Яна Москаленко «Аукцион»

Дебютный роман Яны Москаленко (1997) хорошо прочитать той талантливой молодёжи, которая вместо написания своего первого важного текста всё ещё считает иглы у дикобраза, прикидывает скорость падения желудей с дуба и рисует семейные портреты котов. После «Аукциона» у неторопливых талантов должно окрепнуть желание поскорее выступить против литературной системы, одобрившей ещё один схемный роман.

Яна Москаленко уже в преамбуле сжато даёт весь невеликий фантдоп: с некой Окраины в некий Банк для пересаживания душ поступают люди с последующей «утилизацией оболочек». Плоха не обычная для всех поп-топий расстановка центр-периферия, а то, что вслед за механистичным отчётом об очередной партии «экземпляров» идёт вот эта приписка:

«P. S. Пришлите ящик шоколада. Вы же знаете, я не могу работать, когда сахар понижен. С орешками, пожалуйста».

Из неё понятно, что «Аукцион» будет строиться на контрасте, причём на разительном. И вот, буквально сразу же в Аукционном Доме появляется Машина-616. Как глубоко… жаль, не все поймут! Будто этого мало, начинается клишированный диалог-экспозиция, где начальник убивает провинившегося подчинённого. Иногда повествование разрежают зоологические факты вроде того, что язык хамелеона вдвое длиннее его тела. Каким-либо концептуальным целям это не служит, да и в эпоху Интернета подобная эрудиция доступна даже тем, с кем законы Менделя сыграли злую шутку. В той же «Эхопраскии» Питера Уоттса «паразит» является важной социально-фантастической метафорой, без которой трудно представить весь текст. У Москаленко зоология просто стилистический инструмент, который удерживает от распада наслюнявленные детские кубики:

«Не обращать внимания на мамины возмущенные возгласы было тяжело, но нужно, поэтому Варлам упрямей хмурился, пытаясь справиться с ее отрывистыми попытками ему помешать».

Такое письмо обычно разбирают журналисты на университетском курсе стилистики. Вроде как бы что-то составлено, но нужно всё правильно переписать. Под вопросом даже самые элементарные вещи вроде причинно-следственных связей:

«Личный кабинет Варлама сильно отличался от общего. Он был меньше раза в три, с зелеными стенами и желтыми лампами, с мебелью из темного дерева. Сочетание зеленых и коричневых оттенков вкупе с теплым приглушенным светом напоминало о лесе, потому что Варлам где-то вычитал, что прогулки по лесу успокаивают нервы».

Особенно любит Москаленко маргинальные формы глаголов:

«Папка выроняла листы, а Варлам вцепился в Номера 2 и принялся тыкать его в опечатки, как котенка в обоссанные тапки».

Папка выроняла листы… и вот так почти пятнадцать авторских листов. Что делал редактор? Почему по стране не разнёсся его ошеломлённый крик? Седобородые должны были призвать Довакина бороться со злом, ведь в романе есть сцена абсолютного Апокалипсиса:

«Та соседская бабка, помнишь, стабильно раз в неделю дергавшая ударников, каждое утро выходила на балкон (мы же оба жили на первом) с голой грудью, и ореолы ее расплывшихся сосков загораживали солнце в единственном окошке моего подвала, которое, как назло, смотрело на ее балкон».

Наверное, как было. Вот есть ореолы сосков… где же ещё есть ореолы? В космосе, на небе, у солнца… Отлично, так и запишем. Так и сравним. Повреждён сам ход мысли, то, что порождает текст. Роман Москаленко засвечен собственной образностью:

«Адриан быстро понял: Бульдог скучает, он заморозил воспоминания о матери и с тех пор облизывал их, как нетающее мороженое».

Только один вопрос: почему не кость?

Клише языка соответствует социальному клише: Город остаётся прогрессивным упорядоченным пространством, а Кварталы хаотичным живым царством. Что уподобляет «Аукцион» таким кино-поделкам как «Время», «Дивергент», «Голодные игры», «Трепалиум», «Элизиум», где некая преграда (как правило — Стена) разделяет изолированные друг от друга миры. При использовании клише важно дать им иную нагрузку, иное распределение ролей. На стилистическом уровне это не сделано. Единственной находкой кажется кафе «Крыса-сносно». Весьма остроумно, но всё-таки маловато для растянутой истории, которая могла быть сведена в повесть на четыре-пять авторских. А на уровне сюжета поворот незначим. Интереснее было бы предположить очевидное — наверное, те, кто построил Стену, не такие уж сволочи, ведь обычно стены возводят от захватчиков, кочевников и нехороших мужиков в рогатых шлемах. Отчасти Москаленко следует этому, да и вторая половина романа написана лучше первой. Раскрытие персонажей перевешивает социальную повестку, и в финале читателя ждёт пусть и бесхитростная месть-драма, но всё-таки не ещё один штурм Стены. Это освобождает «Аукцион» от классических антиутопических значений и могло бы освободить даже от клише, продолжи Москаленко свой роман как неудачную попытку построения антиутопического общества. Но «Аукцион» скорее зонтичное многожанровое произведение, где есть место роману-взрослению, психологическому роману и роману любовному — разумеется, бугрскому, в терминах текста — «мерзотному». «Аукцион», по сути, лишь фантастические декорации, в которых разыгрывается межличностная драма. Человеческие дрязги постепенно вытесняют из романа фантастическое допущение, а с ним метафизику, этику науки, границы познания, в общем, все те вещи, ради которых обычно и проводят мысленный эксперимент по пересадке душ.

При этом роман пытается придать себе философское обоснование. Например, через Платона: в Городе презирают поэзию и воспитывают молодёжь с помощью музыки. Это хорошо, уместно. В то же время роман цитирует Витгенштейна эпохи ЛФТ, причём цитирует при рассуждении о природе формирования души, из-за чего Витгенштейн точно бы огрел докладчика кочергой. Видно, что философию подбирали не системно, а через случайные поисковые запросы. Это пагубно отразилось на тексте. Те же души просто сведены к наркотикам, которые вызывают привыкание, стоят дорого, дают кратковременный прилив сил и есть только у специального поставщика:

«— Ты можешь… Можешь… Достать мне? Нужно. Сейчас нужно».

Когда Москаленко в предлинной главе всё-таки переходит к рассмотрению души, то заявляет, что та является «хранилищем переработанного опыта». В таком случае получается, что существование предшествует сущности, то есть свойства души являются её приобретёнными характеристиками. Это снижает весь пафос произведения, потому что под «душой» во всех её божественных измерениях понимается просто выраженность индивида, его сгущенный личный путь. Что серьёзная недоговорка: под видом души, то есть неопределённой божественной онтологии, в тексте распределяется обыкновенная экзистенция, что выглядит не так впечатляюще, как обещала обложка. Опять же, это следствие того, что с помощью фантастического допущения в «Аукционе» рассказывают обычную реалистическую историю. С такими вот умозаключениями:

«В действительности же так называемые добро и зло присутствуют в каждом человеке, разница в пропорциях, а еще в искусственно созданных определениях и зла, и добра. Если формула зла создана человеком, значит, оно не просто искусственно, но и изменчиво».

Провал «Аукциона» не в ужасной стилистике или нарушенном хронометраже, а в том, что, правильно понимая необходимость перенаправить клише, Москаленко вместе с ними перенаправила фантастическое допущение. Заигрывание, а потом отказ от написания антиутопии — верен, сосредоточение на психологической драме — нет. Из неё не получилось извлечь иного ответа, кроме того, что любовь сильнее мести. Ну… да, так и есть. Но без сильной неожиданной истории это просто благостное напоминание. За бортом оказались важные философские вопросы. Их не смогла подобрать громадная глава от лица придумавшего всё учёного. Это как раз тот чудак, кому ореолы старушечьих сосков заслонили солнце.

Не то зрелище, ради которого стоит смотреть на небо.

Ну, или открывать книгу.

Душевно

Районы. Кварталы. Жилые массивы...

Вечная тема мировой культуры — продажа души, получает в «Аукционе» Яны Москаленко неожиданное развитие. В мире, созданном ее воображением, научились изымать эту неуловимую субстанцию у одних людей и подсаживать другим, имеющим достаточно средств для покупки. Зачем? То есть, зачем мне, тебе, ему могла бы понадобиться чужая душа? Ну, много зачем, среди бонусов улучшение общего состояния здоровья, зримое омоложение, усиление когнитивных и активация творческих способностей. Ого, прямо панацея! Не то, чтобы, есть подводные камни.

Да, подсадка души дарит многие ништяки и может увеличить продолжительность жизни лет до ста пятидесяти, но это не разовая акция, имплантированные души быстро изнашиваются, решившийся однажды, обречен повторять каждые два-три года. А кроме того, есть риск аллергической реакции со смертельным исходом, ничтожно малый, но ненулевой. И если вы вдруг думаете, что донор, оставшийся без души просто теряет какую-то долю витальности, то вы сильно ошибаетесь. Изъятие души влечет за собой мгновенную смерть. То есть? Покупатели идут на аукцион, зная, что этим убивают кого-то? Ну, мы же идем в магазин или заказываем доставку мясных продуктов, зная, что кто-то был убит, чтобы нам было вкусно. Как можно сравнивать животных и людей? Для горожан жители Окраин все равно, что животные.

Здешний мир устроен концентрически, с Городом (закрытым, охраняемым, пользующимся немыслимыми благами) в центре; Кварталами (маргинальными, предоставляющими горожанам весь спектр запретных удовольствий) вокруг; совсем уж отдаленными Окраинами, куда вынесены производства, а местные живут на аналог колхозных трудодней, получая за тяжкую работу продовольственные пайки, единственная возможность для семьи выбиться из нищеты — вырастить донора. Донорство в Окраинах возведено в ранг героизма и никого это не смущает. А во избежание инцидентов, связанных с возможными революционными ситуациями: «верхи не могут, низы не хотят», и вот это вот все — у Города есть дополнительная подушка безопасности, криминальные Кварталы, жители которых воспринимают окраинных как скот.

Какой жестокий мир. Не могу не согласиться. Но и в нем есть место чуду. Талантливый мальчишка из Кварталов Варлам, которого травил одноклассник Адриан с приспешниками из свитских, сегодня Глава Банка Душ — пробился, и не говорите, что социальные лифты не работают. А что за свитские? Кварталами правит король, порой избираемый, чаще приходящий к власти в результате переворота. Судьба свергнутого незавидна, но в процессе король и его приближенные пользуются жизненными благами в объемах, недоступных прочим жителям Кварталов. Ох, как все непросто! На самом деле, «Аукцион» устроен непросто, и я столько уже всего понаписала, а успела лишь в общих чертах рассказать о здешнем мироустройстве, н коснувшись человеческих отношений.

Между тем, здесь будет юная красавица из аристократической семьи, которой необходима имплантация для наиболее полного раскрытия таланта пианистки. Будет стерва из руководства Банка, щелкающая души как семечки, чуть не ежемесячно, такая душевная наркоманка. Будет любовный треугольник с двумя могущественными мужчинами и блистательной женщиной. Будет страшная месть, дворцовые интриги, школьный буллинг, почти марктвеновский «Принц и нищий» — чего тут только не будет!

А для желающих узнать, какова душа на вкус, 2 декабря в московском баре «Shortlist Books&Spirits» обсуждение романа и встреча с Яной Москаленко.