Станислав Лем «Низкопоклонство»

Низкопоклонство. 2008 год.

В красном кабинете, утопающем в социалистических лозунгах, директор завода Психов мечтает о холодильнике. Желание, казалось бы, простое, но в мире, где комфорт — преступление, оно превращается в эпицентр идеологической борьбы. Гротескные герои, утопая в бесконечных спорах о прогрессе, идеологии и кактусах, молоко которых «пока чуть-чуть воняет», пытаются найти баланс между партийной линией и здравым смыслом. Но что, если этот баланс недостижим?

«Низкопоклонство» Станислава Лема — сатирическая пьеса, которая разыгрывается в декорациях советской реальности. Здесь лозунги звучат громче здравого смысла, а герои, словно карикатуры, теряются в догмах и противоречиях. Этот текст — едкая насмешка над обществом, где идеология становится выше человека, и где гротеск превращается в зеркало реальности.

Что делать, если хочешь холодильник в мире, где это — преступление? Ответ на этот вопрос превращается в метафору всей пьесы. Здесь низкопоклонство перед Западом становится главным преступлением против партийной линии. Простое бытовое желание перерастает в глобальную драму: идеологические штампы сталкиваются с человеческой природой. Лем жестко вскрывает болезненную двойственность системы: обличение «гнилого капитализма» идет рука об руку с восхищением его удобствами.

Язык пьесы — это причудливая смесь идеологических клише и бытовой бессмысленности. Реплики героев, обильно сдобренные канцеляризмами, звучат одновременно как пародия на официальные речи и как манифест нелепости. Каждое слово пьесы как будто выковано в кузне абсурда, где каждую фразу проверяют на соответствие лозунгам, а не здравому смыслу

Герои пьесы — не люди, а гиперболизированные архитипы, ожившие сатирические фигуры. Дементий Психов кажется пародией на тех, кто пытается совместить несовместимое. Его жена, Авдотья, с трагическим пафосом защищающая идеалы коммунизма, сама становится жертвой системы, превращаясь в фанатика, не способного на сомнение. Даже второстепенные персонажи, вроде Вазелинария Купова, лишь усиливают атмосферу абсурда своими утрированными речами и действиями.

Юмор пьесы колюч и беспощаден. Вспомнить хотя бы эпизод с кактусом, который дает молоко: «Средь белых акаций гроздьев душистых я вывел новый вид кактуса, скрещенный с коровой, у которого вместо шипов — соски». Это не просто шутка, а метафора извращенной логики системы, где наука и здравый смысл подчиняются идеологии. Или гибель кота в содовом котле, превращенная в комедийный фарс. Но за смехом скрывается горечь: каждый абсурдный эпизод вскрывает уродство системы, где человеческая жизнь и разум ничего не значат.

Пьеса — это крик против догматизма, замаскированный под сатиру. Каждый эпизод, каждая реплика разоблачают лицемерие и жестокость тоталитарной системы, где даже простое стремление к бытовым удобствам становится изменой. Конфликт Психова и партийного секретаря Изголовидзе, размахивающего наганом, символизирует давление, которое система оказывает на любого, кто осмеливается думать иначе. Это не просто комедия — это трагедия абсурда, где люди теряют свое «я» в попытках соответствовать идеологической норме.

Эта пьеса — не просто сатирическое произведение, а отражение трагедии целой эпохи. Она смехотворна и болезненна одновременно, заставляя задуматься о том, как легко человек становится жертвой системы, которая диктует, что ему хотеть и как думать. 7 из 10.

Пьеса представляет собой сатиру на коммунистический режим. С позиций сегодняшнего дня она не особо интересна, но на момент написания должна была производить сильнейший эффект. Как же, западное общество потребления в коммунистических странах принято было осуждать, но ведь жить комфортно каждому хочется, даже самому разсамому коммунисту. Холодильник и автомобиль не такие уж плохие вещи и для жизни нужны гораздо больше, чем абстрактный «план».

Тема тотальной нехватки товаров народного потребления при коммунистических режимах двадцатого века, а также осуждение (в том числе и в юридическом смысле) людей за желание эти товары иметь в литературе поднималась не раз. В этом ничего нового Станислав Лем не сказал. На мой взгляд, в пьесе более интересны другие аспекты — обращения героев друг к другу, пресловутый план и персона Иосифа Виссарионовича.

Герой и героиня (имена в переводе настолько изуверченные, что я их не запомнила, и открывать файл неохота) обращаются друг к другу «товарищ муж», «товарищ жена». Читаешь и улыбаешься такой политизированности сознания. Но ведь это действительно было. Достаточно посмотреть несколько советских фильмов пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века, чтобы увидеть это странное для нас явление политизированности частной жизни. На экранах появляются не юноши и девушки, а в большей мере комсомольцы и комсомолки. Но советский кинематограф (необычайно богатый талантами) преподносил экранные истории так, что вторжение политики в личное не осознавалось сразу, глаз не резало. А Лем доводит это явление до абсурда и тем самым заставляет увидеть и осознать его уродливость.

Столь же абсурдно звучат разговоры о плане — люди не на производстве общаются, они дома, и такая тема, причем обсуждаемая с живейшей заинтересованностью. Но и это тоже было. Правда, это явление не столь однозначно, как вторжение политики в личное. Болеть душой за план (то есть количество) выпущенных кубометров соды действительно как-то нелепо. Но ведь не только соду и холодильники выпускала советская промышленность. Были серьезные научные разработки, целые отрасли работали на космос, новые модели самолетов и кораблей создавались. Занятые в этом люди действительно были увлечены своим делом, и это было дело, которым можно увлечься даже при отчужденности от результатов труда, даже при отсутствии холодильников и автомобилей. Подмена дела планом заслуживает осмеяния. Но не только подмены существовали в советские времена. Дело было тоже.

Иосиф Виссарионович в пьесе интересен не сам по себе, а реакцией на него персонажей. Вождь лично обеспечил красного директора холодильником (правда, бракованным, но это другой вопрос). Здесь показана еще одна странная для нас черта того общества — увлеченность граждан своим лидером. При жутком уровне жизни в стране Сталин пользовался популярностью среди населения, это можно проследить даже по рассказам старших родственников. Его боялись, но и одобряли тоже. Такое отношение к лидеру, физически истреблявшему граждан страны, ставит в тупик. Объяснение здесь в голову приходит только одно: советская власть мастерски умела манипулировать человеческим сознанием, сознанием масс.

Лем очень точно и очень ярко передал особенности советского общества, его извращенность, враждебность человеческому в человеке. И сделал это на очень малом объеме текста. Литературный талант и в политической сатире остается литературным талантом. Что вредит пьесе, так это имена. Они настолько неудобочитаемы, что отвлекают от действия. Сначала их пытаешься запомнить, потом махаешь рукой и просто читаешь диалоги, не вникая, кто говорит. Для понимания этой пьесы герои не важны. Она безлика, слова звучат сами по себе, но при этом достигают сознания читателя. Наверное, эта пьеса — единственный в своем жанре образец драматического произведения без героев. Не столько пьеса, сколько политический памфлет для театра.

Прочитать эту вещь было интересно. Ничего нового про советскую действительность я из нее не узнала. Но сам Станислав Лем в очередной раз поразил. В сороковые годы, находясь внутри системы, он видел и анализировал то, что политологи, социологи и историки смогли описать несколькими десятилетиями позднее. Удивительный автор. Конечно, он не один такой, другие не менее удивительные есть тоже. Но весомость его таланта это никак не умаляет.