Евгений Водолазкин «Оправдание Острова»

И летопись окончена моя

«В конце концов, от жизни остается только история.»

Автор, впечатления от очередной книги которого не стоит и пытаться предсказать, покуда не прочтешь — таков мой Евгений Водолазкин. Признанный шедевр «Лавр» не только оставил равнодушной, но до сих пор потряхивает при воспоминании о разлагающемся трупе возлюбленной, с которым герой два месяца делил комнату. В «Авиатора» влюбилась с первых строк, а на сцене пресс-конференции разрыдалась прямо на улице (слушала аудиокнигой). «Брисбен» возненавидела, поспешив исправить впечатление «Соловьевым и Ларионовым», а с «Сестрами четырех» полюбила снова.

И опять «да». Не щенячья восторженность «Авиатором», но сдержанно-уважительное признание: «Таки да, он Мастер». Писатель Водолазкин в первую очередь историк, и всякий его текст — роман с историей (даже когда речь идет о пьесе). «Оправдание острова» в этом смысле превосходит все, читаное прежде. Концентрированная история в количествах, почти несовместимых с жизнью: древнего мира, средних веков, новая, новейшая. Всякая часть изящно стилизована лексическими конструкциями, которые ассоциируются у читателя с описываемым временем: от «Хроники временных лет» до новояза новостной ленты интернет-агентств.

Еще несколько слов о языке и стиле книги, прежде, чем начать говорить о содержании. Он роскошен и словно бы специально создан для разбора на цитаты. И освещен сдержанным умным юмором, который у нас зовут английским, на самом деле, более интернациональным, чем одноименный гимн, хотя сильно не для всех. Так смешно все время, что с определенного момента просто перестаешь реагировать, принимая как должное потоковый режим того, крохам чего при других обстоятельствах радовалась бы.

«Оправдание острова»- это история части суши (да-да, со всех сторон окруженной водой), по которой можно составить представление об истории человечества, как по капле воды об океане. Разумеется, наиболее четкая привязка к родине, да ведь и у других все это не сильно отличалось. Что касается литературных источников, кто-то отметит несомненную связь с «Историей одного города» Салтыкова-Щедрина , кто-то с «Историей мира в 10 1/2 главах» Барнса, «Островом пингвинов» Франса еще кто-то из особо продвинутых — с «Возможностью острова» Уэльбека (даром ли такое название?) И всякий будет прав, мир стоит на плечах гигантов. И всякий неправ, потому что такого еще не было.

Смотрите, в чем дело: здесь исторические хроники в изложении череды летописцев перемежаются комментариями светлейшей княжеской четы Парфения и Ксении, которым триста сорок восемь лет, а потому были они непосредственными свидетелями значительной части описываемы событий. То есть, как треть тысячелетия? Столько не живут. То есть, так. А в Библии такой возраст для патриархов и праведников вполне себе норма. Они и есть праведники, для которых время течет иначе, чем для остальных.

Одна из основных мыслей романа, его красная нить — предание о Содоме и Гоморре, в которых не сыскалось ни одного праведника, чтобы уберечь от огненного дождя. Так вот, у Острова их двое, светлых святых стариков, несущих на хрупких плечах груз мировых грехов. Фрагменты романа от лица Парфения и Ксении — чистое читательское наслаждение и то, за что обожаю Водолазкина стилиста. Понимаю, будь таким языком написан весь роман, это вскоре пресытило бы, но боже, как хорошо!

И да, это о людях, в которых при любых обстоятельствах остается что-то человеческое. Надо читать, это хорошо. Или слушать, потому что есть аудиокнига в исполнении Ивана Литвинова и Геннадия Смирнова: первый в представлении не нуждается, второй составляет ему достойную партию. Завершая, не могу удержаться от цитаты об одном из хронистов, совершенно меня очаровавшей:

«В ту часть потустороннего мира (здесь возможны варианты), где он сейчас находится, посылаю ему мой искренний привет.»

Если взять Лавр (героя и идею по святость), Авиатора с переносом людей во времени, то выйдет получим «Оправдание Острова». Идея тут простая — если есть хоть два праведника, то место сие святое и Богу угодно. Можно сказать, что цель существования человеков и цивилизации — как раз появление праведников. Вторая идея — вся власть от лукавого, а народ туп (правда есть нестыковка с первой идеей). И очень много политоты, с узнаванием реалий внутри страны и вне, тут прям на грани употребления. Даже не то раздражает что политота, а то как подана и окрашена.

Роман производит умеренный восторг. Написан в стиле хроник, и герои тут немного отстраненные, как лубочные картинки. Сопереживания не возникает.

В плане написания, языка и деталей — оч.хор.

очередная ППГИ-шная чушь, стремление выставить религиозное мировоззрение в позитивном виде, смешанное с откровенным любованием средневековьем...

автора явно пугает прогресс, вот он и стремится укрыться в выдуманном удушливом мирке, и метафора острова только подчеркивает его эскепистскую трусость, крайне распространенную в нашей фантастике...

вот образчик «глубокомыслия» на пробу:

- Основной вопрос только один, — Парфений поднес чашку к губам, — и касается обстоятельств создания мира. Средневековье отвечало: мир создан Богом. Что говорит об этом современность?

- Ну, во-первых...

- Современность говорит: не знаю, — подсказал Парфений. – И отчего-то мне кажется, что другого объяснения у науки никогда не будет.

Блин-тарарам, вот что это вообще сейчас было? Средневековый человек так считал и это делает его выше и благороднее человека современной науки? Кажется ему, понимаете ли... А вдруг у науки такое объяснение будет и в него никакие божки не будут включены, что скажете тогда, господин хороший? Да и заявленный вопрос никак не тянет на основополагающий. У покойного Дугласа Адамса и то все было в этом плане более адекватно...

Итог: жирный неуд, не стоит потраченного времени

Роман (или повесть?) – настоящий шедевр. В том изначальном (мы же про историю здесь?) значении слова: «квалификационная» работа подмастерья на право называться мастером. Но зачем такая несомненному мастеру?

Ну, проделана большая работа. Нюансировка здесь – тончайшая, довольно сложная повествовательная структура сидит, как влитая. Скажем, в исторической части какие-то куски – едва ли не буквально переписаны с источников (вроде истории «Тайной истории» Прокопия Кесарийского), какие-то – достигают обобщающего сарказма «Истории одного города», временами перед нами – отголоски гротеска а ля «Всеобщая история, обработанной Сатириконом». Да и не перечислить всего. Местами – про российскую историю, местами – про историю соседей. Но все это – благодаря мастерству стилизации, выверенным акцентам и полутонам – на части не распадается, но сплетается в удивляюще органичную картинку.

Художественные перспективы, заданные разнородными текстами: множатся, трансформируются – но все соединяется «стык в стык» и работает на общую идею оправдания нас. Идею, в сущности, немудрящую – но когда все художественное целое организовано вокруг нее, эта идея обретает неожиданную глубину (вроде простенького та-да-да-дам, вокруг которого вращается галактика Пятой симфонии). Ну красиво ж ведь! Да, советская история — сплошной гротеск, но где-то там, в коммуналках просверкивают лики древних благоверных князей и княгинь. Именно правда, ими воплощаемая, раз за разом останавливает нас у пропастей, в которые мы с идиотским энтузиазмом все норовим сверзиться.

В общем, текст – мастерский, хотя и немного головной, лишенный настоящего романного дыхания.

Христианский постмодернизм. Если такое возможно.

Перед нами история острова, связанного с остальным миром и всё-таки соблюдающего некоторую дистанцию. Так же, как и в нашем cсобственном случае. История рассказана голосами хронистов разных времён. Хроника дополняется замечаниями переживших своё время свидетелей. Слышатся библейские истории, древнерусские летописи, байки советского и постсоветского времени. Видны отсылки к «Истории одного города», «Острову пингвинов», даже к «Ста годам одиночества». У Маркеса тоже история человечества сливается с историей одного города и одного человека. И всё-таки здесь другое. Книга Салтыкова-Щедрина пропитана раздражением в адрес начальствующих и подчиняющихся. Роман Франса – тонкой, а иногда и не очень тонкой иронией по отношению к тем и другим. Роман Гарсиа Маркеса – беспощадностью по отношению к окружающему миру. А у Водолазкина история основана на любви к людям. Не к народу, а к людям. Той любви, которая в представлении автора неотделима от любви к Богу.

Брал эту книгу с опасением. Боялся сложностей с восприятием текста. Нет, текст глотается исключительно легко. В рассказах хронистов присутствует нередко даже упрощение, местами до уровня лубка. Но замечания пережившей свой век пары ставят всё на своё место. Они выводят роман на другой уровень, несводимый к исторической притче. Двое добрых, мудрых, спокойных, счастливых, несмотря ни на что, людей. Счастливых, несмотря на все безобразия окружающего мира и собственные глупости. Людей, способных сделать мир чуть лучше и даже, может быть, спасти его. Хотя для своего ребёнка я пожелал бы всё-таки другого счастья.