Ефим Зозуля «Мастерская человеков»

Для меня произведение словно развалилось на две части. Первая самая интересная: это изготовление, восстановление и переделывание людей. Естественно, что от второй части я ожидал чего-то похожего на «Собачье сердце», а получилось всё наоборот: длинно, тягуче, для нашего времени малопонятно, конечно, с точки зрения психологии интересно исследовать личность крестьянина-единоличника, но нам это уже как-то всё-равно. Ни тогда, ни сейчас не хотят работать крестьяне, также, как рабочие. Есть отдельные примеры, но это примеры. Посещаешь маленькие чужие страны, всё ухожено, все хотят работать, а у нас всё какие-то глобальные проблемы решают, да исследуют мировой кризис, а мусор вынести просто некому. Вот и получилось двоякое впечатление, отбросить бы вторую часть...

Неплохо написанный роман интересен для современного читателя прежде всего как сжатый обзор нравов советстской эпохи конца 20-годов, хотя до середины повествования ничто не предвещает такого поворота сюжета. Действие происходит в стране вроде Германии, хотя никаких явных указаний на это нет. Оживлённые покойники и вновь созданные из материалов, купленных на рынке люди вместе с изобретателем способа оживления пытаются поставить создание людей на коммерческую основу, при этом приходится действовать нелегально, так как предельно забюрократившееся патентное ведомство не находит время на рассмотрение изобретения, занимаясь при этом приспособлением для богачей, позволяющим переваривать пищу в чужом желудке. Выполнение требований заказчика к искусственным людям оказывается непростым делом, машает нелегальное положение фирмы ввиду отсутствия патента, и тут представитель Советской России советует поставить дело в СССР, остро нуждающемся в новых людях, куда и отправляется группа вместе с необходимыми материалами для организации филиала. В поезде они, с помощью соответствующего снадобья, заставляют разговориться русского товарища, из его речи следует, что никакое заранее спланированное поведение, будь то жёсткость, доброжелательность или осторожность, не даёт в России гарантий от обвинений в каком-нибудь -изме, -ачестве или ином отклонении от «правильной» линии. Распаляясь всё более под действием «эликсира правды» человек начинает беспрерывно извергать всевозможные ярлыки, которыми в прессе, на собраниях и в бытовых ситуациях клеймят «уклонистов», это перечисление занимает добрых три страницы романа. В Москве ядро группы с энтузиазмом берётся за изучение типов советских людей (среди которых немало и неприятных, не принявших нового уклада жизни), собирая необходимый материал для создания «нового человека», один из них даже едет на месяц на строительство Турксиба. Попутно исследуется вопрос, является ли инстинкт собственника присущим крестьянину-единоличнику, вывод — это наносное явление, крестьянин готов к коллективизации при правильной организации дела, при этом даже Сталин упоминается один раз. В разгар этой работы им сообщают, что новый человек уже возник сам сообой на одной из строек социализма, на чём роман и заканчивается, несколько неожиданно для читателя, остающегося в неведении относительно перспективы постановки производства «новых людей» на поток. Интересно, что вопросы языкового барьера автором совершенно обходятся, как будто все в мире говорят на одном языке.

Для меня было интересно также прочитать, что в Берлине и других городах тогда стояли в обувных магазинах рентгеновские аппараты для оценки того, насколько покупателю подходит та или иная обувь. Я в детстве видел такие в магазинах Москвы и Ленинграда, что теперь народом совершенно забылось, даже знатоки Что-Где-Когда не узнали такой прибор на экране.

И ещё о «классовом подходе» — «... выявилось же, что даже фотографические снимки получаются разные, если один и тот же сюжет снимают пролетарий и эксплуататор» и «обыкновенную берёзку нельзя узнать, если её изображают классово разные люди».

О признаках и манерах властной натуры герои тоже очень интересно рассуждают — в общем, рекомендую всем, интересующимся историей жанра и советской историей в частности.