими вкраплениями, я вижу перед собой в первую очередь кучу фекалий и не желаю выковыривать вкрапления: мало ли, а вдруг это жемчужины? Но если кто-то сразу видит жемчужины — я рада за вас. Значит, вы богаче меня. Только не нужно меня стыдить моей брезгливостью к фекалиям. Мне не стыдно. Совсем.

Решила прочесть, так как книга считается уникальной, просто-тока легендарной. В процессе чтения пыталась выискать какой-то подтекст, но так его и не нашла. Только страшно было и в голове лишь мысли: «неужели правда можно так пить?» и «удивительно, что он так долго протянул при столь интенсивном потреблении». По окончании даже специально читала критические статьи с разбором, о чем же книга. Так, конечно, очень красиво и умно преподнесли, что это совсем не про алкаша и не про бухАние с утра до ночи, и нашли множество отсылок к более сложным и глубоким произведения. Как будто я и эти критики читали совершенно разные книги. Захотелось ли мне перечитать с учетом комментариев литературных специалистов? Увы, еще раз копаться в этой грязище не хочу.

Только сейчас прочитал эту когда-то культовую в узких кругах книжку. Весьма забавно, временами дико смешно. Написанная в 1970, больше полувека назад, она в те времена не могла не стать культовой. Алкогольный неудачный трип по направлению к любимой женщине, описанный прекрасным языком с кучей отсылок к религиозным, классическим и партийным текстам — в СССР писать такое себе не позволяли (и другим тоже). Да и сейчас, с поправкой на современные реалии, звучит весьма актуально:

«Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. ..Они постоянно навыкате, но — никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла — но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят»

«А надо вам заметить, что гомосексуализм в нашей стране изжит хоть и окончательно, но не целиком. Вернее, целиком, но не полностью. А вернее даже так: целиком и полностью, но не окончательно. У публики ведь что сейчас на уме? Один только гомосексуализм. Ну, еще арабы на уме, Израиль»

«Да где бы она ни была, — унимал я шум, — без интервенции нам не обойтись. Чтобы восстановить хозяйство, разрушенное войной, надо сначала его разрушить, а для этого нужна гражданская или хоть какая-нибудь война, нужно как минимум двенадцать фронтов…»

Гениальный шедевр! И, главное, не затянут — читается на одном дыхании! Читал с комментариями Власова. Там конечно много прилеплено лишнего, но есть и много полезных раз’яснений.

Мне лично сие напомнило чем-то «Улисс» Джойса, но с отечественным колоритом. Концептуально, тема «вечного возвращения» в обоих произведениях проходит сюжетообразующей. Очень много отсылок к Ветхому и Новому Завету, классикам русской и европейской литературы, много реминисценций с историческими событиями. Если всего этого не знать, то кроме «пьянки» в книге ничего не увидеть! Автор целенаправленно гиперболизирует в описании событий связанных с распитием алкоголя, тем самым создавая искусственный фильтр для отсева не-целевой аудитории — читателей, которые воспринимают текст поверхностно в силу своего ограниченного кругозора.

P.s. Тем, кто особо чувствителен к алкогольной тематике и, не вникая в суть, понаставил единиц, — ваша личная неспособность воспринимать что-то выходящее за рамки «программной» литературы, говорит только о вас самих, а не о качестве произведения. Ерофеев написал роман в 100 стр. и вложил в него больше, чем Пелевин или Уэлш во всем своем творчестве. В этом и заключается его гениальность.

Уважаемые. Я вас об одном прошу. Только не надо вот этих вот возвышенных высокодуховностей и поисков глубинного смысла. Ну, в самом деле? Ну какая же это культура? Ну постмодернизм, ну и что?

Нет.

Вот моя рецензия.

Всё!

И не надо в тексте с лупой ничего отыскивать! Я вас умоляю!

И не надо вот этого вот:«советская эпоха», «знак культуры», «образ бытия» и прочее.

Нет.

P.S. Нет, ну ведь есть же у нас Книги! Есть ведь «Белые одежды», «Зори здесь тихие...», да тот же «Белый Бим», извините! (Жанр фантастики даже не трогаю, ибо сравнения с любой Книгой от фантастики эта не выдержит). Нет, давайте «Москва — Петушки» будет «классикой» и «признанным вкладом в сокровищницу мировой культуры». А остальное — побоку. Давайте выпьем и прочитаем эту книгу, да. Почти то же самое, что с «Чёрным Квадратом» Малевича.

Нет. Я, пожалуй, эту рюмочку пропущу. Мимо себя. И следующую тоже. И вообще отброшу алкоголь.

Существует мнение, что сия поэма являет собой энциклопедию советской жизни. Со страниц жизнь эта предстает временем крайне убогим, а для тех, кому приходилось сосуществовать с беспрерывно пьющими людьми, даже омерзительным. Последнее обстоятельство со счетов сбрасывать нельзя, поскольку оно делает восприятие литературного произведения остро субъетивным — эмоции берут верх, эстетика стиля и глубина литературных аллюзий отвергается на уровне подсознания. Автор сильно рисковал, выбрав такого главного героя.

Мог ли быть этот герой иным — вопрос риторический. Иные есть в других произведениях советской литературы. Такого, пожалуй, больше нет. Автор представляет его, то бишь себя, как часть огромного монолитного советского народа, взращенного и существующего в условиях свободы, равенства, братства и иждивенчества, когда время делилось на три периода: от рассвета до открытия магазинов, которое именуется бессильным и позорным, от открытия и до закрытия магазинов, именуемое блаженнейшим, и от закрытия магазинов до рассвета, которое является не просто позорным, но позорнейшим и гнуснейшим. Причем для всего народа сразу. Ибо сразу весь народ пребывал в состоянии свободного, равноправного и братского постижения раблезианской мудрости из уст волшебной бутылки.

В состоянии этом герой и народ пребывали везде и всегда: на работе, организованной по принципу копания от забора и до обеда и рапортования начальству о высоких обязательствах каждого шестого члена коллектива, в котором их всего-то пять; в часы досуга, заполненного поиском любви и высоких смыслов, а равно борьбой с сатанинскими искушениями. Не просто так пил советский человек, но искал свои Петушки — землю обетованную, где девушка с косой от затылка до попы, младенец-трехлетка, знающий букву «ю» и любовь, коей жаждет возвышенная и мятущаяся душа. Хотела дописать «каждого алкоголика», но не буду, ибо это вульгарно-субъективный выпад, плевок в бездонный логос непостижимого мироздания.

Петушки, в которые стремится и не может попасть герой — суть стремление к обретению себя настоящего в какой-то иной осмысленной и имеющей цели жизни, поиск якоря в суровой тьме трансцендентной экзистенциальности и булгаковских расширяющихся пространств, где расстояние и направление выпадают из привычных метрических систем, швыряют героя в вихри закольцованных мировых революций, бунта и прочей забытийности, в смысле выхода за рамки материального бытия, но и в забытье тоже. А она, которая с косой, чем ближе, тем дальше. И в этом есть свой резон.

Что дашь ты ей вблизи, безбилетный пассажир несущейся в никуда электрички, способный цитировать Гегеля и Канта, увлечь сурового контролера сказками из мировой истории и дискутировать о любви по Тургеневу. Пакетик помятых конфет, початую бутылку столичной, в которой еще что-то осталось на донышке и больного ребенка, который в три года знает букву «ю», а в тридцать три превращается в молодого Митрича со ртом на затылке и отвисшей нижней губой. А посему — в путь. И пусть путь этот будет долгим и нескончаемым, ибо к пункту назначения лучше не спешить.

Петушки — это место куда можно ехать, но нельзя попасть. потому что процесс здесь важен сам по себе, а результат не даст ничего, кроме разочарования. И это понятно каждому путнику, и тащит он с собой авоську ингредиентов для советских коктейлей, чтобы не дай бог не осознать сей грустный факт. Ведь если человеку ехать некуда, то его уже как бы и нет. Нет человека без Петушков. А Петушков — без коктейлей. А коктейлей — без магазинов. Потому и время измеряется по третичной системе: от рассвета до открытия, от открытия до закрытия и от закрытия до рассвета. Все для Петушков, чтобы пункт назначения был, хотя бы в плывущей эфемерности. Хотела написать «в заплывших мозгах», но не буду, ибо и это вульгарно-субъективный выпад против исканий загадочной русской души, которая несется куда-то вместе с тройкой-Русью, безнадежно отстав и потеряв маршрут. А, может, напротив, обогнав, мается теперь в электричках, чтобы не быть раздавленной несущимися вослед лошадьми.

Финал же с шилом в горле закономерен. когда сознание слишком далеко отлетает от бытия, всегда есть риск получить от этого бытия чем-нибудь острым либо тяжелым. Собственно, это и случилось. Видимо, не преувеличивал Автор, представляя себя как часть целого народа, и в Петушки ехал как часть, и шилом получил тоже как часть вместе с целым.

Наверное, это грустно, когда в финале шилом в горло. Но ведь сознание-то давно уже было отделено от бытия. Давно уже вместо Кремля попадали на Курский вокзал и в Петушки, к той, что каждую пятницу на перроне ждет, но через трансцендентность, чтоб не доехать и не осознать, пока магазины не открыли...

Ну чтож, вот и пришло время ознакомиться с маргинальным, но очень уж выдающемся произведением — Москва — Петушки, Вени Ерофеева.

Известный постмодернистский роман начинает накидывать с самого начала — 40 ступеней в подъезде — это 40 дней великого поста, антисимволом которого является автор и его герой.

А какая тут метафора интеллектуальной и глубинной России: «Тупой-тупой выпьет, крякнет и говорит: «А! Хорошо пошла, курва!» А умный-умный выпьет и говорит: «Транс-цен-ден-тально!»».

Как образно сравниваются симфонии и выпитые рюмки: «А выдержав паузу, приступить непосредственно к десятой, и точно так же как девятую симфонию Антонина Дворжака, фактически девятую, условно называют пятой, точно так же и вы: условно назовите десятой свою шестую и будьте уверены: теперь вы будете уже беспрепятственно мужать и мужать, от самой шестой (десятой) и до самой двадцать восьмой (тридцать второй), — то есть мужать до того предела, за которым следуют безумие и свинство».

А история про то, что комсорг Евтюшко выбил женщине зубы за Пушкина. Это же отсылка к вечно фотографирующемуся с белозубой улыбкой поэту Евтушенко. Который написал стих посвящённый Пушкину.

Эта какая аллюзия на нынешнюю действительность — где людей интересуют сексуальные предпочтения людей и борьба арабов против Израиля...

И о чём же эта книга? Человек поверхностный скажет, что книга это антисоветская, обличающая пролетарский порыв и бессердечный индустриальный план. И отчасти будет прав.

Человек религиозный прочтёт христологические черты и увидит в Венечке, пусть не сына божьего, но апостола, а может юродивого...

Человек философский — увидит в нём экзистенциальную проблему и попытку героя её отрефлексировать. И проблема эта охватывает области от политической до духовной.

И эта метафорическая водка, которую все пьют, а на самом деле — это и не водка вовсе, это духовная сила, она их раскрывает и наполняет жизнью. Но миссионер не может выполнить миссию, иначе не будет драмы. А без драмы, как известно — вы бы эту книгу и не открыли...

Стало ли это откровением для меня, да пожалуй, что да, но великим ли? Пожалуй, недостаточно.

Но это точно нечто выдающееся, и кажется, иногда многие из нас бывают Венечками... по крайней мере все из нас, кто не лишён интеллектуальной глубины.

Однажды, лет 12 назад, на одном ныне почившем сайте одного местного провайдера, тоже почившего ныне, среди нагромождения различных файлов с боевиками, Донцовой, Ротару, и Звездными войнами, наткнулся я на аудиоверсию этой книги. К тому времени я уже ее прочел, со скрипом, без особенного интереса, мне было лет 15 на момент чтения, и вот где-то между «Лолитой», «защитой Лужина» и «Садом расходящихся тропок» я ее и прочел. И ничего не ощутил. А тут аудиоверсия. Ну, думаю, послушаю, может на слух лучше пойдет. Качество было не ахти, хрипы, шумы, живой смех публики. Хриплый голос немолодого мужчины, читающего текст явно записывался еще на бобины в те годы, когда Леннон наверно еще был жив и бодр. Голос персонажа из книг Олега Куваева, такого запросто можно представить где-нибудь в геологоразведке или где-нибудь на лесозаготовках. Голос работяги, человека физического труда. И это был сам автор бессмертной поэмы «Москва-Петушки» Венедикт Ерофеев. На записи это напрямую нигде не указывалось, однако, судя по его вольностям в тексте, (я позже перепроверял по книге), по некоторым комментариям публике, разъясняющим пару мелочей, и по уверенному тону не чтения скорее, а рассказа того, что сам написал, это был несомненно он. Эту запись и теперь еще можно отыскать, ВКонтакте, например, по аудиопоиску, вероятно и в других местах. Именно это авторское чтение меня захватило и заставило переслушивать многократно, цитаты сами вплетаются в память, дух и юмор произведения натурально начинают обретать форму и звучание. Это не сравнить ни с чем. Позднее я наткнулся также на аудиозапись, где читает Сергей Шнуров. Конечно, это земля и небо. Это уже не то. Ощущения совсем иные, не скажу, что хуже или лучше, но просто явно не то. Если вам повезет послушать авторское прочтение Венедикта Ерофеева, не пожалейте нескольких часов на прослушивание, потому что иной раз текст лучше воспринимается на слух, чем на глаз, это как читать монологи Жванецкого, когда читаешь не смешно, не очень интересно, но стоит только послушать, как читает это он сам!..

Всегда затрудняюсь при постановке оценок книгам, которые представляют собой что-то концептуально новое и необычное, но при том столь же бестолковое. Важно ли при оценке произведения искусства наличие «удовольствия» или хотя бы «пользы» для читателя. Кажется, что это основной вопрос, на который необходимо ответить при оценке «Москва-Петушки».

Уникальность сочетания интеллектуального и стилистически выверенного текста с развивающимся алкогольным горячечным бредом сомнений конечно не вызывает. Тут тебе и алкогольная бравада, и переживания от восприятия себя в мире, и искаженные логические цепочки. Параллельно этому идут религиозные размышления, шпильки в бок режиму, народу и самому себе. При том полная «угашенность» автора позволяет воспринимать все разрозненные фрагменты органично, без ощущения разрыва логики. Отдельное спасибо автору за лаконичность данного текста, это делает его только ценнее.

Осталось понять: дало ли мне, читателю, прочтение этой нетленки что-нибудь. Честно говоря, кроме чистых ощущений от созерцания эдакого апофеоза всесоветского алкогольного декаданса — нет. Потому вот тебе, Веничка, 8. Думаю, автор бы 10 и не хотел, и не понял, самобичевание — один из лейтмотивов произведения.

Если слушать аудио, то только в исполнении самого автора.

Культовое произведение. Лично для меня это что-то вроде нашего ответа «Страху и ненависти» — и получилось весьма недурно. Местами сумбурно и чересчур, но, в целом, хорошо. Больше пейте, меньше закусывайте!

Комментарии Власова (которые, к слову, в 5 раз объемнее самой поэмы) не обязательны к чтению, но раскрывают всю глубину глубин, сокрытых в поэме.

Дегенеративный бред больного алконавта.......Но по мнению наиболее ,,продвинутых,, читателей — гениальное произведение )))))))

Другого мнения о своём кумире ,,продвинутые,, демократично и толерантно не признают и поэтому мой отзыв о сём грандиозном ,,шедевре,, РЕГУЛЯРНО удаляют )))))))

Сюрреализм данного произведения не может оставить равнодушным никого. Вам или понравится, или отвернет, если не навечно, то очень надолго. Но я себя все равно отнесу к тем немногочисленным читателям, которые останутся где-то в серединке.

А поступлю я так, по нескольким причинам. Во-первых, первая половина книги мне понравилась. Не исключено, что причины этого феномена кроются в полутора литрах бархатного эля, иссякшие как раз на середине повествования. Во-вторых, вторая половина книги мне не понравилась. Кроется мысль, что виною тому три кружки горячего чая с лимонным соком, в понедельник сменившие субботнее пивко. Так и буду я болтаться где-то в серединке, между Москвой и Петушками...

По сюжету Венедикт едет, даже скорее бежит, из столицы в Петушки, к неизвестному младенцу, знающему буквы, и Царице с косой до попы. По дороге нельзя без выпить, а где выпить, там попутчики-собутыльники, а где собутыльники — там житейские истории... И так далее. Квинтэссенция алкогольного бреда, начавшаяся с моим чаем, хоть и не впечатлила, но хорошо показала душевные переживания героя.

Начитка аудиокниги в исполнении Сергея Шнурова мне не очень зашла — специфический у него говорок, хотя как персонаж он идеально подходит для этой постмодернистской поэмы. Но поверьте, читать это глазами оказалось куда сложнее — я пыталась в перерыве между пивной субботой и чайным понедельником. Не зашла дальше одной главы, и ту перечитав трижды.

Конец частично был предугадан, но насчет финала можно поспорить. Я вычитала в рецензиях много предположений, но сама склоняюсь к замечательным коллегам Ерофеева, о которых он писал в самом начале. Почему-то вот так мне кажется.

В народе почему-то считается, что это произведение юмористическое. Я же, признаюсь, когда его прочел, ничего юмористического не обнаружил. Многие рецензенты пишут, что не нужно в ней ничего искать, все это алкогольный бред. Я с этим согласен. И именно за это я и поставил высший балл. Книга уникальна. В ней описываются ощущение человека, которые в большой литературе не описываются в принципе. Так сложились звезды, что человек, являющийся запойным алкоголиком, мучившейся приступами белой горячки, оказался талантливейшим писателем. Запойных алкоголиков много, есть среди них и умные творческие люди, но много ли писателей? Как и талантливых писателей, которые бы были запойными алкоголиками и решились бы написать такой роман.

По моему глубокому убеждению невозможно понять Веню Ерофеева не выпивая ежедневно в течение полугода, не просыпаясь в неизвестном темном подъезде, не прося надтреснутым жалобным голосом опохмелиться, чувствуя, что без этих 100 грамм ты просто умрешь. Нам эти ощущения непонятны. Вот человек, который написал предыдущий отзыв, он понимает, а мы, непонимающие, наставили ему минусов. Как можно понять алкоголика, который в плацкарте не дойдя туда, куда ему нужно, плюхается рядом с вами, хватается за голову и бормочет бессвязные вещи? Его и не хочется понимать, его хочется поскорее прогнать, обрушить на него негодование за то, что он себя так ведет, что он делает так, чтоб на тебя все смотрели и с любопытством ждали, как же ты его будешь выгонять. А ему-то все равно, он давно смерился с этими любопытными взглядами, он вынужден каждое утро наступать на горло своей собственной гордости, своим моральным принципам. Он, может, бы и посочувствовал вам, но он окончательно и катастрофически пьян и в его голове копошиться огромное количество более важных и значимых вещей, чем ваше стеснительность. И как же вы можете понять, то о чем пишет Ерофеев? Этим романом можно лишь наслаждаться, как произведениями Шекли и Воннегута, удивляться этому потоку сознания, тонкой иронии, насмешкам над собой и окружающей действительностью. Это чисто русский роман, поэма, жизнь. С чем иностранным все это можно сравнить? Буковски и его «Пьянь»? Хантер С. Томпсон «Страх и отвращение в Лас-Вегасе»? Нет! Там везде есть свет в конце тоннеля, все эти люди, они наслаждаются жизнью, а Веня Ерофеев стоически страдает и никакого света у него нет, да и тоннеля тоже. Он никак не доедет до своих Петушков, потому что и Петушков его никаких нет. И правильно кричал в вагоне черноусый о том, как не прийти в отчаяние, как не писать о мужике, как не спасать его, как от отчаяния не запить! «Социал-демократ — пишет и пьет, и пьет, как пишет. А мужик — не читает и пьет, пьет, не читая. Тогда Успенский встает — и вешается, а Помяловский ложится под лавку в трактире — и подыхает, а Гаршин — встает — и с перепою бросается через перила...» Вот она боль! Разве может эта вселенская печаль сравниться с какими-то там страданиями старых хиппи, не умеющих жить в новом мире?

Вообщем, повторюсь, эта книга уникальна. Она также уникальна, как картины неуравновешенного Сальвадора Дали, которому повезло родиться талантливым художником. Именно такие совпадения рождают шедевры. Пусть и алкогольного творчества. Но чем это алкогольное творчество хуже мусорной контркультуры Чака Паланика? Нам это алкогольное творчество даже ближе! А уж в 70-е и 80-е было просто таки неотъемлемой частью жизни.

Как денатурат и одеколон «Ландыш» фабрики «Новая заря».